Он заглянул в чат Мэй-ли – тут собирались люди, близкие к большой политике, и никогда не встречалось, скажем, нелепо и сдавленно острящих юнцов и юниц, явившихся с единственной целью познакомиться с себе подобными, лучше – противоположного пола. Саму Мэй-ли Баг никогда и в глаза не видел, но испытывал к ней большую симпатию. Девушка – во всяком случае, Баг надеялся, что она и впрямь девушка, а не выдающий себя за девушку девяностолетний недужный преждерожденный или резвящийся шаншу[18] в отставке – была остроумным собеседником, тонко чувствующим партнера, и явно ему симпатизировала; а, кроме того, пару раз Баг получал от нее весьма интересные – сообщенные как бы вскользь, невзначай – и весьма полезные сведения, которые в свое время немало помогли ему. Баг привык к тому, что информация не распространяется просто так, да и Мэй-ли не производила впечатления простой болтушки. И хотя Мэй-ли знала Бага исключительно под именем «Чжучи» (это называлось варварским словом «ник») – иных сведений о себе он просто никому не сообщал, а ходил по сети исключительно используя заметающую всякие следы программку «A25Proxy1500» – Баг не был до конца уверен, что Мэй-ли не подозревает, хотя бы приблизительно, о его роде занятий. Это подсказывал Багу его многолетний опыт.
Но и от Мэй-ли – а она была на боевом посту – Баг не узнал ничего сверх того, что циркулировало в новостных лентах. «А знаешь что, Чжучи, – вдруг сказала Мэй-ли, – мне мнится, пришла пора нам с тобой выпить по бокалу обезжиренного кумыса… ты не находишь?» И поставила целую вереницу компьютерных улыбок, в народе именуемых «смайликами». Баг ощутил некоторое смятение чувств – девушка ему скорее нравилась. Но он проявил сдержанность, попросив подождать с этим дня два или даже три – ибо «благородный муж спешит, никуда не торопясь»; а затем поспешно раскланялся. «Я понимаю», – с улыбкой кинула Мэй-ли ему вслед.
Стало очевидно, что всякая дополнительная информация закрыта для свободного распространения. И Баг юркнул на главный компьютер родной Палаты. Последовательно введя три пароля, он оказался в базе данных, которая поздравила Бага с тем, что он переехал в Австралию (Баг зашел через австралийский адрес), а затем порекомендовала ему в самые сжатые сроки прибыть пред очи начальства и не терзать больше провода. После чего соединение с базой было разорвано.
– Амитофо!.. – выдохнул в раздражении Баг и стукнул кружкой по стойке. Какой изощренный прием! По всему выходило, что визита в Палату сегодня не избежать. Ябан-ага, внутренним нюхом оценив ситуацию, сочувственно ему улыбнулся.
«Три года без отпуска! – в сердцах подумал Баг, пытаясь приглушить уже рождающееся в глубине души буйное веселье предстоящего расследования и, быть может, долгой, изматывающей и увлекательной погони за злоумышленниками. – Ничего, ничего, кабинетные черепахи… Вот найду вам этот крест, а потом уеду на остров Хайнань, к обезьянам, месяца на два – и посмотрим, что вы тогда скажете!..» Однако зародившееся веселье не унималось, и чтобы окончательно его вразумить, Баг, покинув харчевню Ябан-аги, направился не на службу, а в Храм Света Будды, к великому наставнику Баоши-цзы, дабы исполнить духовный долг, а заодно и полюбоваться жасминами. Он так долго ждал встречи. Он был удостоен приглашения. Наконец, ему было о чем спросить великого наставника.
Особенно теперь.
Храм Света Будды,
24 день шестого месяца, шестерица,
ночь
Он опоздал всего на четверть часа; приглашенные, а их оказалось человек десять, были уже в сборе. В заднем храмовом дворе, куда Бага, почтительно блистая бритой головой, провел приближенный к наставнику ученик Да-бянь, царила прелесть неги – полная луна плыла в жемчужных небесах Северной столицы и призрачным светом освещала три пышных куста жасмина, сплошь покрытых белоснежной пеной цветов. Упоительный аромат стоял густым, почти осязаемым облаком, и среди всего этого великолепия, перед жасмином, на маленьком каменном мостике над бурным потоком, имевшим исток свой у искусственной горки и пропадавшим у миниатюрного грота, стоял, сложив руки с четками на великом, как его мудрость, животе, великий наставник Баоши-цзы, облаченный в желтые одежды, и думал о вечности. Неподалеку почтительно застыл Сяо-бянь, второй приближенный ученик наставника.
Приглашенные расположились по другую сторону потока. Среди них Баг заметил компьютерного магната Лужана Джимбу, заводы которого производили все модели «Керуленов», – худой, как щепка, Джимба был вместе с первой и второй женами. Вторая жена, на вкус Бага, была привлекательнее и, во всяком случае, явно моложе. Джимба поправил узкие очки в тонкой золотой оправе и кивнул Багу: их представили друг другу на приеме в Александрийском Возвышенном Управлении в позапрошлом году, а Джимба славился цепкой памятью на лица и числа; жены также одарили Бага приличествующими случаю улыбками. Был здесь же и знаменитый поэт Петроман Х. Дыльник, среднего роста преждерожденный с несвежим лицом, в пиджаке европейского кроя, карманы которого оттопыривались; служитель муз слегка шевельнул рукой в приветствии.
Прочих присутствующих Баг не знал, но двое из них явно были иностранцами: один – с раскосым, неизменно улыбающимся лицом, выдающим в нем жителя Страны Восходящего Солнца, и в национальной нихонской одежде – сером кимоно с широкой шитой каймой и в деревянных гэта. За поясом у него помещалась пара изящных боевых ножей – наметанный глаз Бага сразу определил в них танто. Баг ценил это оружие. Танто были в меру тяжелы, хорошо сбалансированы и годились как для фехтования и ближнего боя, так и для вполне прицельного метания. Второй гокэ был совершенной противоположностью своего спутника, в первую очередь по нелепости одежды – безукоризненно выглаженный фрак и брюки в микроскопическую черно-белую клеточку, а также лаковые штиблеты плюс к тому неуместная кепочка с длинным козырьком. Лицо у него было длинное, совершенно европейское. Преждерожденный во фраке был всецело погружен в себя и никак не отреагировал на появление Бага в сопровождении Да-бяня, тогда как нихонец крайне приветливо поклонился. В ответ Баг сдержанно и с достоинством кивнул.
Что греха таить, даже у лучших людей есть недостатки. В принципе Баг недолюбливал нихонцев. Он старался не задумываться над причинами своей легкой, совсем не проявляемой в поведении, и все же самому ему неприятной неприязни. Но, будучи культурным ордусянином и потому вполне признавая право наций на самоопределение (пусть самоопределяются сколько угодно, хоть каждый сельскохозяйственный сезон, если ничем более толковым заниматься не желают), он в глубине души все же не мог простить стране Нихон и всем ее нынешним нихондзинам[19] того, что когда-то «божественный ветер» камикадзе разметал хубилаев флот и воспрепятствовал воссоединению Срединной и Островной Империй. Конечно, умом Баг понимал, что когда достославный Чжу Юань-чжан, первый император вдумчиво и проникновенно царствующей доселе династии Мин, на счастье всей нынешней Ордуси изгнал из Цветущей Средины потомков Хубилая со всем их воинством и на некоторое время самоопределил Китай, нихонцы под шумок наверняка все равно бы тоже самоопределились. Но все-таки было в том давнем событии что-то неправильное, несправедливое.
Впрочем, неприязнь была скорее теоретической. Стоило Багу сойтись с каким-либо нихонцем поближе, и неизменно оказывалось, что тот – славный, умный и культурный человек, с которым не грех усидеть бутылочку-другую крепчайшего окинавского «Авамори». А когда ему довелось однажды участвовать в одном совместном с нихонской полицией действии, он убедился, что и напарников надежнее и добросовестнее трудно сыскать.
Однако вот стоило встретить нового, незнакомого нихонца – и на ум опять, как всегда, приходило: «нихон дзюкэцу кютю!» Откуда-то Баг знал, что так по-нихонски называют червя-паразита многоустку японскую. От неприязни существовало одно средство – немедленно познакомиться.
Но здесь было не время и не место.
Ибо великий наставник Баоши-цзы вернулся со свидания с вечностью, приоткрыл маленькие острые глаза, обозрел присутствующих, отметив Бага доброжелательным наклоном головы, воздел руки с живота, огладил пышную рыжеватую бороду и изрек:
– И эти бледные цветы
Непостоянны в вечном колесе!
Так все приходит и так уходит –
Покой! Покой! Покой[20]!
Затем он величественно повернулся в пол-оборота к присутствующим и простер пухлую руку в сторону луны:
– О… вечность!
Сяо-бянь и занявший место рядом с ним Да-бянь склонили головы.
– Великий наставник, – потревожил Баоши-цзы высокий темноволосый преждерожденный с орлиным носом, в официальном платье и укороченной шапке-гуань; на шпильке сверкнул драгоценный камень. – Великий наставник, не соизволите ли вы открыть нам нечто такое, что сделает нашу жизнь еще более насыщенной и осмысленной?
