Но вовсе не перспектива встречи с шайкой грабителей заставила Оливье похолодеть. Это было выражение лица Ганелона. Мирное. Невинное. Казалось, он едва слушает, словно кружащий над дорогой ястреб занимает его куда больше, чем граф в арьергарде.
Слишком нарочито. Он должен был сейчас насмехаться, ясно давая понять, по чьему совету Роланду придется глотать пыль и сторожить войсковой обоз.
Как будто сообразив, что он переигрывает, Ганелон опустил голову и улыбнулся пасынку. Оливье не требовался провидческий дар, чтобы предсказать реакцию Роланда. Бретонец ощетинился; его мул развернулся и попытался лягнуть кобылу Ганелона. Та увернулась с небрежной легкостью.
— Ты, — прорычал Роланд, — что ты задумал? К чему это перестроение сейчас, когда мы уже почти в Галлии?
— Мой господин король, — с готовностью ответил Ганелон, — узнал от разведчиков, что дорога впереди крута и отвесна и проход узок. Нам потребуются и отвага, и бдительность, особенно в тылу, где грабители с наибольшей вероятностью нанесут удар. Кто, как не бретонские рыцари, лучше всего защитит нас?
Гладкая речь, и даже тон безукоризненно вежлив. Оливье с радостью придушил бы говорившего. Роланд вскинул голову и сузил глаза, вглядываясь в лицо отчима. Оно оставалось бесстрастным.
— Ты хочешь, чтобы я был там, — сказал граф. — Что, если я откажусь?
— Тогда мы пошлем другого, — отрезал король, прежде чем Ганелон успел произнести хоть слово.
Оливье мог бы поклясться, что государь почувствовал неладное, но или был слишком погружен в свои мысли, или слишком привык к вражде родичей, чтобы обратить на это должное внимание.
— У меня есть основания полагать, что нас ждет еще один бой, прежде чем мы покинем Испанию: месть за Памплону или последний удар мятежников из Кордовы. Согласен ли ты охранять мой тыл?
Роланд выпрямился в седле. Он попался — попался прочно и без всякой надежды на отступление. Сам Ганелон не справился бы лучше. Голос Роланда прозвенел в горах, заглушив на мгновение песню ветра над перевалами:
— Всегда, мой король.
Карл улыбнулся и, перегнувшись в седле, заключил племянника в объятия:
— Смотри хорошенько, сын сестры. Половина сокровищ в моей повозке принадлежит тебе и твоим людям.
Роланд рассмеялся:
— Тем больше причин охранять ее! Поехали, Оливье. Нам надо послужить королю.
— Это оно, — сказал Оливье, пока они пробирались в тыл марширующей армии. — То, чего он ждал.
Глаза Роланда вспыхнули, а ноздри широко раздулись, ловя запах угрозы. Но вслух он ответил:
— Откуда ты знаешь? Может, он хочет отравить пиво, которое я выпью за ужином, и убрал нас подальше, чтобы сделать это без помех. Так что вечером я буду пить воду или вино. Тогда ты успокоишься?
Оливье покачал головой. Он уже мог разглядеть их штандарт. Люди графа ожидали на крутой каменистой тропе — их задержал королевский посыльный. Похоже, они радовались остановке. Часть отдыхала, часть осматривала копыта и упряжь лошадей и мулов. Армия тянулась мимо них. Сейчас насмешек не было слышно — слишком много усилий уходило на то, чтобы просто дышать.
Медленно, с мучительной неторопливостью приблизился обоз. Охранявшие его солдаты с готовностью убрались вперед, подальше от грохочущих повозок, мычащих и выбивающихся из сил быков и непрерывно сыплющих проклятиями погонщиков. Бретонцы Роланда заняли место стражников. Без всякой команды они вновь пересели на боевых коней.
— Тоже чуешь неприятности?
Оливье вздрогнул от неожиданности. Не все из прежнего арьергарда уехали вперед. Граф-палатин остался присмотреть за своим добром, которое, помимо королевского, все находилось здесь, не считая самого короля; с ним и Эккехард, сенешаль Карла, ехавший на телеге с королевской броней. И на коне из собственных табунов Роланда — первосвященник Митры, Турпин из Реймса. Как и подобает Жрецу воинского культа, он был вооружен и облачен в броню, а едущие следом служители выполняли также роль оруженосцев. Турпин широко улыбнулся Оливье и, подобно старому боевому псу, втянул носом разреженный горный воздух.
— Впереди нас ждет засада. Помнишь эту дорогу? Мы шли по ней из Галлии. Тропа становится уже, а склоны отвеснее, и в самой узкой и глубокой части будет ущелье, которое местные зовут Ронсеваль. Там они и нападут, если вообще собираются нападать.
— Они? — переспросил Оливье.
— Баски, скорее всего. Горные дикари. Памплона ведь принадлежала им. Это не сарацинский город, хотя и пляшет под музыку Кордовы, когда им выгодно. Думаю, они захотят вернуть то, что мы у них отобрали.
Перспектива эта, казалось, его ничуть не тревожила. Оливье оглядел седеющую бороду жреца и его расцвеченное румянцем азарта лицо и мысленно обозвал себя идиотом. Если их и вправду ждет битва, они победят с легкостью. Если нападение будет нацелено в основном на Роланда, они встанут вокруг графа стеной. К чему переживать из-за пары слов, сказанных на едва знакомом ему языке, — да и те он, возможно, понял неверно.
Чем отвеснее становились скалы и чем ближе сходились они над дорогой, тем медленнее тащился обоз. Шум марширующей армии, эхом перекатывающийся по ущельям, постепенно начал затихать. Войско ушло вперед. Как показалось Оливье, слишком далеко. Остался только их небольшой отряд, возницы и те из женщин и слуг, кто не последовал за хозяевами. Да еще телеги, трясущиеся и грохочущие на горном склоне. За спиной не было видно ничего, кроме камня, осыпей и крутого спуска. Впереди, насколько помнил Оливье, их ждал почти ровный участок, а затем еще один тяжелый подъем, практически козья тропа между скалами, и так до самой вершины перевала. Внизу, в долине, скапливался мрак, хотя небо еще оставалось светлым. Если ночь застигнет их в горах…
Роланд отправил разведчиков, пока утесы, обступавшие дорогу, оставались еще преодолимыми. Обратно никто не вернулся.
Вдоль по линии передали приказ. Спешиться и вести коней под уздцы. Оливье подчинился, но начал пробиваться к Роланду. Некоторое время он тратил все силы на то, чтобы отдышаться. Роланд молча карабкался вверх. Граф даже не выругался, когда его лошадь споткнулась.
— Может, — прохрипел Оливье между двумя мучительными вдохами, — тебе стоит протрубить в рог? Просто на всякий случай. Чтобы король знал, насколько мы отстали.
Рука Роланда нащупала олифант — прекрасный охотничий рог из слоновой кости, отделанный золотом и висящий на золотой перевязи. Меч и доспехи граф носил такие же простые, как у рядовых солдат, так что олифант был единственной красивой вещью, принадлежавшей Роланду. Однако граф так и не поднял рог к губам.
— Роланд, — повторил Оливье, — брат, протруби в рог! Если на нас нападут здесь, мы едва ли сможем продержаться до прихода короля. Нас слишком мало, а подъем слишком крут.
— Нет, — ответил Роланд.
Оливье снова втянул воздух и вложил в слова всю страсть, на какую был способен:
— Роланд, брат, протруби в рог! Я прошу тебя. Я возьму на себя весь позор — если нас ждет позор, а не армия, скрывающаяся в скалах.
— Никто не возьмет на себя мой позор, — отрубил Роланд. — Какую армию может выставить против нас свора дикарей? Мы отобьем их атаку. Или ты думаешь, что у меня не хватит сил?
— Я думаю, что твой отчим припрятал здесь что-то и это что-то — твоя погибель.
— Ты называешь супруга моей матери предателем?
Он обезумел, с отчаянием подумал Оливье. Это священное безумие, — говорят, оно охватывает людей, предназначенных в жертву богам. Пораженные им идут навстречу смерти по доброй воле и даже с радостью.
И пусть боги помогут тому, кто скажет дурное о человеке, которого он ненавидит.
Оливье замолчал и заставил себя взбираться по тропе и наблюдать за дорогой, то и другое одновременно, насколько позволяло усталое тело. Он держался поближе к Роланду, хотя его обычное место в строю было далеко от графа.
На ровном участке они ненадолго остановились, чтобы отдышаться. Скальные стены смыкались над головой. Разведчики все еще не появлялись. Роланд не упоминал о них. И Оливье не желал говорить об этом. Когда они снова двинулись, Турпин пошел рядом, ведя под уздцы своего славного боевого коня и немузыкально насвистывая сквозь сжатые зубы.
Скрип телег эхом отдавался от стен ущелья. Бык, впряженный в первую повозку, вскинул голову и фыркнул, попятившись на входе в узкий коридор. Его погонщик выругался и ткнул животное стрекалом. Бык замычал от боли, но не тронулся с места.
Сквозь последние отзвуки бычьего рева Оливье услышал гром.
Нет. Не гром. Камнепад. Огромные валуны, с грохотом скатывающиеся по склонам, и вой сталкивающих их людей. Люди вопили по-арабски: «Алла-иль-алла!»
Сарацины. Они посыпались как град с неба: бородатые, с тюрбанами на голове, визжащие сыны Аллаха. Они запрудили ущелье позади, густое скопище, словно саранча на равнинах Гранады. Капкан захлопнулся. Приманка не могла даже попятиться — здесь просто не было места.
