- Алексей, - выдохнул он, - санитары говорят, что бабка очень плоха... Боялись, что в дороге умрет. Надо срочно Касьянову к "минусу" доставлять! Где она сейчас, не знаешь? В конторе, наверное?
- Сейчас Виктора пошлю, - произнес Барновский, не сводя взгляда с транспортера. - Найдет. Не в конторе, так дома, значит...
- Ага, - сказал Кравец. - Давай. И всех - сразу к больнице! Чем черт не шутит... Я только в мэрию на пять минут заскочу.
Носилки тем временем пересекли невидимую грань и теперь передвигались уже по территории резервации. Пресловутый Проход был сотворен. Конторский замер на месте, превратившись в статую, и как завороженный смотрел на бабку, лежащую под простыней на носилках. Бабка оказалась совсем крохотной и сухонькой, впавшие глаза ее были закрыты, узкой полосой чернела прорезь беззубого рта, и она никак не походила на живую.
Интересно, мелькнула у Сергея мысль, если сейчас кто-нибудь запрыгнет на транспортер и побежит наружу, что будет делать полиция? Откроет огонь? Начнет хватать за ноги? Надо будет поинтересоваться у Кирилла.
Транспортер выключили, когда носилки были в полуметре от его конца. Грузчики стали перекладывать старушку на свои носилки, а Кравец торопливо сказал конторскому:
- Давайте, Виталий Андреевич... С богом.
Конторский встрепенулся, лихорадочно схватил свою поклажу и стал вскарабкиваться на транспортер. С сумкой и чемоданом у него это получалось плохо, он даже в какой-то момент чуть-чуть не сорвался обратно.
- Да оставил бы он свои котомки, - проворчал Барновский, сокрушенно качая головой. - Вот же прямо...
Наконец конторскому все же удалось с грехом пополам забраться на транспортер. Пошатываясь и робко делая шаг за шагом, он двинулся по резиновой ленте навстречу своей свободе. Он выглядел довольно неуклюже с расставленными в разные стороны руками, в одной из которых он сжимал чемодан, а в другой сумку. Через каждый шаг его покачивало из стороны в сторону, он замирал и испуганно оборачивался, словно так в полной мере и не осознав, что происходит; и все время хотелось крикнуть ему, чтобы он бросил эти свои дурацкие шмотки к чертовой матери и бежал, бежал...
Сергею не удалось досмотреть, как он дойдет до конца транспортера, потому что грузчики уже затолкали носилки в машину и попрыгали за ними следом.
- Давайте, давайте, - торопливо заговорил Кравец Сергею, снимая очки и массируя веки. - Не дай бог, умрет по дороге. Ищи потом Проход...
Сергей завел машину, развернулся и поехал к больнице.
Возле бывшего почтового отделения, служившего в резервации больницей, как всегда, было безлюдно и тихо. Частично из-за жары, частично из-за того, что дом стоял на северной стороне, почти у самой Оболочки. Справа, метрах в двухстах, простирались гаражи, впереди - все та же железная дорога. Не лучшее место для больницы, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
Напротив входа, через тротуар, на бетонном бордюре сидел Артем и чем-то сосредоточенно играл в дорожной пыли. Несмотря на палящий зной, как и всегда, на нем была натянута черная вязаная шапочка, и Сергей поймал себя на мысли, что никогда не видел парня без нее. Артем даже не обратил внимания на подъехавшую машину и продолжал ковырять у себя под ногами тонким, ободранным прутиком.
На крыльце возникла долговязая фигура Уманцева, являвшего собой в резервации оплот медицины. Уманцев кивком головы поздоровался с Сергеем и, щурясь от слепящего солнца, стал ставить в двери распорки, чтобы грузчикам-санитарам было легче пройти с носилками. Мужики в фургоне засуетились, и Сергей вышел из машины, чтобы не жариться.
Обеденное время уже подходило к концу. В столовую идти было бесполезно, и он решил, что перекусит потом в "Мирке". Пока разбирались с носилками, Сергей неторопливо прошелся вдоль больницы. На дальнем конце дома он остановился.
Вот здесь и был знаменитый минус-Проход, называемый в обиходе просто "минусом". От торца здания к железной дороге шел довольно крутой уклон, напрочь поросший полынью и лопухами. Метрах в тридцати от того места, где стоял Сергей, среди этой травы, щедро покрытой копотью и сажей, был вкопан одинокий покосившийся деревянный столбик - единственный ориентир, указывающий на местоположение Прохода. Именно в этом месте он и появлялся, согласно принципу перпендикулярности, в те моменты, когда умирал какой-нибудь очередной сердобольный "смертник". При этом бог получал его душу, а кандидат на выход желанную свободу. Сама же комната, где доживали свои последние дни и часы умирающие, располагалась в торце больницы, и окно ее выходило прямиком на эту железную дорогу, эти лопухи и этот столбик.
Несколько минут Сергей постоял здесь в тени и тишине, глядя на темные исполинские ели по ту сторону железнодорожного полотна. Он вспомнил, как Кирилл рассказывал историю, произошедшую здесь года два назад. Кто-то выходил из резервации под проливным дождем, да еще глубокой ночью. Случай был экстренный. Какой-то раковый больной скончался, причем как-то незаметно, в том смысле, что точный момент смерти никто определить не смог - не дежурить же возле его постели сутками... В общем, застал он всех, можно сказать, врасплох. Никто не успел, как следует подготовиться, да тогда еще и процедуры подготовки кандидатов не были должным образом отработаны. Счастливчик прибежал сюда, к Проходу, спросонья, буквально, в чем мать родила. А медлить, разумеется, нельзя: не дай бог Проход затянется... Стояла тогда поздняя осень, повсюду слякоть, уклон представлял собой глиняное месиво, по которому вниз ручьями стекала вода. Начал мужик в темноте спускаться по склону, не удержался, поскользнулся и с воплем помчался на заду вниз. Потом вопли стихли и - тихо. Ни ответа, ни привета. Отсюда сверху не видно, что там внизу творится, даже перепугались - уж, не промахнулся ли счастливчик мимо Прохода. Стали кричать не отзывается. Так до утра и гадали: помер он или выбрался наружу? Ну, а когда рассвело, поглядели - вроде тела нигде нет, обошлось, стало быть...
Так и я, наверное, когда-нибудь в раскорячку буду спускаться к этому столбику, невесело подумал Сергей. Лет через семнадцать... Как тебе такая перспектива, родной, спросил его внутренний голос. И нужно ли тебе это будет, вообще, через семнадцать лет? У тебя уже будет к тому времени очень большой живот и очень маленькое желание что-либо менять. Если оно вообще будет - это желание. Так уж устроены люди. Смирение и покой. Все, что ни делается - к лучшему, да? И на все есть воля божья, да? Что-то уж больно пессимистично получается, заметил второй, тоже у Сергея внутри. Зачем это отравлять себе существование надеждами на худшее? А вдруг повезет, и завтра выпадет жребий? Или, скажем, резервация возьмет и исчезнет? Вот просто так, раз - и нету. Ведь нет же ничего невозможного. А мечтать о несбыточном, усомнился первый, это ли не вред для организма? Крушение надежд, позднее прозрение, сожаление о силах и годах, бесполезно потраченных на битву с ветряными мельницами - это лучше? Нет, надеяться надо на худшее. Лучшее, оно никуда от тебя не денется, повезет - так повезет, а нет - так нет. На нет и суда нет... Но ведь смирение и покой парализуют все стремления, парировал второй. Это значит просто признать, что ничего не надо делать. А может воля-то божья в том и состоит, чтобы проверить, смиришься ты или нет? Ладно, ладно, язвительно сказал первый, а что ты можешь сделать, как ты можешь на что-то повлиять? От тебя же не зависит результат жеребьевки. Или ты уже нашел иной способ? А Лыткин, упрямо твердил второй, а сантехник Чистяков? Тут есть, над чем поразмыслить, не правда ли? Не торопись с выводами, посоветовал первый. Ты же знаешь, что не следует умножать число сущностей сверх необходимости. За всеми этими случаями может стоять самое обыденное объяснение, и ты вновь окажешься у разбитого корыта. Ведь можно было и не связываться с Лыткиным? Ведь можно было забыть про письмо Смирновой и не показывать его Кириллу? Можно же было! И все бы осталось как прежде. И колесо бы не завертелось... А что будет теперь? Куда ты влезаешь? Ну и что, проговорил второй. Какая, собственно, разница, чем это все обернется? В конце концов, важен процесс, а не результат. Да Кирилл-то такой же, заметил первый с ехидцей. Он тоже не может ничего не делать и сидеть спокойно. Лучше хоть что-то предпринять, хотя бы из интереса, проговорил второй. Не предопределяя заранее исход. По-моему, это лучше, чем впадать в спячку. Живот отрасти всегда успеет, зачем же ускорять этот процесс? И Кирилл, между прочим, надеется на мое участие. Разве можно теперь сворачивать на полпути? Давай-ка, дождемся, чем все обернется, а там решим, что дальше. Ведь чем-то это должно закончиться, причем в ближайшее время... Вот почему-то есть такое предчувствие и все. Что-то все равно произойдет! Ну, давай дождемся, как-то исчезающе-тихо произнес первый голос, давай посмотрим...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
