Мало-помалу крупицы маорийского лексикона всплывали в памяти Гривса. Запинаясь, он спросил:
- Кто ты, который меня спас?
- Тауранги, сын Те Нгаро, великого вождя нгати, - последовал немедленно ответ, и Генри заметил, как распрямилась спина маорийского юноши.
"Сын вождя! - удивился и обрадовался Генри. - Здорово..."
- Мое имя Генри. Мой отец разводит свиней и овец... - Слова теперь сами лезли на язык. - Хаэре маи, Тауранги!
- Хаэре маи! - с достоинством ответил маори. - Я уже видел тебя. Ты ехал с отцом пять ночей назад.
Он показал рукой на юг. Перекрутившийся ремешок придал палице вращение, и перед глазами Генри замелькала карусель странных фигурок. Он перевел взгляд на Тауранги и только сейчас заметил, что на шее у него висит амулет: вырезанный из зеленого камня пучеглазый божок с высунутым языком и поджатыми ногами.
Тауранги поднялся с травы и пригладил иссиня-черные волосы. Попытка Генри встать кончилась плачевно: боль так полоснула колено, что он охнул и, наверное, свалился бы на землю, если бы Тауранги не подхватил его.
- Ты болен, Хенаре, - пробормотал он, осторожно усаживая Гривса-младшего на траву. - Твои ноги не хотят спешить. Они берегут своего хозяина.
Он оторвал от колена ладони Генри, снял с больной ноги башмак и закатал штанину. Открылся зловещий синяк. Колено распухло.
Тауранги внимательно осмотрел опухоль.
- Жди меня, Хенаре, - сказал он. - Я накормлю твою боль.
Тауранги встал и медленно пошел вниз по склону. Похоже, он что-то искал в траве. Его фигура скрылась в чаще кустарника.
Вскоре Генри услышал обрадованный возглас. Из кустов вынырнул Тауранги, зажимая в кулаке пучок голубоватой травы.
Подбежав к Генри, он швырнул на землю палицу, опустился на колени и принялся растирать остролистые стебли меж ладонями. Генри уловил незнакомый, едва ощутимый аромат. Размятый руками пучок стал темной бесформенной массой. Сын вождя подбросил на ладони влажный комок, сплющил его в лепешку и наложил на опухоль.
- Матэ грызла ногу, потому что была голодна, - вполголоса забормотал Тауранги. - Теперь матэ будет есть траву. О, какая она вкусная! О, какая она сочная! - Он прищелкнул языком и закатил глаза, изображая высочайшее наслаждение. - А нога плохая, костлявая, она дерет рот матэ. Тьфу-тьфу, какая невкусная нога... Матэ умная, она не хочет ногу.
"Он всерьез уговаривает боль, - догадался Генри, с трудом разбиравший скороговорку своего врачевателя. - Вот уж дикарь..."
Тауранги перестал колдовать над коленом и обратился к Генри:
- Матэ послушает меня, нога скоро будет здоровой. Надо ее перевязать.
Гривс-младший высвободил из-под себя полу отцовской куртки и пошарил в карманах. Вынув складной нож, он, не долго думая, принялся отпарывать влажную подкладку. Тауранги следил за ним с неодобрением, но помалкивал. Когда Генри протянул ему изрядный кусок материи, маориец припечатал прохладную лепешку к колену и запеленал ногу.
- Твой отец живет там, где река убежала от трех холмов? - спросил он, показав рукой в сторону клонящегося к горизонту солнца.
Чтобы не затерять нож в траве, Генри положил его в башмак и, щурясь, посмотрел на закат. "Пожалуй, Тауранги прав, - подумал он. - Река поворачивает недалеко от нас. Но разве там три холма?.."
Он так и не успел ответить. Тауранги стремительно вскочил и метнулся к палице. Схватив ее, он вскинул руку, но под тяжестью повисших на нем тел рухнул. Вопли и вой выбегающих из кустов маорийцев сотрясали воздух. Жесткие пальцы сзади сдавили шею Генри и опрокинули его навзничь.
Трахнувшись о землю затылком, он замер от неожиданности и боли. В нескольких дюймах от его лица пылали темные, чуть скошенные глаза, полные радостной злобы. Рот дикаря был полуоткрыт, дыхание прерывалось, по разрисованным скулам сбегали струйки пота. Навалившись на Генри телом, рослый воин намертво припечатал его руки к земле.
Пронзительный крик Тауранги, прорвавшийся сквозь ликующий гомон, заставил сердце Генри сжаться.
"Пропали, - со страхом подумал он. - Если это нгапухи - пропали..."
ГЛАВА ШЕСТАЯ
озаренная боевыми кострами ваикато
Солнце уже заползало за двугорбый хребет, когда впереди блеснула оловянная полоска реки.
Генри брел из последних сил. Мало того, что ныло колено. Ни один из маори, застигших Генри и Тауранги врасплох, не заметил ножа, брошенного юношей в башмак, и теперь рукоятка напоминала о себе при каждом шаге. Но Генри решил терпеть. Их взяли в плен, их вели неизвестно куда, и нож был единственным оружием, на которое при случае можно было бы рассчитывать.
С остальным имуществом, найденным в карманах Генри, маори распорядились весьма практично. Слипшиеся от влаги лепешки были съедены воинами, а веревка пригодилась, чтобы связать пленникам руки.
Палицу Тауранги взял себе пожилой костлявый воин, судя по всему предводитель.
- Почему они не отняли твоего бога? - показав подбородком на нефритовый амулет, спросил Генри у Тауранги, когда их пинками подняли на ноги и погнали к оврагу. Как рубленая рана с открытыми краями, он наискось пересекал гору до подножия.
Сын Те Нгаро хмуро пояснил:
- Тауранги - благородный арики, сын вождя. Только равный может отобрать его у меня...
Костлявый дал команду, и один из воинов, передав копье товарищу, отправился на поиски безопасного спуска на дно оврага.
- Кто они такие? - шепотом спросил Генри. - Нгапухи?
Тауранги покачал головой.
- Нгапухи - отважный народ, и я съел бы сердце нгапухи, хоть мы всегда враждовали с ними. Это - не нгапухи, это - ваикато. - В голосе Тауранги послышалась ненависть. - Ваикато трусы, их головы годятся лишь для частокола. Жадные облезлые собаки, чьи шкуры не идут даже на плащ для раба... У них соломенные копья, а палицы так же прочны, как гнилая кумара...
Он задохнулся от ярости и, стиснув зубы, умолк.
"Худо дело, - подумал Генри. - Кажется, у них зуб за зуб".
- О-хо-хо! - крикнул предводитель и ткнул палицей в сторону возвращающегося воина, который знаками подзывал их к себе. - Идите быстро! Вперед!
Спускаться по шатким камням было мучительно. Казалось, нож раскалился, он прожигал подошву до кости. Не раз у Генри темнело в глазах, он еле подавлял в себе желание сбросить с ноги башмак, чтобы проклятая железка выпала и перестала, наконец, его мучить.
Вряд ли ваикато не замечали его страданий. Временами он ловил на себе сочувствующие взгляды конвоиров. Но когда Генри поднимал на них глаза, он видел равнодушные, холодные лица.
Чем ближе они подходили к реке, тем гуще и разнообразнее становилась растительность. Особенно много было низкорослых кустов с ярчайшими желтыми цветами. Они росли так плотно, что воинам, шедшим во главе маленькой колонны, не раз приходилось петлять, чтобы пробиться сквозь щетинистую стену. Древовидные папоротники, незнакомые Генри стройные деревья с белыми и розовыми цветами на ветвях, высокие кустарники с блестящими листьями-лопатками, бесчисленные лианы... Сейчас прибрежная чащоба не казалась Генри Гривсу такой загадочной и зловещей, как утром. Лес как лес. Куда сильнее его угнетал вооруженный эскорт ваикато.
Но вот по знаку костлявого отряд остановился. Генри прислушался: где-то рядом шелестела камешками горная река. Предводитель ваикато, прислонив ружье к плечу, поднес к губам ладони, сложенные лодочкой, и издал отрывистый звук, очень похожий на крик попугая. Выдержав паузу, он повторил сигнал дважды.
Со стороны реки раздался ответный крик попугая. Один, потом еще два.
- Вперед! Вперед! - обрадованно скомандовал предводитель.
Когда они вышли на берег, Генри различил темные силуэты людей, четко выделяющиеся на фоне заката. Трое воинов в плащах из собачьих шкур ждали приближения отряда. Они не выказали ни радости, ни удивления при виде пленников. Скользнув взглядом по лицам Тауранги и Генри, они переглянулись с костлявым ваикато, передали свои ружья конвоирам, а сами скрылись в прибрежных зарослях льна. Вскоре оттуда высунулся задранный нос новозеландской пироги, выдолбленной из цельного ствола.
Ощутив бесцеремонный толчок в плечо, Генри покорно потащился к воде...
- Что с тобой, друг?
Тауранги молчал. За полчаса, проведенные в пироге, он не обронил ни слова. С сонным равнодушием смотрел на реку, на гребцов, несколько раз непритворно зевнул. Не проявил Тауранги волнения и при высадке на сушу - ловко спрыгнул с борта пироги в воду, вышел на берег, хладнокровно уселся на песке. Но стоило им удалиться от реки, как с Тауранги стало твориться неладное. Дыхание его сделалось трудным, и Генри почудилось, что юноша всхлипнул.
Начался пологий подъем, огоньки костров на вершине холма придвинулись, стали ярче. До деревни, а может, до военного лагеря, куда их вели ваикато, оставалось не более сотни шагов.
- Тауранги, все будет хорошо, - громко прошептал Генри, касаясь плечом плеча юноши. Он знал, насколько глупо звучат сейчас эти слова. Но что придумаешь умнее?
