6
— Мне пора. — Он нежно обнял ее за талию и поцеловал пухлые губки, которые, казалось, до сих пор были сладкими от вишневого варенья, что они ели за ужином.
— Может, останешься? — лукаво стрельнула она в него вишенками глаз, которые так и хотелось втянуть губами и съесть. Наталию Евграфовну Поспелову, а ныне подполковничью вдовицу, мадам Адельберг вообще хотелось съесть, и таковое чувство к ней испытывали многие ходоки по женскому полу в городе, однако откусывать от нее кусочек за кусочком довелось князю Болховскому. И завидовать здесь было чему…
— Нет, не могу, — после недолгого раздумья ответил извиняющимся тоном Борис.
— Смотри, может статься, и не свидимся больше…
— Это почему так?
— Ну как же. Ты ведь, дорогой князь, вскорости помолвку свою объявишь с мадемуазель Баратаевой, а потом и свадебку сыграешь.
— Ну и что?
— Станешь женатым мужчиной…
— Ну и что?
— А то, что промеж нас ничего такого уже не будет.
— Неужто не примешь, если загляну к тебе, скажем, по старой памяти? — сделал брови домиком Борис и трагически вздохнул.
— А заглянешь? — спросила Наталия, готовая вот-вот расхохотаться над его ужимками.
— Непременно, душа моя, — убрал с лица напускную печаль Болховской. — Куда ж я теперь денусь от тебя, сладкая.
Мадам Адельберг заключила в свои мягкие ладошки лицо князя и впилась в его губы долгим поцелуем. Хорошенькая, с весьма ладной фигуркой, она действительно была лакомым кусочком. Прижимаясь все плотнее и плотнее к Борису в своем китайского шелка пеньюаре, под которым не было больше ничего, она почувствовала, как постепенно напрягается плоть князя, упершаяся ей в живот. Она опустила руку и коснулась ее своими пальчиками. По телу Бориса пробежала дрожь, и он, распахнув пеньюар, стал ласкать ее пышную грудь и прохладные от ночного воздуха ягодицы.
— Пошли, пошли в дом, — оторвавшись от губ Бориса, жарко зашептала она и потянула его за собой. И тут громко хрустнула в саду сломанная ветка.
— Кто здесь? — замерла Натали и подалась назад, высвобождаясь из его рук и всматриваясь в сумерки.
Ответом была тишина. Нежная истома прошла, а вместе с ней и желание, и оказалось, что уже глубокая ночь, что весьма прохладно и давно пора расставаться.
— Ну, я, пожалуй, все же пойду, — произнес Болховской, глядя мимо Адельберг.
— Да-да, ступайте, — согласилась Натали, продолжая напряженно всматриваться в темноту. — Заглядывайте, когда вам наскучат домашние ужины. Поверьте, — она, наконец, взглянула на князя, — с вами это случится очень скоро.
Поцеловав даме ручку, Борис скорым шагом миновал сад и вышел через арочные ворота на улицу, едва не столкнувшись с престарелой парой, верно, страдающей бессонницей и совершающей променад, дабы хоть как-то убить долгие ночные часы.
— Прошу прощения, — слегка поклонился он в их сторону.
— Не стоит, — ответил за себя и свою даму старик, подняв на князя Бориса глаза. — Вы нам не причинили никакого беспокойства.
После этого они разошлись в разные стороны, и все стихло. Натали, проводив взглядом князя, прошла к себе в спальню, посидела немного у раскрытого окна и легла в постель. Где-то в глубине сада вдруг запел соловей, да так сладко, что сразу вспомнились последние ласки князя. Как нежны и умелы были его руки! Натали закрыла глаза, и в ее воображении возник образ Болховского. Он целовал ее в губы, одной рукой ласкал грудь, а другая медленно ползла по гладкой коже ноги к нежным складочкам паха. Натали прерывисто вздохнула, положила руку себе на грудь и стала гладить ее, легонько касаясь напрягшихся сосков. Вторая ее рука непроизвольно потянулась к завиточкам волос между ног, а когда коснулась их, ноги как бы сами собой раздвинулись, давая проход ее ладошке. Погладив мягкий бугорок, она, едва касаясь, стала ласкать себе тот самый венчик, только прикосновение к которому приносило невыносимое наслаждение. Скоро движения ее рук убыстрились. Волна истомы начала окутывать ее с головы до ног. Тело ее изогнулось, она издала громкий и длинный стон неги, затем бессильно распласталась на постели и открыла глаза.
Ее затуманенный, невидящий взор все же успел различить какой-то темный предмет, летящий прямо на нее, затем где-то внутри головы хрустнуло, и стало совершенно темно. Сколько она пребывала в этом состоянии, она не знала. Очнулась же оттого, что стала задыхаться. Открыть глаза не удалось: что-то мягкое, что не давало дышать, обволокло все лицо. Превозмогая боль, она попыталась сдернуть это мягкое, но оно будто приросло к лицу. Из последних сил, с разрывающимися легкими, она сделала попытку вывернуться из-под того мягкого и одновременно тяжелого, что лежало на ее лице. Тщетно. Легкие уже пылали огнем. Она приоткрыла рот, чтобы глотнуть воздуха, но его не было. Над гудящей и готовой вот-вот разорваться головой вдруг послышался хриплый смешок.
«Так ангелы не смеются», — подумалось ей вдруг. Боль отступила, и только тонкий звон мелких колокольцев, доносившийся откуда-то издалека, говорил ей, что она еще жива. Но скоро стих и он…
7
Человек в шляпе и летнем рединготе стоял в саду небольшой усадебки на Горшечной улице уже третий час. Терпения ему, верно, было не занимать, потому как он не сводил взора с крыльца одноэтажного особняка и лишь единожды изменил позу. Наконец, двери особняка открылись, и с крыльца в сад спустились две фигуры, женская и мужская. Было довольно светло, к тому же за столь продолжительное время нахождения в саду, человек в рединготе столь обвыкся с темнотой, что мог различать любые, даже самые мелкие предметы. Поэтому он сразу признал в женщине владелицу особняка мадам Натали Адельберг, а в мужчине — князя Болховского. При виде его человек в рединготе нахмурился и принялся теребить сухую яблоневую ветку.
— Мне пора, — услышал он голос князя, и началось их долгое прощание с поцелуями, вздохами и весьма смелыми ласками, лицезреть кои, по-видимому, не доставляло человеку в летнем рединготе никакого удовольствия. Напротив, он скрипел зубами, нервически теребил яблоневую ветку, и ежели бы имелась возможность взглянуть на него вблизи, то можно было бы увидеть, как сильно искажено яростью и болью его лицо.
Оно стало совершенно белым, когда Натали вновь потянула Болховского в дом. Человек в шляпе и рединготе сжал ладонь, и ветка, которую он теребил, сломалась. Звук был такой громкий и сухой, будто невдалеке кто-то выстрелил из винтовки.
— Кто здесь? — послышался голос Натали, и белое пятно ее лица повернулось в сторону человека в шляпе, прячущегося за стволом яблони. Надвинув шляпу по самые глаза, он стоял, не смея дышать и проклиная себя за такую оплошность. «Надо быть сдержаннее, — молоточками стучало в мозгу. — Надо быть осторожнее и сдержаннее».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
