Последним Арагорн поприветствовал Эйомера Роханского. Они обнялись, и король промолвил:
— Нам с тобой не пристало говорить о пожалованиях да наградах, ведь мы братья. В счастливый час пришел Эйорл с севера, и не было вовеки более благословенного союза. Наши народы не разу не подводили друг друга и не подведут впредь. Ты знаешь, что Тейоден Славный покоится сейчас в усыпальнице в нашем Святилище. Желаешь ли ты, чтобы он навсегда остался с усопшими королями Гондора или же перевезешь его в Рохан, дабы возвести для него курган по обычаю предков?
— Я полюбил тебя с того дня, как ты вырос передо мной из зеленой травы, — отвечал Эйомер, — и буду верен этой любви всегда. Но сейчас я должен вернуться в собственные владения, в моем краю многое нужно восстанавливать и приводить в порядок. Что же до павшего государя, то за ним мы вернемся, когда все будет готово, пока же пусть он мирно спит здесь.
— Мне тоже нужно побывать дома, — сказала Эйовин Фарамиру. — Хочу еще раз взглянуть на родной край и помочь брату. Но когда тот, кто был мне вместо отца, будет погребен и обретет покой, я вернусь.
На восьмой день мая конники Рохана ушли. Вместе с ними отправились и сыновья Элронда. Вдоль всей Северной дороги, от Врат города до стен Пеленнора, выстроились люди, желавшие воздать им на прощание честь и вознести хвалу. Потом разошлись по домам и гости из провинций, хотя иные задержались в городе, очень нуждавшемся в умелых трудолюбивых руках. С радостью в сердцах люди строили, восстанавливали, обновляли, заживляя раны войны и стирая память о Тьме.
Хоббиты все еще гостили в Минас-Тирите вместе с Леголасом и Гимли, ибо Арагорн хотел, чтобы Дружество не распадалось подольше.
— Конечно, все рано или поздно кончается, — говорил он, — но мне бы хотелось, чтобы вы задержались, потому что конец событиям, в которых мы вместе принимали участие, еще не настал. Близится день, ждать который я начал, едва вступив в пору возмужания, и ждал долгие годы и желал бы встретить его в окружении друзей.
Но что он имел в виду, так и осталось тайной.
Все это время соратники жили вместе с Гэндальфом в прекрасном доме и гуляли, где им заблагорассудится. Как-то раз Фродо спросил Гэндальфа:
— Слушай, ты-то хоть знаешь, о каком таком дне говорил Арагорн? Нам здесь хорошо и уходить не хочется, но дни бегут, Бильбо ждет, да и дом мой в конце концов не здесь, а в Хоббитании.
— Что до Бильбо, — ответил Гэндальф, — так он ждет того же самого дня и прекрасно знает, что тебя здесь держит. Дни бегут, не спорю, но сейчас только май, лето еще не наступило, и, хотя многое изменилось, будто миновала целая эпоха, для деревьев и трав прошло меньше года с тех пор, как ты отправился в путь.
— Пиппин, — позвал Фродо. — Ты, помнится, говорил, будто Гэндальф стал не таким скрытным, как раньше. Надо думать, с ним такое с устатка приключилось, а как отдохнул чуток, так и вернулся к прежним привычкам.
— Каждому охота знать заранее, что подадут к столу — усмехнулся маг, — но те, кто готовит угощение, стараются сохранить блюда в секрете. От удивления и похвалы звучат громче. Ну и Арагорн… он сам ждет знака.
Вскоре маг куда-то запропастился. Хоббиты удивлялись, не зная, что под покровом ночи Гэндальф вместе с Арагорном ушел из города к южному подножию Миндоллуина, где начиналась проложенная в незапамятной древности тропа, по которой ныне мало кто осмеливался ходить. Через высокий перевал она вела к сокровенному ущелью, доступному лишь для великих мудрецов и владык.
Взобравшись по крутизне и остановившись у самой кромки снегов, они огляделись. Наступало утро. Далеко внизу виднелись белые, как тронутые солнцем иглы, городские башни, зеленела, как сад, долина Андуина, а Горы Теней были подернуты золотистой дымкой. С одной стороны взгляд достигал серого массива Эмин-Мюил, где звездочкой поблескивал Рэрос, а с другой протянулась к Пеларгиру лента Реки. На горизонте растекался свет — там небо сливалось с Морем.
— Вот твои владения, — сказал Гэндальф, — им суждено стать сердцем еще более великой державы. Третья эпоха кончается, грядет новая, и твоя задача положить ей начало и сберечь то, что можно. Ибо хотя многое удалось спасти, многое неминуемо и уйдет. Сила Трех Колец иссякает. Земли, которые ты видишь, и те, что лежат за ними, станут обиталищем людей. Наступает время их господства, а Перворожденным суждено уйти.
— Я хорошо знаю это, дорогой друг, — отозвался Арагорн. — Но хотел бы в своих трудах руководствоваться твоими советами.
— Мне недолго осталось давать советы, — улыбнулся Гэндальф. — Третья эпоха была моей эпохой, Саурон — моим врагом, но теперь мой труд завершен. За будущее в ответе ты, это бремя ляжет на твои плечи.
— Но ведь я умру, — сказал Арагорн. — Я смертный. В моих жилах течет незамутненная нуменорская кровь, и я проживу гораздо дольше обычных людей, но все же совсем недолго. Когда пребывающие сейчас в материнском чреве состарятся, я встречу смерть вместе с ними. Кто тогда будет править Гондором? Древо во дворе у фонтана мертво и бесплодно. Исполнится ли мое желание? Увижу ли я знак, предвещающий перемену судьбы?
— Отврати свой взор от зелени мира и обрати туда, где, как тебе кажется, тоже все мертво и бесплодно, — молвил маг.
Арагорн обернулся и приметил над каменистым склоном зеленое пятнышко. Он стремительно взобрался вверх и увидел росшее чуть ли не прямо из снега молодое деревце не больше трех пальцев высотой. На нем уже распустились длинные изящные листья, темные сверху и серебристые внизу, а венчала его единственная гроздь цветов с белыми, светящимися, как залитый солнцем снег, лепестками.
— Йе утивиениес! — вскричал Арагорн. — Я нашел его! Вот побег Древнейшего из Древ! Но как он попал сюда? Ему не будет и семи лет!
— Воистину это продолжение прекрасного рода Нимлота, возросшего из семени Галатилиона, отпрыска Тельпериона, носившего множество имен, каждое из которых значило одно — Древнейшее из Древ, — подтвердил, взглянув на побег, подошедший Гэндальф. — Кто знает, почему сей всход поднялся именно здесь, именно в это время? Но мы находимся на месте древнего святилища; должно быть, давно, еще до ухода последнего короля, до того, как засохло дерево у фонтана, кто-то оставил здесь семя. Говорят, такие семена вызревают редко, но жизнь может дремать в них веками, и никто не в силах предсказать час ее пробуждения. Помни это. Ибо если семя созревает, Древо надлежит высадить, дабы род не пресекся. Долго оставался он здесь, сокрытый в горах, подобно тому, как таились в пустынях севера потомки Элендила, хотя род Нимлота несравненно древнее твоего, король Элессар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
