аккуратно с причала пустил "в кругосветное плавание". Подобрев, сказа:
"На довольствие ставить тебя не буду. Получить по аттестату "сухой паек" на трое суток консервами на рыбзаводе — я помогу. Обойдешься без горячего, у нас — в обрез. Спать можешь в Ленинском уголке, там топчанчик, подушку и одеяло дам. Гуляй, сержант, на берегу, на глазах у меня, А общагу к "рыбочистам" попасть не рекомендую — растерзать могут. Мне личный состав менять приходится ежемесячно — ветром шатает парнишек… Снимают напряженку подводники — завозят их сюда катерами по праздникам …Девахам с рыбзаводика без этого тоже не житье! Есть у меня под надзором еще несколько норвегов — рыбаков, увидишь еще, с ними общаться-разговаривать запрещено, держись стороной! Запалили мы их сейнер в наших водах, процедура обычная. Снасть, улов конфискуются. Команда и "лайба" их под арестом до обмена на наших таких же бедолаг, или до выкупа. Выгодное дело — у них и уловы лучше наших, и снасть — патрон, что там говорить… А у наших рабачков гнилье и то и другое… Живи сержант и радуйся отдыху. Дай-ка я тебя обласкаю.." И он быстро, профессионально ощупал меня всего и проверив содержимое рюкзака. Сказал: "Хвалю, воздержан! Я тобой доволен, благодари…" Я отблагодарил — дал пачку сигарет. Шли с причала, нагибаясь вперед, навстречу тугому потоку влажного ветра, который не давал говорить. Сошли с берега на сланик — почти без почвы, так — песок, дробленые ракушки какие-то, истлевшая мешанина водорослей… Старшина выковырнул сигарету из пачки, прикурил, удивленно присвистнул- прочитал внимательно надписи на пачке. Хорошие сигареты! Спасибо! Не доводилось…
Затем мне до верху насыпали в рюкзак консервы на выбор, свежайшие. Получил я подушку и пару плотных одеял, перекусил плотно и спал часов двенадцать!
На следующий день увидел "норвегов" Не скажу, чтобы мне они были интересны, важнее было показать пограничникам и иным "наблюдавшим", а таковых не быть не могла, полнейшее свое равнодушие, или некоторую жалость, сочувствие к эксплуатируемым капиталистами пролетариям. Группка была невелика — пять или шесть человек, стояли тесно на кромке прибоя. Один был несколько впереди. Он зашел в воду так, что накатывало на него валы стального цвета холодной воды, которые достигали до колен, до пояса даже, а брызги должны были заливать и лицо — ветер дул с постоянной умеренной силой, был тугим, влажным и холодным, с мелкими вкраплениями не снега еще, а того, что называют "крупой". Одежда "норвегов" была хороша: непромокаемые и, наверное, теплые штормовки с капюшонами, у нас подобных было не найти. По слухам штормовки их были на гагачем пуху, такие же брюки и нечто вроде сапог — рассмотреть их не смог. Видел также, что под штормовкой были на всех шерстяные светлые свитеры с высоким свободным "горлом", на головах — капюшоны, слегка затянутые вокруг бородатых обветренных жестковатых и в то же время детски- просветленных лиц. У одного капюшон не был одет на голову, и голову укрывала цветная вязанная шапочка с большим помпоном. У того, что стоял вперед, капюшон тоже не был накинут, и шапочки не было. Ветер трепал его длинные светлые волосы, очень длинные и волнистые. Видел я их со спины и сбоку, пока шел к причалу, дойдя же до причала, увидел их чуть в профиль и немного сверху. Все они молчали. Никто из них не курил. Они просто смотрели на море, и было понятно, что море это и ветер для них родные, а твердь под ногами чужая, нелюбимая. Сколько они так стояли до моего прихода не знаю, при мне же — не менее часа. Я выкурил две махорочные толстые самокрутки и одну сигарету, замерз и собрался пойти к рыб. заводику — поболтать, если удастся, с молоденькими, где-то навербованными, в деревнях, видно, девчатами. Но прежде, тот что стоял в воде, впереди всех, сделал жест рукой за спину, по этому жесту, стоявшие стали поворачиваться и медленно уходить по берегу. Он же сперва сделал несколько шагов назад, не оборачиваясь, лишь на кромке прибоя развернулся, словно подольше хотел видеть простор, а не погранзону суши. На короткий миг он повернул о мне лицо, и я рассмотрел, что в аккуратных бородке и усах, лицо его мокро от соленой "морской пыли, очень спокойное лицо, красивое и твердое. Потрясли огромные синие глаза и явно выраженная лично ко мне чуть брезгливая какая-то жалость… Я мгновенно разозлился даже, как он смеет меня жалеть! Да кто он такой, чтобы меня жалеть, а то и презирать? А он уже и не смотрел на меня вовсе, а уходил вслед за своими товарищами, и я забыл сразу о своей злости, удивившись тому, как он громаден и могуч высокой стройной своей фигурой и легок невесомой неспешной походкой. Подумалось, верно капитан сейнера, может хозяин других, бредущих впереди. Ветер внезапно стих. Я забыл о них очень скоро, как только неожиданно как-то из губы вывернулся стремительный катерок, возник вблизи меня и старшина-пограничник с моим рюкзаком в руке. Причалил катер, с хохотом, криками радостно ссыпались с него на причал чернобородые матросы, старшины, молоденькие офицерики, а мой старшина молча сунул мне прямо в карман шенели мои документы, отдал рюкзак и сильным шлепком пониже спины буквально послал меня на палубу катера, который стремительно, как появился, стал убегать обратно в сторону губы.
Сразу улетучилась из внимания моего странная эта группка чужаков из неведомого закордонного мира, нахлынули новые впечатления: пустые какие-то разговоры с матросами на окатываемой волнами скользкой палубе, легкая тошнота от болтанки. Но очень скоро штормящее море сменилось стальной гладью губы, внимание привлекли гигантские кашалотообразные туши невиданных подлодок. Атомные — догадался я, вспомнив тихие разговоры многих случайных попутчиков еще на "Ястребе", когда говорил им, что следую на Ура-Губу. Возникла и скалой нависла, над ставшим крошечным катерком, громадина плавбазы. "По трапу только бегом" — вспомнилось из корабельного устава. Я поднялся на борт и после мгновенного оформления прибытия, практически без проверки и опроса, видимо тщательная проверка была проведена во Владимире, оказался во чреве плавбазы, где царило полусонное царство полосатой полуголой матросни, но и ощущалась гостинечная, но не шумная, суета еще не отошедших ко сну или уже вставших после сна.
Плавбаза содержала десятки кают и кубриков с двух и трехярусными лежаками-нарами, множество кают-компаний, учебных классов, камбузов, душевых, гальюнов, гладильных прессов, ленинских прессов — все для жизнеобеспечения и отдыха нескольких сотен подводников в периоды после плавания или подготовки к работе, учебе. Масса впечатлений ждала
