— Самую большую глупость я уже совершила!
Охранники у двери прекращают жевать и в живом любопытстве переглядываются. О, как мило. Им интересно, на чем прокололась лохматая и помятая во всех смыслах девица.
— А вот не скажу! — оглядываюсь на них.
Незачем им знать, что я ошиблась в выборе профессии, а затем повелась на высокую зарплату и устроилась к мерзавцу секретаршей. Виталий берет меня под локоток и ведет к черному внедорожнику:
— Все будет хорошо.
— Нет, не будет, — возмущенно вглядываюсь в его лицо. — У меня босс — монстр! Уволюсь! Все! Решено! Устроюсь в макдональдс. Или в Пятерочку!
Виталий кивает и распахивает передо мной дверцу. Заползаю в салон, обшитый черной матовой кожей и сердито скрещиваю руки на груди. Хорошая машина, аж злость пробирает до самых костей.
— Куда вас отвезти, Софья? — Виталий с вежливой улыбкой оглядывается. — И конфетку будете?
— Буду. И отвезите меня в полицию.
— Нет, туда мы не поедем, — посмеивается и смотрит в зеркало заднего вида. — Мы поедем домой, — и с лживой лаской спрашивает. — Адрес?
Дергаю ручку, но дверца заблокирована.
— Так, Софья. Вдох-выдох, — протягивает леденец в белом фантике, — и адрес. Или я звоню Мирону Львовичу.
Тихая угроза вызывает холодную панику, и я сдавленно шепчу адрес, рассерженно рассасывая мятный леденец. В какой секретарский профсоюз можно пожаловаться на босса-подлеца? Вызвал посреди ночи и…и… краснею и скрежещу зубами. Не зря меня привлекли его пальцы при первой встрече. Тогда уже было ясно, что он гнусный извращенец!
Глава 9. Мирон Львович всегда сдерживает обещания
Написала Марии Ивановне, что я увольняюсь. Вернувшись в свою крошечную однокомнатную квартирку на пятом этаже старой хрущевки, я так и не сомкнула глаз: просидела на разложенном диванчике несколько часов, глядя на разорванную блузку. Я точно запомню первую близость с мужчиной.
Истерики со мной не случилось, и желание заявиться в полицию утихло, когда я поняла, что я не похожа на жертву. На дуру — да, но не на жертву. Если кого и винить, то только себя. Мирон Львович не скрывал своих намерений на собеседовании и чуть ли не прямым текстом заявил, что ищет шлюху. И чего мне сейчас обижаться? И я сама нацепила на себя ценник. Двести тысяч в месяц.
На что я надеялась? Верила, что справлюсь с бессовестным негодяем, пребывая в эйфории от того, что нашла работу с высокой зарплатой? Или же причина была в моей неуверенности и внимание обаятельного и богатого красавца стерло во мне крохи благоразумия?
Вспоминаю насмешливую улыбку Мирона Львовича и пренебрежительный взгляд, и бью кулаками по лбу, чтобы вытряхнуть из черепной коробки мысли о нем. И даже тихая тирада о том, что он негодяй, подлец, урод, мерзавец не помогают мне воспылать праведным гневом.
Вот Ивана с его толстыми и липкими пальцами я бы стукнула по макушке бутылкой и очень сожалею, что ограничилась лишь тем, что плеснула ему в рожу виски. Надо было в каждую ноздрю запихать по креветке, выколоть глаза и заставить их сожрать.
После горячего душа с чистой совестью выключаю телефон и ложусь спать. Быть продажной шлюхой очень увлекательно, но я, пожалуй, пас.
За окном птички поют, через тонкие шторы пробиваются лучи утреннего солнца. Вернусь к маме и папе в родной городок. Здесь меня преследуют неудачи. Ничего страшного, устроюсь в магазин продавщицей или вернусь к написанию курсовых и дипломных работ для ленивых студентов. Да, второй вариант предпочтительнее: буду сидеть на удаленке, чтобы, не дай бог, вновь не столкнуться с каким-нибудь самоуверенным болваном, от смеха которого я отупею до состояния похотливой инфузории.
Громкий и злой стук. Подрываюсь и с учащенным сердцебиением подхожу к двери. Затылок стягивает страх, и переступаю с ноги на ноги. Теперь незваный гость тиранит звонок. Боюсь смотреть в глазок, поэтому стою безмолвной тенью у двери и кусаю губы.
— Софушка! — рявкает голос Мирона Львовича. — Я знаю, что ты там!
— Уходите немедленно! — вскрикиваю и сжимаю кулачки. — Я вызову полицию!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вызывай! — опять тарабанит в дверь.
Он же сейчас привлечет внимание мерзкой и полоумной старухи по соседству, и та позвонит хозяйке квартиры, а она мне и возмутится, что я мужиков вожу, хотя был уговор: никаких хахалей, иначе пинок под зад и скажи прощай дешевой квартире, которую мне сдали по знакомству через дальних родственников.
— Ну, вызвала? Или мне подсказать номерок? Сто два, Софушка, или сто двенадцать. Хочешь, сам позвоню, чтобы тебя не утруждать?
Щелкаю замком и открываю дверь. Мирон невоспитанно вваливается в прихожую и без приветствий зажимает меня в углу. От него веет свежим одеколоном с нотками базилика и древесной смолы. Задерживаю дыхание. Еще пара вздохов душистого и колдовского амбре, и я потеряю голову.
— Я же просил без опозданий, — шипит в лицо. — Софушка, ты охамела.
— Не охамела, а уволилась! — вскрикиваю на громком и истеричном выдохе. — Я не рабыня!
— Я тут решаю, уволилась ты или нет. И внимание, Софушка, ты не уволена!
С бряцанием хватает с тумбы ключи и беспардонно выталкивает меня на лестничную площадку в пижаме и пушистых тапках.
— Вы не имеете права!
Оглядывается и я пячусь. Лицо искривлено гримасой злобы и глаза горят огнем безумия. Проворачивает ключи в замке и прячет их кармане брюк.
— Отдайте!
Молча и энергично спускается по лестнице, игнорируя возмущения, и мне не остается ничего кроме, как бежать за чокнутым боссом, шаркая тапочками.
— Мирон Львович!
На тесной площадке разворачивается и грубо стискивает плечи, всматриваясь в лицо:
— Не серди меня, Софушка. Я ясно изъясняюсь? Или ты еще не проснулась?
— Вы меня пугаете, — едва слышно попискиваю и крепко зажмуриваюсь.
— А ты меня выводишь из себя. Я сказал, — щурится и с яростью шипит, — силком притащу в офис, а я обещания сдерживаю.
Воздух аж вибрирует от его гнева, и меня трясет мелкой дрожью. Скажу хоть слово, задушит ведь голыми руками, или еще чего похуже.
— Милая пижама, — выпускает из хватки и продолжает путь, — но не в моем вкусе.
Опешив от смены настроения Мирона Львовича от трескучей злобы до легкой беспечности, моргаю, обиженно приглаживаю фланелевую рубаху с розовыми котятами и следую за ним. А что мне еще делать? Ключи он ведь отобрал, а кричать о помощи стыдно. Соседи выглянут на крики и дальше что? Меня никто не убивает, не насилует, и знаю: Мирон Львович вывернет ситуацию так, что неадекватной истеричкой буду я.
На крыльце он оглядывается по сторонам и со вздохом прячет руки в карманы. Обычный двор типичной хрущевки с тополями и бедной детской площадкой: облупленная горка, песочница с грязным крупным песком, турники из сваренных вместе труб.
Мимо проходит дворник с метлой и я вежливо с ним здороваюсь. Кивает и подозрительно смотрит на Мирона, который молчит и задумчиво взирает на покосившиеся качели у кустов шиповника.
— А вы кто? — дворник поправляет на голове кепку и останавливается.
— Корольков Мирон Львович.
— Не слыхал о таких, — сердито хмурится и указывает на черный внедорожник, припаркованный чуть поодаль. — Это ваша машина?
— Моя.
— Мамочкам с коляскам из-за вашей машины будет затруднительно…
— Понял, — Мирон Львович шагает к авто. — Софушка, не стой столбом. Поехали.
Дворник переводит обеспокоенный взгляд на меня. Пожимаю плечами:
— Это мой босс. И он украл мои ключи.
— Ясно, — вновь глядит на Мирона Львовича. — Серьезный человек.
Тот распахивает дверцу и с ожиданием зыркает на меня. Неуклюже забираюсь в салон и роняю левый тапочек. Мирон Львович подхватывает его и подобно сказочному принцу возвращает на мою босую ступню. Сердце замирает и через мгновение бьется истеричной пташкой о грудную клетку.
— Здравствуйте, Софья, — говорит Виталий и стучит пальцами по баранке руля. — Милая пижама.
Мирон Львович захлопывает дверцу и обходит энергичным шагом машину, приглаживая волосы. Через несколько секунд он уже сидит рядом со мной и затягивает галстук на шее. Все красивые и богатые мужчины — бессовестные подлецы, похищающие девушек из постели?
