все в округе знали как придурковатую еврейку.
Однако командир подполья оказался хорошим человеком и взял ее в лес, в партизанский отряд. В отряде он доверил ей сохранять казну и секретные бумаги. Два года тетя Бетя не выходила из леса, пока не вернулась назад советская армия. Но тут оказалось, что командир партизанского отряда и его партизаны помогали бандеровцам. Их обвинили в пособничестве немцам и направили в штрафной батальон. Придурковатую тетю Бетю (Басю) отпустили на все четыре стороны безо всяких документов. Единственное, что она сохранила и берегла возле сердца в специальном кармане под грудью, это партийный билет. Однако она не знала, кому и как платить членские взносы, и потом, когда уже кончилась война, она боялась, что ее исключат из партии как «потерявшую связь с партийной организацией». В ее прежнем райкоме были все новые люди, делать она ничего не умела и все это время жила в ничейном сарайчике возле дома папиного дяди, который ее подкармливал. В 83 года дядя заболел и перестал работать сапожником-единоличником. Есть стало нечего и ему, и Басе, и дядя умер. Просить подаяние Бетя не имела права, чтобы не позорить партию (так она говорила). Она взяла конверт письма, которое папа написал своему дяде о том, что он выполнил его просьбу и устроил Володю в военное училище. На конверте был обратный адрес, и по нему Бася нас нашла.
Больше месяца тихая тетя Бетя/Бася спала в нашей столовой на гостевом диване, и все время рвалась показать маме, как готовить еврейские блинчики. Папа отвёл Бетю в газету «Правда». Там был отдел писем, который и занялся ее случаем. За неуплату взносов тетю не исключили из партии, но объявили ей строгий выговор с занесением в личное дело, которое давно пропало, и отправили ее на должность заведующего кабинетом политического просвещения в тот же райком.
Через шесть или семь лет тетя Бетя (Бася) уже в приличном виде опять приехала в Москву. Оказалось, что как ветеран партии, 1-го Мая она стояла на временной трибуне, приветствуя демонстрацию трудящихся своего района. Из Житомира к ним приехал третий секретарь обкома, и когда он начал говорить речь, то тетя сообщила секретарю своего райкома, что это бывший бандеровец. Через полгода ее исключили из партии за клевету. Папа опять пошел с ней в газету «Правда». На этот раз Бетя жила на нашем диване месяца полтора, и несколько раз папа отвозил ее в Госкомитет Партийного Контроля. Тётю восстановили и в партии, и в должности заведующей парткабинетом, бандеровец из обкома партии успел куда-то исчезнуть, но секретарь её райкома тоже оказался бывшим бандеровцем. Его судили, но скоро выпустили.
Эпизод 6. Советская карьера еврейского революционера
В 1954 году, после двух лет в Лубянской тюрьме и четырёх из назначенных десяти лет лагерей, двоюродный дядя моего папы Соломон Иосифович Котляр был реабилитирован и получил персональную пенсию и уйму льгот «старого большевика». В течение 16 лет он почти ежемесячно приходил по воскресеньям в гости к моему папе, чтобы поговорить с близким по духу и крови человеком о жизни и политике. С собой он приносил из «Кремлёвской столовой» небольшую корзинку дефицитных продуктов. С перерывом на обед они говорили по пять или шесть часов о результатах и достижениях Октябрьской революции. Папа обычно закрывал дверь комнаты, в которой они беседовали, но она закрывалась неплотно, и я мог подслушивать.
Котляр получил свою фамилию от бездетного соседа, и, поскольку единственных сыновей не забирали в солдаты в царскую армию, он потом избежал призыва на Первую мировую войну. В 13 лет настоящий и многодетный отец отправил его в столярную мастерскую. Через несколько лет заезжий студент во время летних каникул организовал для местных рабочих марксистский кружок, назначил почти неграмотного Соломона старостой кружка, и записал его в социалистическую партию большевиков. Котляр участвовал в запрещенных собраниях и сходках. За это он был дважды арестован и провёл год в царской тюрьме. С тех пор пролетарское происхождение, членство в партии, и царская тюрьма стали для Котляра фундаментом и каркасом всей его партийно-советской административной карьеры.
Всю жизнь Котляр много читал и занимался самообразованием. Причём настолько успешно, что на склоне лет заделался постоянным автором сентиментальных художественных рассказов, которые регулярно печатались в самом популярном в СССР журнале Огонёк.
В начале 1918 года тот же студент (его имя я не знаю) позвал Котляра в Москву. Перед переездом Соломон женился на красивой и статной еврейской девушке Кларе, которая была выше его на полторы головы. Клара была из богатой семьи и, если бы не пролетарская революция, она никогда не досталась бы Соломону. Молодой рабочий с партийным стажем сразу принял активное участие в установлении в Москве советской власти и вскоре стал членом Московского городского комитета партии большевиков (МК партии), где хорошо себя проявил. Следует заметить, что все органы высшей власти в Москве и России поначалу состояли из евреев с добавлениями латышей, поляков, и грузин. Через пару лет, когда многих из них перебили в Гражданской войне, их места заняли русские и украинцы.
Котляр получил для себя и жены одну комнату в бывшей барской квартире, которую превратили в коммуналку. Будучи членом МК партии, Котляр задним числом оформил Кларе членство в партии с 1916 года, когда на самом деле ей было всего 14 лет. Так она стала большевичкой с дореволюционным стажем.
Московские гостиницы были разграблены и заселены рабочими с окраин. Поэтому Сталина на время его приездов в Москву из Питера определяли на постой к члену МК партии, Котляру. Клара и Соломон принимали как родного скромного и худенького партийного деятеля с изувеченной рукой и оспенным лицом. Вечерами пили чай с домашними пирожками и подолгу беседовали. Соломон явно понравился Сталину из-за его природного ума и отсутствия больших амбиций, как у многих молодых революционеров. Больше они никогда лично не беседовали, но, как показали дальнейшие события, Сталин запомнил Котляра, и, по-видимому, зачислил его в свой личный кадровый резерв.
По предложению Сталина в конце 1922 года Котляр получил назначение на крупную должность Первого Секретаря Терского обкома партии, где он стал верховным правителем на территории нынешних Ставропольского и Краснодарского краёв. К нему прислали художника, который на трёхметровой картине изобразил его верхом на коне и с оголённой шашкой, хотя Соломон никогда не сидел на лошади. Картину повесили на стене за столом в его кабинете. В те годы каждый крупный советский деятель сидел перед собственным
