светских кругах кто-то распространил слух, будто Пушкин был выпорот в Тайной канцелярии. В ссылке, в Кишиневе, Пушкин установил, что позорящие его слухи распространил Федор Толстой и немедленно послал ему эпиграмму:
В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружен,
Долго все концы Вселенной
Осквернял развратом он.
Но, исправясь понемногу,
Он загладил свой позор.
И теперь он – слава Богу —
Только лишь картежный вор.
Ф. Толстой тотчас же ответил своей эпиграммой, Пушкин послал ему вызов, который граф принял. По словам современников, все шесть лет южной ссылки Пушкин готовился к поединку с Американцем: ходил с тяжелой тростью, чтобы укрепить кисть, ежедневно упражнялся в стрельбе. К счастью, друзьям удалось примирить двух отчаянных задир. Мало того, они подружились. И спустя три года именно граф Толстой едет к Гончаровым – сватать юную Натали за своего закадычного друга.
Об одной необычной дуэли своего отчаянного дядюшки рассказал Л. Н. Толстой. Однажды Федор Толстой-Американец должен был выступать в качестве секунданта одного из своих близких друзей. Опасаясь за его жизнь, Федор Толстой решил предотвратить дуэль весьма хитроумным способом: он прервал свою карточную игру, подошёл и дал пощёчину обидчику своего приятеля. Последовал немедленный вызов на дуэль. Толстой стрелялся с ним ранним утром, убил противника, уехал домой улёгся спать. Утром готовый к дуэли приятель заехал за Толстым, а тот сладко спит. Друг опешил: «Разве ты забыл, что ты обещал мне быть моим секундантом?»
«Это не нужно, – зевнул Толстой. – Я его уже убил».
В свете наделала много шума дуэль Толстого-Американца с капитаном Бруновым, который заступился за честь своей сестры. Поговаривали, что граф неудачно пошутил, сказав о даме что-то нелестное, и оскобленный брат немедленно вызвал обидчика на поединок. Эта дуэль закончилась смертью оскорбленного капитана.
Вскоре состоялась дуэль Федора Толстого с другом Брунова Александром Нарышкиным, сыном московского обер-церемониймейстера, проживавшего на Пречистенке, 16. Ссора офицеров произошла, как обычно, за карточным столом. Покупая карту, Нарышкин сказал графу Толстому: «Дай туза». Граф Толстой положил карты, засучил рукав и, выставив кулак, сказал: «Изволь». Шутка Толстого заключалась в двояком толковании слов «дать туза», т. е. «отмутузить».
Нарышкин обиделся на грубую неразборчивую шутку, бросил карты и выскочил из комнаты. Он твердо намеревался прикончить «кровавого бретера», но погиб в этой дуэли сам. Убив Нарышкина, Толстой бежал из Москвы и долго путешествовал в составе морской экспедиции И. Ф. Крузенштерна. Поговаривали, что во время кругосветного плавания в одном из портов граф Толстой купил себе самку орангутанга. Вскоре, во время стоянки на островах, он завел себе еще одного друга – туземного царя Танега, которого «дрессировал как собаку», кидая ему щепку в море и заставляя «несчастного» приносить ее обратно.
Поговаривали, что граф Толстой, вождь и орангутанг, с утра запершись в каюте, целый день распивали ром, после чего ночью Танега отправился на остров и привез с собой очаровательных дикарок. Радостные матросы стали заниматься любовью прямо на палубе, а на корме стоял голый Федор Толстой и улыбался.
Через несколько дней разгульный граф напоил корабельного священника «до положения риз» и, когда святой отец заснул на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казенной печатью. Священник проснулся и попытался встать, но увидел над собой графа, который сообщил ему, что святость казенной печати нарушать нельзя. Пришлось отрезать поповскую бороду под самый корешок.
Капитан корабля, не выдержав буйных и несносных проказ графа, высадил Толстого вместе с его обезьяной на Камчатке, откуда он перебрался на один из Алеутских островов, где был с почетом встречен аборигенами, которые предлагали ему стать их царем. Некоторое время граф жил среди индейцев, покрыл свое тело татуировками, научил алеутов делать вино из диких ягод и играть в карты. Поговаривали, что он выиграл у местного вождя в карты его внучку и сам остров. По рассказам бесстрашного путешественника, его подобрало у Аляски торговое судно и доставило в Петропавловск, из которого он добирался до Петербурга по суше на телегах, санях, а отчасти и знаменитого мореплавателя изрядную долю славы. Тогда к нему и приклеилось прозвище Американец.
Бесстрашие Толстого-Американца проявлялось не только в поединках и бесконечных приключениях. Во время наполеоновского нашествия он героически воевал, был ранен в Бородинском сражении и попал в плен к французам. На следующий день вся французская армия, забыв про грабежи и бесчинства, пировала у московских цыган под предводительством разгульного графа. Через две недели кутежей Федор Толстой был «выгнан из плена» самим Наполеоном, со словами: «Вон! Иначе он развратит мне всю армию».
После войны граф Толстой вышел в отставку и поселился в Москве, в особняке, стоявшем на углу Сивцева Вражка и Калошина переулка. Дом, к сожалению, не сохранился, его снесли, когда в 1937 году здесь было начато строительство знаменитой Кремлевской поликлиники. В Москве граф зажил на широкую ногу и вернулся к прежнему образу жизни. Он устраивал веселые пирушки, на которых бывали друзья – Денис Давыдов, Жуковский, Вяземский, дядя будущего великого поэта Василий Пушкин. Снова началась большая карточная игра и поездки к цыганам.
Московские кумушки рассказывали, что Толстой-Американец выкупил свою будущую жену красавицу-певицу Авдотью Тугаеву из цыганского табора. Так бы и жить им невенчанными, если бы не случай. Однажды Толстой крупно проигрался в карты в Английском клубе. За карточным столом оказался известный шулер – Огонь-Догановский, который несколько раз проиграл графу, а потом обчистил его до нитки. Несколько дней Толстой-Американец пытался раздобыть деньги, но все было безуспешно.
Графа ждал позор и бесчестье, черная доска и исключение из Английского клуба. Выход оставался только один – покончить собой. Граф достал пистолет и начал писать предсмертную записку. Но тут произошло невероятное. Авдотья выложила на стол ворох ассигнаций и драгоценностей. То есть, все, что граф за многие годы дарил своей возлюбленной. Федор так растрогался, что повел Авдотью под венец и прожил с ней четверть века.
В браке у супругов родилось 12 детей, из которых 11 умерли. Граф искренне считал, что смерть детей была Божьей карой за погубленные им на дуэлях души. Тогда Федор Иванович завел синодик, в котором выписал имена убитых им на дуэлях. После смерти каждого своего ребенка он вычеркивал имя очередного убитого и сбоку писал «квит». После смерти старшей дочери Сарры, которая умерла последней из детей, Толстой перечеркнул весь список и написал: «Все, квит, за всех расквитался!». Единственная оставшаяся в живых дочь Прасковья дожила до глубокой старости и была посаженной матерью у Л.
