Свет медленно гаснет. Полная тишина. Наталья Александровна включает радио, устраивается калачиком в кресле. «Коминтерновская волна» передает русский перевод речи Черчилля.
Голос по радио. Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая Англии, Соединенным Штатам; точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара!..
Из кабинета Рахманинова зазвучала мощная трагическая музыка — Четвертый концерт. Он насыщен борьбой светлого начала с темными силами.
Ведущий (на фоне музыки). Сводки Советского Информбюро говорили о тяжелых боях и отходе на новые — заранее подготовленные позиции. Складывалась удручающая картина тотального отступления. Рахманинов как бы сам брел вместе с солдатами горькими дорогами отступлений, пил молоко и воду из рук деревенских женщин. Тянуло дымом от спаленных дотлевающих деревень. Горела Россия… Рахманинов понимал: фашистов задерживают человечьей плотью против железа. Было мучительно думать об этом, но он верил, что Русь выстоит и на этот раз. А между тем война уходила все дальше и дальше в глубь России.
На заднем фоне — черные тучи, на которых едва заметно вырисовывается фашистская свастика. Тучи медленно заволакивают чистое золотисто-голубое небо. Красные знамена исчезают, уступая место черным тучам и дыму. По заднему плану движутся едва различимые тени танка и самолета.
Музыка кончается. Свет гаснет.
У РАХМАНИНОВЫХ
Рахманинов у карты Советского Союза. Прикрепляет флажок к линии, ведущей к Сталинграду. Входит импресарио — видный, вальяжный человек.
Импр. Прошу извинить мое внезапное вторжение. Я растерян!.. Ваше требование так неожиданно, так, простите, неразумно и не соответствует нашей деловой серьезности!..
Рахм. Мое требование категорично! Отныне все сборы от концертов будут поступать в фонд помощи Красной Армии. И я хочу, чтобы об этом было объявлено в газетах, афишах и программках. Иначе отказываюсь играть!
Импр. Это невозможно. Вы не представляете, какую неустойку…
Рахм. Я уже подсчитал! Уплачу! Найду другую контору! И буду играть для Красной Армии!
Импр. Послушайте, мистер Рахманинов, ваш благородный жест не поймут. Скажут, что вы заискиваете перед большевиками.
Рахм. А разве большевистская Россия не союзница Америки в этой войне?
Импр. О Господи!.. Но интересы разные. Америка воюет, как бы не воюя. Обыватель знает о Пёрл-Харборе… Но он думает, что Сталинград где-то в Африке.
Рахм. Я более высокого мнения о ваших соотечественниках. Думаю, что за истекший год они разобрались в географии и поняли, что Волга куда ближе к Потомаку или Гудзону, чем их учили в школе.
Импр. Влиятельные круги Америки не хотят помогать России. Они препятствуют всякой помощи. Зачем артисту марать руки в этой грязи?
Рахм. Я надеюсь сохранить руки чистыми. И при этом поломать гнусное невмешательство. Я обращаюсь к обыкновенным людям, которые любят музыку, а значит, имеют сердце.
Импр. Вы не представляете, какой вой поднимется в эмигрантских кругах.
Рахм. Я уверен, что рано или поздно, но они одумаются.
Импр. Вы сломаете себе шею, одумайтесь! Одумайтесь, мистер Рахманинов! Не подрубайте сук, на котором сидите. Политика не для вас!
Рахм. В России решается: быть или не быть человечеству.
Импр. Не надо великих слов. Вы же не считаете нас фашистами? Мы просто деловые люди, любим музыку, любим вас и не хотим потерять наше многолетнее и взаимовыгодное сотрудничество.
Рахм. И мне не хочется терять!. Одним словом — мое требование категорично!
Импр. Довольно! Хотите сломать себе шею? На здоровье! Будет не просто провал, будет катастрофа!
Гаснет свет. Звучит Прелюдия ре-минор.
ЗЕМЛЯНКА
Возле печурки небритые, истомленные бойцы. Среди них — укрытый одеялом Иван. Его одежда сушится над печуркой. На простреленном щите надпись: «Здесь встали насмерть гвардейцы Родимцева». Тихо звучит Прелюдия ре-минор.
Иван. Спасибо тебе! Затонул бы я, если бы не ты…
Боец. Не стоит, папаша!
Иван. Очень даже стоит… Закурить не найдется? Мой табачок малость отсырел. (Ему дают махорку, он закручивает козью ножку.) Сколько раз я тонул, и горел, и взрывался, и пулей меня брали, и штыком, а я все живой.
Солдат. Может, и вовсе не помрешь?
Иван. Может, и так! Но до главного дела — точно не помру.
Солдат. А какое оно — главное дело?
Иван. Ясно какое. Чтоб его назад погнали. Тогда можно и в бессрочный отпуск.
Входит лейтенант.
Лейтенант. Что же нам с тобой делать, отец? Отсюда не выбраться, разве что водой.
Иван. А я сушей уйду. Вместе с вами. На запад. Я солдат двух войн: мировой и гражданской. «Георгия» имею. Небось и тут сгожусь. Буду у вас «сыном полка».
Лейтенант. Скорей уж «дедом полка».
Иван. Винтарь лишний найдется?
Лейтенант. Лишнего оружия у нас хоть отбавляй. С боеприпасами хуже.
Иван. Хороший солдат даром зарядов не тратит!
Вбегает дежурный с криком «Фрицы!». Все бойцы кинулись по своим местам. Иван впервые воевал, закутанный в одеяло.
Затемнение.
У РАХМАНИНОВЫХ
Сцена в концертном зале в Нью-Йорке. Рахманинов в безукоризненном фраке, стройный, подтянутый, сидит за роялем. Звучит Прелюдия ре-минор. Прозвучал последний аккорд. Рахманинов с усилием поднялся, сделал шаг вперед, наклонил голову и схватился за поясницу. Мертвая тишина. Спустя несколько секунд раздался голос из зала: «Браво, Рахманинов!» За ним раздался еще один: «Брависсимо, великий Рахманинов! Слава!!!» Последовала буря аплодисментов.
Ведущий (перекрывая овацию). По залу раздавались голоса лучших людей века, среди них: Леопольд Стоковский, Артур Рубинштейн, Томас Манн, Ремарк, Бруно Вальтер, Орманди, Крейслер, Бруно Франк, Стравинский, Теодор Драйзер, Добужинский, Яша Хейфиц, Генрих Манн!
К ногам Рахманинова упал букет белой сирени. Аплодисменты стали затихать. К Рахманинову подбежал журналист.
Журн. Спасибо, мистер Рахманинов. Вы настоящий человек!
Рахм. Вы можете дать мое заявление в вашей газете? Пишите. Весь сбор от моих концертов пойдет в фонд Красной Армии. Я призываю всех честных американцев, своих соотечественников, живущих в Америке, всех людей доброй воли оказать посильную помощь воинам Красной Армии, отстаивающим Сталинград.
Журн. Ну и характер! Больше ничего не будет?
Рахм. Все остальное не важно!
Журналист выходит. Вбегает Наталья Александровна.
Наташа. Сережа, какой триумф!
Рахманинов вручает ей букет сирени.
Рахм. Фея Сирени — это Федюшин — генеральный консул Советского Союза.
Наташа. Сережа, почему ты схватился за поясницу?
Рахм. В самом деле? Я и не заметил!
Темнота.
БЛИНДАЖ
Усталые, потные, грязные, многие забинтованные бойцы ужинали.
1-й солдат. Сколько я этого горохового пирея сожрал… На всю жизнь музыки хватит.
2-й солдат (с забинтованной головой). Ты, видать, долго жить собрался?
1-й солдат. До самой смерти!
Лейтенант. Не раскупоривайтесь, ребята, и чтоб оружие под рукой. Он скоро опять пойдет!
2-й солдат. Когда он угомонится, дьявол!
1-й солдат. Когда мы его угомоним.
2-й солдат. Покрутите, товарищ лейтенант, может, чего поймаете!..
Лейтенант крутит трофейный радиоприемник. Шум, свист эфирных звуков… И вдруг тихий женский голос:
В жизни счастье одно мне найти суждено…Это счастье в сирени живет…
2-й солдат. Оставьте это, товарищ лейтенант.
На зеленых ветвях, на душистых кистяхМое бедное счастье цветет.
2-й солдат. Душевно!
Иван. Рахманинов! Сергей Васильевич! Старый друг!
2-й солдат. Ври, да не завирайся, сын полка! Какой он тебе может быть друг?
Иван. С самых молодых юных лет. Мы с ним одну девушку любили, она после моей женой стала.
2-й солдат. Отбил у Рахманинова бабу?
