На пути в Англию самолёт попал в жестокий циклон, огромный фюзеляж боинга трепало как соломинку. Мы то и дело проваливались в воздушные ямы, и под ложечкой у меня сильно подташнивало. Эрик рассказал мне, что исландские лётчики летают в любую погоду и известны своей бесшабашностью и мастерством. Я, в отличие от Эрика, не был наслышан о достоинствах исландских авиаторов и сидел как на иголках, ожидая, когда же мы рухнем вниз. Гомерический хохот соседа звучал как реквием на похоронах, но тем не менее я был благодарен Эрику за то, что он помог скрасить мне бесконечно тянувшееся время и притупить страх за свою молодую жизнь в самом начале разведывательной карьеры. «Слабительное для души» не позволило нам с Эриком заметить короткую техническую посадку то ли в Манчестере, то ли в Ливерпуле, а может быть, в самом Бирмингеме.
Ранним декабрьским утром самолёт приземлился наконец в Кефлавике.
Кефлавик во время Второй мировой войны использовался союзниками в качестве военно-воздушной базы. Сначала на остров пришли англичане, а за ними – американцы. После войны американцы так и «застряли» на ней, развернув свои подразделения уже против бывшего союзника по антигитлеровской коалиции. (До сих пор американцы так и не научились соблюдать меру в пользовании чужестранным гостеприимством: куда бы их ни пустили, уходить они оттуда не собираются.) Практически городок стал американской территорией, войдя в инфраструктуру НАТО. Правда, поскольку на территории Исландии не было других аэродромов, американцы позволили использовать Кефлавик в качестве гражданского аэропорта для исландских авиалиний. Таким образом в период холодной войны советским гражданам, попадавшим в Исландию, предоставлялась уникальная возможность легально находиться, пусть недолго и под соответствующим контролем, на территории военной базы США.
За стеклом иллюминатора было хоть глаз коли. Прожорливому и кровожадному волку Фенриру, по всей видимости, всё-таки удалось обмануть самого Одина и проглотить-таки наше солнце[6]. Одинокие огоньки скудно освещали окрестность, не давая возможности составить о ней ясное представление. Жиденькой струйкой пассажиры потянулись к небольшому строению, оказавшемуся административным зданием международного аэропорта. Американских военных видно не было. Паспортные формальности продолжались недолго, иммиграционный чиновник без всяких вопросов поставил в паспорт штамп о прилёте и отпустил меня восвояси. Через пять минут я в нерешительности стоял в небольшом холле, ожидая, когда ко мне подойдёт кто-нибудь из посольства или резидентуры. Я сразу узнал «своего», как только он появился в дверях. Встречал меня сам резидент, немолодой уже мужчина, отрабатывавший, по всей видимости, последнюю свою командировку.
– Борис Николаевич? Меня зовут Николаем Ивановичем. Поехали?
Я с радостью согласился, тем более что моего отца тоже звали Николаем Ивановичем. Мы прошли к его машине. Вокруг было по-прежнему темно, хотя по московскому времени уже пора было светать. Отъехав от аэропорта, мы сразу нырнули в густую мезозойскую темноту, прорезаемую ярким кинжалом фар. На бледном фоне покрытого плотными облаками неба отражались причудливые холмы и вздыбленные кучи неизвестной мне породы, будто оставленные поработавшим на славу гигантским бульдозером.
Асфальт был великолепный, и «форд» бесшумно нёс нас по какой-то обручевской Плутонии, правда лишённой малейшего намёка на растительность. Наконец я не вытерпел:
– Николай Иванович, что это такое? – Я показал пальцем за окно.
– Лава.
– Что-о-о?
– Застывшая лава. Вулканическая порода.
Я сразу вспомнил о вулканическом происхождении Исландии, но одно дело – читать, а другое – увидеть всё это наяву.
– И что – вся страна такая?
– Да нет, местами встречается и травка, мхи. Ведь у исландцев масса овец, чем-то кормиться они должны.
– А деревья?
– Практически нет. Вот сейчас под Рейкьявиком планируется разбить парк, но это всё когда-то будет[7].
Когда мы въехали в Рейкьявик, начало светать, но город разглядеть не удалось. Николай Иванович отвёл меня в гостевую комнату и предложил хорошенько выспаться.
Спать почему-то не очень хотелось, перед глазами проходили шикарные предрождественские картинки Копенгагена, перемежаемые фантастическим пейзажем Исландии, в ушах раздавался пьяный смех филолога-ловеласа Эрика, а в полутёмном окне полуподвальной гостевой мелькала морда сиамца Барсика. Ко всему прочему в нос лез неистребимый запах тухлых яиц: здание посольства, как и весь город, обогревалось горячей водой из гейзерных источников, содержащих сильную концентрацию серы. Потом я куда-то поплыл и сразу провалился в бездну.
Проснулся я оттого, что меня здорово, как на корабле, качало. Комната ходила ходуном, стены трещали и люстра раскачивалась из стороны в стороны, готовая вот-вот упасть на мою голову.
«Когда же кончатся эти кошмарные сны!» – подумал я с досадой за допущенный накануне перебор по части горячительных напитков и закрыл глаза, чтобы продолжить сон. Но что-то было не то, в нос опять полезла сера, и я понял, что уже не сплю. Я прислушался: в доме было тихо, обитатели, вероятно, продолжали спать. Дом на какое-то время успокоился, не двигал своими стенами, люстра замерла на своём месте.
«Чертовщина какая-то! Значит, всё-таки мне это приснилось?»
И тут как бы в опровержение этого нелепого предположения по дому опять прошла крупная дрожь, где-то вдали прокатился гул, люстра вновь пришла в движение. Я испуганно вскочил с постели. Землетрясение! Как я раньше не догадался, ведь Исландия – страна вулканическая, молодая, и землетрясения здесь не являются редкостью. Первой мыслью было: «Бежать!» Но, не услышав в доме и за его пределами каких-либо признаков беспокойства или паники (люди вообще куда-то пропали), я уговорил себя остаться в постели, чтобы не показаться смешным в глазах аборигенов. Подумать только: испугался землетрясения!
Как ни странно, я снова заснул и проспал ещё пару часов без всяких сновидений. Поздним утром в гостевую заглянул Николай Иванович и рассказал, что в районе Рейкьявика было пятибалльное землетрясение, в городе кое-где дали трещины дома, лопнули трубы водяного отопления, но человеческих жертв нет. Всё хорошо, прекрасная маркиза!
После завтрака резидент повёл меня, как это полагается, представлять послу. Негласный этикет взаимоотношений «резидентурских» с «посольскими» непременно предполагал эту процедуру, независимо от сроков пребывания командированного в стране, его чина и звания и целей командировки. Правда, если прибывший занимал солидное положение, время аудиенции значительно увеличивалось, и беседа могла кончиться на весьма дружеской ноте и даже приглашением «вместе отобедать» или «накоротке отужинать».
Кроме чисто протокольных соображений, такие визиты имели сугубо прозаическое объяснение: главе дипломатического представительства было полезно убедиться, что представитель «ближних соседей» появился в посольстве не для того, чтобы делать под кого-нибудь «подкопы» или искать «компру». «Чистые» дипломаты в своей практической деятельности непременно учитывали благоприобретённый исторический (в основном отрицательный) опыт и в отношениях с представителями КГБ не отходили от ставшей генетической линии поведения «держись от чекистов подальше», хотя в описываемое время эти комплексы проявлялись всё-таки не в такой острой форме, как тридцатью годами ранее. Впрочем, это зависело от того, какими людьми были чекисты и какими – сами «чистые».
Посол был неглупый мужик, к представителям разведки относился без предубеждений, поэтому долго на моей персоне задерживаться не стал. Через пять минут мы с Николаем Ивановичем вышли из его кабинета и уединились за «секретной» дверью резидентуры, чтобы обсудить моё задание и способы его выполнения. Оговорюсь сразу, что заданием не предусматривалась вербовка агентов или проведение явки с ценным источником. Всё было значительно проще: нужно было собрать максимум общедоступной информации, на основании которой можно было сделать вывод о возможности и целесообразности работы по Исландии. Скажу также, что такая возможность априори не просматривалась, но для формального закрытия вопроса, как в науке, требовались определённые оперативные выкладки.
Две недели в Рейкьявике я провёл в стенах посольства, листая различные справки, отчёты и обзоры посольства и резидентуры и беседуя с дипломатами. Я с благодарностью вспоминаю о помощи, которую мне оказали «чистые» сотрудники посольства Подражанец, Комиссаров и Шаманин. С Серёжей Комиссаровым, владеющим несколькими скандинавскими и европейскими языками, мне пришлось потом вместе проработать в Дании и Швеции, а с Шаманиным тоже столкнуться в Швеции.
Кстати, о языках. Кроме того, что мы впереди всей планеты в области балета, нужно отметить, что ни в какой другой стране, кроме нашей, не поставлено так досконально изучение иностранных языков. Где, в каком государстве вы встретите дипломатов, владеющих исландским языком, на котором говорят всего двести тысяч человек? Такие люди были и, я надеюсь, ещё живы. Я знал их и видел. Это упомянутые выше Комиссаров и Подражанец, ученики известного в кругах МИДа и за его пределами профессора Якуба. Как скандинавист могу подтвердить только, что это явление на уровне маленького чуда света.
