бы никогда не подошел ко мне сам. Кир соединил наши судьбы. Воля царя Кира, эллинская Судьба и наши звезды — разве этого мало? разве это не доброе предзнаменование? Разве это не свидетельство того, что наше будущее стоит немало?
— Говори прямо, Аддуниб, что ты хочешь,— спокойно прервал его я.— И зачем тебе нужен яд?
— Мне? — сделал он удивленный вид.— Мне он не нужен. И тебе, полагаю,— тоже. По крайней мере, пока правит Кир. Но ему уже немало лет. Мы с тобой все-таки моложе. Он добрый правитель, но всегда завидовал чужой мудрости и страшился ее. Вот увидишь: когда он возьмет Вавилон, то перенесет в него свою столицу. А может быть, перенесет ее даже дальше — в Сузы. Вавилону три тысячи лет, а Сузам все пять! Каково? Первые стены Суз уже превратились в песчаные дюны. Кир хочет стать древнее самого себя и своего собственного рода. Он так и не научился быть богатым. Вавилон и Сузы нужны ему только для того, чтобы чувствовать, что он правит всем миром не десять лет, а по меньшей мере тысячу. Он всегда боялся начинать, поэтому и терпел Астиага столько времени. Пока его не выгнали на открытое место, как робкого зверя из норы, он боялся и пальцем пошевелить. А потом уж ничего не оставалось, как только доказывать всем отсутствие трусости. Его отец был рохлей. Его братец и сейчас таков, хотя умен, не спорю. Киру всегда не хватало честолюбия. Он завоевал мир, не имея честолюбия. Воистину чудо! Этого не могло бы случиться, если бы не воля богов, расположение звезд и, если эллину угодно, сила Судьбы.
— Замечательное красноречие, но ради чего? — полюбопытствовал я.
— Ради истины,— уверил меня Аддуниб.— Чудо не может длиться долго. На то оно и чудо. Кир хотел мудрости. Он ее получит. В новом колене. Того хотят звезды. Наступит время, когда царством будет править Камбис. Он будет править миром из Вавилона. Он поднимется на башню бога Мардука. Потом Камбис захватит Египет. Так говорят звезды. Кир же с годами станет мнительным, как и все правители. Как его дед. Как мнителен уже ныне Гистасп. Тогда его будут мучить старые сны. Та ночь, когда ты напугал его, будет часто возникать в его старческой памяти. Подумай, Кратон. Когда-то он подарил тебе жизнь. Я полагаю, что ты заплатил за его милость уже сполна. Служи дальше царю, но поразмышляй на досуге о своей жизни. Разве ты уже не чувствуешь на себе его холодности? Кое-кто даже называет тебя «другом Пастыря». Но неужели тебя ослепит самая дешевая лесть? Время идет. Когда-нибудь настанет черед Египта. И нам потребуется в Милете или Фивах... или даже в Афинах... нам потребуется свой Скамандр. Человек благоразумный, опытный, знающий дела на Востоке. Может наступить день, когда многие захотят узнать, у какой дороги спрятан самый сильный в мире яд.
— Об этом яде мы все можем забыть, клянусь богами! — предупредил я «ученого мужа».
— Хорошо, забудем,— легко смирился Аддуниб и развел руками.— Подумай об остальном.
Холод из его темных глаз против моей воли стал вливаться в мою душу. Из чувства превосходства я намеренно не отводил взгляда, начиная понимать, что в словах вавилонянина есть-таки горькая истина. Я всегда любил свободу, но когда-то подчинил свою волю воле Скамандра. Кир дал мне свободу, но, платя за нее, я подчинил свою судьбу его воле и успокоился, безосновательно решив, что мир отныне неизменен до скончания века. Но сколько умных людей теряло к старости рассудок! Сколько справедливых царей на склоне лет становились невыносимыми для своего собственного народа и своих собственных потомков!
__ Подумаю,— сказал я Аддунибу, уже глубоко задумавшись над превратностями судьбы.
— Приятно встретить посреди пустыни разумного человека! — с довольным видом проговорил «ученый муж» из Вавилона.
В это время где-то залаяла собака, потом еще две, и сквозь лай донесся стук копыт. Аддуниб и ухом не повел, а в его глазах мелькнул очень недобрый огонек.
«Неужто измена!» — встрепенулся я и, опрокинув скамью, опрометью выскочил в темноту. Какова могла быть измена, я ума приложить не мог, но, признаюсь, первый раз испугался, что не выполню приказ Кира и, попавшись в руки каким-нибудь врагам, нанесу царю убыток.
Во мне проснулись старые кошачьи повадки. В один миг я взлетел на крышу одного из ближайших домов, затаился и напряг зрение.
Лаяло уже с десяток собак. Люди выскакивали из домов с огнями. Кто-то уже гнал скотину и женщин в сторону зарослей кустарника, полагая, что на селение налетели разбойники.
Действительно, из тьмы появилось полдюжины всадников. Они сбавили ход и, никого не трогая, спокойно проехали по единственной улице селения к тому самому дому, где мы держали «совет» с Аддунибом. По одежде в них можно было определить знатных вавилонских воинов. Всадники были одеты в длинные, до колен, кожаные рубахи с обрезанным подолом, подпоясанные широкими ремнями. Передний всадник отличался от прочих перевязью через левое плечо и золотыми бляшками, сверкавшими на поясе. Штанов эти воины не носили.
Вавилоняне спустились с коней около дома. Один из них поспешил в сторону и стал требовать у жителей вина. Кто-то повел его за собой. Я тут же спрыгнул с крыши, настиг жертву в темноте, прыгнул ей на загривок и, зажав Рот, приставил к горлу кинжал. Вскрикнул не он, а обещавший ему вино житель селения.
— Молчи и убирайся! — зашипел я на простолюдина, и тот исчез.
Я придавил воина лицом к ближайшей стене, немного ослабил хватку и начал допрос:
— Ты откуда?
— Из Описа,— прохрипел вавилонянин.
В Описе стоял гарнизон под началом Валтасара, сына царя Набонида.
— Зачем приехали сюда?
— Не знаю...
С той стороны, где остановились всадники, донесся подозрительный шум, и я невольным движением пронзил пленнику шею.
— Кратон! — раздался громкий голос Аддуниба,— Кратон, ты где?
Я отпустил мертвеца и, когда тело сползло по стене на землю,
