— Ты знаешь, Мак, — сказал я, — я понял, что был неправ, когда намеревался использовать тебя в личных гастрономических целях. Теперь я торжественно заявляю, что добровольно и без всякого принуждения отпускаю тебя. И спасибо за всё!
— Да, — сказал Макар. — теперь я, кажется, лучше узнал драконов. Счастливого пути, Левый Полусредний. Глядишь, когда и увидимся. Штрудель — он круглый.
И, насвистывая, он скрылся среди деревьев.
Следующие две недели если чем и запомнились, то это практически полным отсутствием событий. Я ел, пил, купался в грозовых дождях, при этом почти никого не обижал, и уж точно никто не рисковал обижать меня. Однако нашёлся и для меня противник. Я как раз опустился на луг, где паслись сочные аппетитные коровы, и приготовился позавтракать, когда раздался громкий щелчок, и я увидел небо в клеточку. Никогда не думал, что метафоры могут быть столь вещественны. Я одновременно попал в силки собственной доверчивости (и чужого хитроумия), запутался в сети обмана (капроновой и на редкость прочной), да к тому же неопознанный гад расставил мне капканы, судя по боли в обоих хвостах. Короче, я понял, что ежели уж коготок (и не один) увяз, то всей птичке (то есть мне в данном случае) пропасть. Но если такова добыча (поглядите на меня: во мне без ложной скромности… впрочем, неважно), то каков же охотничек?
Он заставил-таки себя подождать и появился лишь вечером. Да, на это стоило посмотреть. Или всё-таки не стоило? Пожалуй, второе. Представьте себе ночной кошмар, от которого вы в детстве обмочили постель. Или попкорн с селёдочным маслом, залитый томатным соусом с клубками волос вместо приправы. Или тёщу Кинг-Конга (ну, в крайнем случае, свою собственную, если она у вас уже есть). Так вот, он был хуже. Пять ног, поросших рыжевато-зелёной шерстью; голое фиолетовое брюхо; длинный, покрытый чешуей и язвами хвост с шишкой на конце; слизистые бока и спина, из которых торчат безостановочно извивающиеся щупальца; три непонятно зачем ему нужные руки, похожие на человеческие, но раз в десять больше; круглая лысая голова с пятью багровыми фасетчатыми глазами, одним конусовидным ухом на затылке и пастью, наполненной самыми белоснежными, острыми и длинными зубами из всех, какие вы можете себе вообразить. Если вам ещё мало, то добавлю, что от пяток до макушки в нём было метров сорок. То, что я описал выше, — это беглый рисунок, набросок, почти дружеский шарж. Множество деталей осталось в тени, так как я не сторонник физиологизма. В частности, запах. От гиганта несло, как от полка солдат после двадцатикилометрового марша в полной выкладке в летнюю жару по пересечённой выгребными ямами местности. Я щажу чувства дам и потому смягчаю краски. Конечно же, я сразу узнал его по картинке в бабушкином альбоме «Бумажный монструктор для больших и маленьких».
Передо мной был сам непревзойденный в безобразии Стоматозавр, и это означало, что я покинул обжитые места и углубился в Зону повышенного риска, сокращенно — Зопор, область, известную лишь по мифам и преданиям. Немногие смогли выйти из Зопора живыми. Здесь встречаются порождения самой буйной и болезненной фантазии, вроде крови с молоком, крабовых палочек из рыбы или полутораспальной кровати (для полуторателых уродов). Здесь жестокий тоталитаризм железной рукой внедряет среди подвластного населения свободу слова, демократию и либерализм. Здесь сбываются безумные пророчества и не открываются вовремя магазины.
Пока я предавался сим размышлениям, Стоматозавр подхватил меня, сунул под мышку и двинулся в неизвестном направлении. Я бы на его месте сразу пошел на кухню, но он ещё часа два шлялся по округе, купался, слушал комариное пение, разжигал лесок и грелся на углях. И только ближе к полуночи приволокся во дворец. В ящике у входа он подобрал подходящих размеров клетку, затолкнул меня внутрь и защёлкнул замок на двери.
— Ну, а звать тебя будут, э-э-э, Барсиком, — хриплым басом сообщил он. — Разговаривать-то умеешь?
— Разумеется, — зло буркнул я. — Между прочим, у меня и собственное имя имеется.
— Этого не надо, — заявило чудище, опускаясь в кресло, — Не дерзи. Не люблю.
Я осмотрел своё новое жилище. Обнаружились: охапка сена в углу — видимо, моя постель; ящичек с песком; жёрдочка (судя по всему, размеры не позволяли монстру замечать мелкие различия между мной и птахами); две миски — с водой и с зерном.
— Между прочим, — громко и отчётливо произнёс я, так что задремавший Стоматозавр подскочил в кресле, — я не травоядный, а плотоядный. И требую соответствующего отношения.
— Между прочим, — сердито нахмурил он костные выросты, располагавшиеся поперёк узкого лба и заменявшие брови, — я тоже. Учти это, когда соберёшься будить меня в следующий раз.
Что делать — пришлось переходить на вегетарианство, тем более, что порции были обильными, в соответствии с временами года он давал мне и фрукты, и овощи, и арбузы, и шпинат, изредка и мясца подкидывал, и яичек, а вместо воды — молочка. В общем, впервые в жизни я познал, что такое здоровое, полноценное питание, и возненавидел его навсегда. Только мои девочки утешали меня в неволе. Кормил и поил я их остатками с собственного стола, а навещал каждый раз, когда монстр уходил или засыпал.
Прожил я у него довольно долго, и хозяином он оказался, в принципе, неплохим и не обижал меня. Сядет, бывало, в свою любимую кресло-качалку из стволов сталипы, положит меня на колени, гладит по спине и приговаривает:
— Барсик ты мой маленький. Эх, самочку бы тебе, да не попадаются никак.
С течением времени он стал больше мне доверять; когда возвращался — выпускал порезвиться, любил, когда я летаю по комнатам, но на ночь и на день неизменно запирал в клетку. А замок в ней не брали ни пламя, ни мускульная сила.
Однако я не оставлял мыслей об освобождении. Они заполняли долгие часы моего вынужденного безделья. Из клетки не выбраться, значит, нужно использовать период, когда он даёт мне размяться вовне. Я досконально изучил здание, но это мало помогло. Наружу вели только окна и единственная дверь. Однако на окнах была столь частая решетка, что мне сквозь неё ни как не протиснуться. Дверь он, правда, никогда не запирал, да на ней и не было даже задвижки. Что и говорить, репутация хозяина охраняет дом лучше любых замков. Ясно, что это был единственный путь к свободе. Но тут имелось ещё одно препятствие. У чудовища оказалась невероятная скорость реакции. Я убедился в этом, когда однажды вечером неосторожная ежемышь рискнула пробежать вдоль плинтуса комнаты, в которой находились мы с монстром. Ежемыши — мелкие и быстрые существа, при любой опасности мгновенно находят укрытие, но у данной особи не было этого мгновения. Щупальца Стоматозавра распрямились настолько стремительно, что глаз не сумел уследить за этим, — и несчастная не успела сообразить, что произошло, а уже отправилась на экскурсию в глубины пищевода чудища. Я напрягся, а он лишь прохрипел:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
