II
Жить — значит действовать. Действовать — значит стремиться к каким-то целям, что-то принимать, что-то отвергать, чего-то избегать, чему-то сопротивляться, что-то защищать. Сознательные индивидуумы отдают себе в этом отчет, менее сознательные просто живут и действуют. Системы ценностей, таким образом, как бы вплетены в ткань жизни, которая включает мысли, чувства, желания; мы не можем наблюдать за миром извне, не можем сами выбирать себе ценности и идеалы, как товары на прилавке. Еще Аристотель говорил, что люди, приходя в мир, приходят в общество. Мы принадлежим миру и обществу самим фактом своего существования; мы осознаем себя, свое положение и можем осознавать противоречие между реальными обстоятельствами и собственными идеалами и желаниями или между целями и средствами. Быть разумным — значит стремиться к сокращению этих противоречий, глубже понимая факты реальности. Для идеалистов-гегельянцев факты состоят в духовно-культурном процессе деятельности, для материалистов факты — это материальные объекты, правила, по которым они существуют, усилия конкретных людей (и сами люди, естественные объекты), направленные на достижение власти над этими объектами и друг над другом. Люди стремятся к полной независимости от неконтролируемых факторов природы и к тому, чтобы извлечь из природы все, что только можно; в первую очередь это пища, кров, защита от опасностей, а вообще — все, что человек только в силах взять. Тем самым не надо разделять факты и их оценки — то есть описания того, что есть, и того, что должно быть. Любое описание действительности подразумевает какое-либо отношение к описываемому. Люди не находятся в статическом состоянии, они постоянно движутся в некотором направлении, которое можно верно или неверно себе представлять. Но любое описание заключает в себе оценку, то есть отсылку к окончательным целям движения. Цели эти мы не выбираем, они присущи нам как людям изначально, и определяют наш выбор.
На этом метафизическом фундаменте базируются аристотелевское и гегелевское учения, да и младогегельянцы 1830-х гг. его не отвергли бы. В концепции истории как бесконечной классовой борьбы тоже нет ничего принципиально нового. Сам Маркс признавал, что такой подход был мощным орудием в руках французских историков-либералов, которые объясняли всю историю через конфликт классов, а классы выделяли по экономическим критериям. Единственное новаторство Маркса — в том, что он рассматривает буржуазию и пролетариат как исторические категории, которые должны появляться и исчезать на определенных стадиях исторического развития. Пролетарии — это класс рабочих, отчужденных от орудий, от сырья и от результатов своего труда: всем этим владеет не рабочий, а его хозяин. Хозяин — фактический рабовладелец, хотя института рабовладения формально и нет, а рабочая сила — рыночный товар, такой же, как любой другой. Таким образом, пролетариат утратил свои социальные и морально-этические функции в обществе, он перестал быть частью общества, вносящей наравне с другими свой собственный вклад в общее дело. Маркс полагал, что рабочая сила превратилась из человеческой способности в сырье, в материал для эксплуатации, то есть в такой же товар, как шерсть, кожа или машины; что бы ни говорили об этом, рабочие — простые носители рабочей силы, а не класс людей, ради которых в конечном счете все и делается или, по крайней мере, должно делаться[275]. Этот тезис имел важнейшие следствия и в политическом, и в этическом смысле.
Во-первых, руководствуясь им, можно было с легкостью определить главного врага. Движущей силой истории считалась классовая борьба, ненормальное состояние общества, возникшее из разделения труда (как доказывали и Маркс, и до него Адам Фергюсон); разделение труда возникло из борьбы человека за власть над природой, борьба же эта, в свою очередь, обусловлена физическим и психическим устройством человека, а шире — фактами, относящимися к области естественных наук. Из признания классовой борьбы движущей силой человеческой истории вытекает, что один из двух сражающихся классов (Маркс утверждал, что основных классов именно два, тогда как Гегель допускал, что их может быть больше) воплощает прогресс, то есть наиболее позднюю стадию процесса овладения природой, а его противник представляет более раннюю ступень, дальше отстоящую от общей цели. Следовательно, второй класс надо уничтожить целиком прежде, чем появится возможность еще на один шаг приблизиться к цели, абсолютная ценность которой для данной стадии развития не подлежит сомнению. Традиции, верования, идеалы, институции и религии — неотъемлемая часть исторической ситуации; это — и элементы, и самые явные признаки стадии, на которой находится классовая борьба. Идеалы и моральные устои — сознают это люди или нет — оружие в борьбе. Классы отстаивают свои интересы, которые нередко замаскированы под универсальные, вечные и неизменные ценности, хотя на самом деле это именно интересы отдельных классов, связанные с конкретными обстоятельствами и конкретным временем. Разоблачить мнимые ценности — значит сорвать с них маску, «демифологизировать» их.
Однако самое смелое утверждение Маркса — это отождествление интересов одного класса с интересами всего человечества. Все прежние классы — и восточные деспоты, и римские всадники и патриции, и средневековые феодалы, и современные Марксу магнаты-капиталисты — преследовали свои собственные интересы. Лишь один класс, класс униженных и угнетенных пролетариев, самый низший класс, представляет человечество как таковое. Его интересы не выходят за рамки естественных нужд человека и не входят в противоречие с интересами других групп. Не владеющие ничем, кроме собственной жизни, пролетарии желают и требуют именно того, что нужно всем людям, чтобы жить по-человечески.
Из таких рассуждений следует важный вывод. Все классы, за исключением одного, обречены на исчезновение вместе со всеми своими интересами и целями, даже если те кажутся вечными и непоколебимыми. Вместе с классами должны исчезнуть и общественные институции, обслуживающие их нужды, хотя бы эти институции и казались воплощением правосудия (как юридическая система), общих законов спроса и предложения (экономическая система) или истинного понимания человеческого удела (церковь и священство). Классовый характер этих институций и установлений можно легко обнаружить, история полна таких примеров. Но есть один класс, пролетариат, чьи интересы, не замаскированные ни подо что другое, разделяют все люди, а потому интересы пролетариата — интересы всего человечества. Если все прежние институции и верования представимы в виде сознательной или бессознательной фальсификации действительности — обмана, самообмана, иллюзий, так или иначе направленных на утверждение власти привилегированного класса над остальными, то одна система взглядов, одна форма социальной структуры не связана с ложью и обманами — это мировоззрение и социальная структура рабочего класса или, по крайней мере, тех людей, которые целиком осознают положение и перспективы пролетариата, хотя сами могут и не быть его представителями. Такие люди не обманываются фантазиями; вместо иллюзий у них — верное мировоззрение и четкая программа действий. Интересы класса перестают быть «просто интересами», когда они уже не сталкиваются с интересами остальных; тогда они становятся главной целью человечества. Знание истины, которое прежние религиозные учения находили в душах верующих, в священных книгах, в словах пророков и в духовном озарении, Маркс находил в умах и поступках рабочих, а те (не без его помощи) осознали мир, в котором живут, его механизмы и направление его движения.
Невозможно переоценить политические последствия этих выводов. Маркс показал озлобленным, бедным, угнетенным рабочим их врага — буржуя, капиталиста-эксплуататора. Он призывал униженных к священной войне, давая им не только надежду, но и конкретные руководства к действию. Это не призывы к самообразованию (как у Конта) или к давлению на власть в рамках законности (как рекомендовали Милль и либералы). Отныне рабочие видели впереди не туманное блаженство будущей жизни в награду за страдания в этой (как сулила им церковь), а беспощадную и кровопролитную войну, в которой будут и страшные битвы, и поражения, и смерть, но которая рано или поздно закончится победой, ибо так предрешено изначально.
Раньше, до Маркса никто такого не слышал. Прудон, проповедовавший схожие идеи, питал слишком сильную ненависть ко всякой централизации и потому выступал против организованной деятельности; для Маркса же, как для Бисмарка, было ясно, что силе можно противопоставить лишь силу. А в современном Марксу обществе силой оказалась бы массовая организация, насчитывающая как можно больше членов, способных сражаться и политическими, и военными методами, выдерживать и отражать натиск. Цель борьбы — уничтожить все институции врага, а добиться этой цели можно лишь насильственным путем, то есть устроив революцию. При этом цели победителей могут быть и собственно политическими; Маркс (как и Бакунин) всегда считал государство инструментом угнетения, который нужно уничтожить, как только представится возможность. А вот методы борьбы должны быть именно политическими, ибо политическая борьба — главное оружие в современном мире (по крайней мере, в Европе): таким сделала его нынешняя фаза производственного процесса и классовой борьбы. Учение Маркса обеспечивало конкретную программу действий для рабочих и даже давало им новое миросозерцание, новый моральный кодекс, новую систему ценностей, которой можно было теперь измерять все, что исходило из других источников — христианской церкви, либерального атеизма, национализма, словом, из всех учений и систем, формирующих общественное мнение.
