class="p1">Начиналось всегда с этого – с прикосновения и добрых слов. Раньше я чувствовал жар в области глаз и спертость дыхания, но теперь осталась только пустота. Предохранители желаний давно сгорели, и их не спасут никакие пенни.
– Так ты правда хочешь поговорить?
– Ну да, нам все равно больше нечем заняться.
Ее глаза были такими грустными, такими открытыми, поэтому я наклонился ближе и сказал правду:
– Я… почти никогда ничего не чувствую.
Она моргнула.
– Я тоже.
Картина словно в кино – я поворачиваюсь к другу в окопе и спрашиваю, сколько у него осталось патронов. У меня еще две обоймы, а у тебя?
– Я знаю, что у меня есть дела, но мне просто не хватает энергии. В смысле, я уже три недели хочу перевернуть подушку.
– Понимаю… – Вонни отвернулась. – Как Кади?
Вот он я, плыву по Тихому океану жалости к себе, и Вонни кидает мне спасательный круг, чтобы я не опозорился. А все из-за тебя, бармен…
– Отлично. – Я перевел взгляд на Вонни, чтобы убедиться, что ей действительно интересно. Так и было. – Уже освоилась в Филадельфии.
– Она всегда была особенной.
– Да, это правда. – Какое-то время мы сидели молча, пока мой пожар родительского самодовольства медленно успокаивался до мягкого свечения дружеской беседы. Рука Вонни до сих пор покоилась на моей, когда зазвонил телефон.
– Похоже, она тебя нашла. – И рука пропала.
Я наблюдал за тем, как Генри дождался второго звонка – его телефонная фишка – и схватил трубку.
– В «Рыжем пони» очередной прекрасный вечер и непрерывная светская беседа, чем могу помочь? – Его лицо скривилось в одну сторону, будто говоривший только что ему врезал. – Да, он здесь.
Генри протянул провод через весь бар и передал мне телефон. Его взгляд не отпускал мой.
Одной рукой я уложил трубку между подбородком и плечом, а другой поднес бутылку к губам, чтобы сделать глоток.
– Привет, цветочек…
– Привет, идиотина, – сказал голос на другом конце. – Это не дохлая овца.
Я замер, чувствуя, как мир слегка накренился, но затем взял себя в руки и понизил голос:
– Что у нас?
Все посетители бара уставились на меня.
В голосе Вик звучали неведомые для меня ранее нотки – что-то похожее на возбуждение, скрываемое за деловой скукой.
– Мужчина, белый, около двадцати одного года… одно входное отверстие, похоже на 7,62×63.
Я потянулся, чтобы потереть глаза, заметил, как дрожит моя рука, и убрал ее в карман.
– Ладно… позвони в магазин, пусть пришлют Маленькую леди.
Последовала короткая пауза, и я прислушался к помехам на 137-й линии, подключенной к телефону в Дюране.
– А кассиров не надо?
– Нет, только упаковщиков. У меня надежный персонал.
Вик рассмеялась.
– Это ты еще ничего не видел. Сраные овцы тут по всему прошлись; думаю, некоторые даже съели часть его одежды. А еще он весь в дерьме.
– Класс… У моста Хадсон. Мигалки включены?
– Да. – Она ненадолго замолчала, и я снова слушал помехи. – Уолт?
Я уже начал убирать телефон.
– Да?
– Привези пива тихому Бобу и Билли.
Такое я услышал впервые.
– Обязательно. – Я снова начал опускать трубку.
– Уолт?
– Что?
– Это Коди Притчард.
2
Труп, как ничто другое, может заставить почувствовать тебя… ну, отстраненно. Наверное, парни из крупных городов, которым приходится записывать по сорок-пятьдесят убийств в год, уже привыкли к этому, но я – нет. За долгую жизнь бок о бок с дикими животными и скотом я уже давно понял, что механика смерти довольно проста. Есть целая религия, строящаяся на этом переходе, последнем шаге, после которого из вертикального существа ты превращаешься в горизонтальное. Вчера ты был никем, а сегодня ты почетный покойник с обернутыми в мешки руками. Я оберегал остатки моей человечности, нелепо притворяясь живым и до глупости уверенным в себе, будто я три метра ростом и пуленепробиваемый. И хоть я иду долиной тени, я буду жить вечно. И даже если нет, я точно не стану бесхозным трупом в штате Вайоминг, обосранным овцами.
Мы почти закончили работу – оцепили и осветили территорию, сделали фотографии. В присутствии усопших в людях вспыхивает какая-то самоуверенность, что-то типа «ты мертв, а я вот – нет». По какой-то причине туши таких же животных, их пустые смертные оболочки пробуждают худшие мои черты, и мне начинает казаться, что я умею шутить.
– Можно сформировать поисково-спасательный отряд из овец. – Я отковырял засохшее дерьмо от штанины и вытащил его из-под ногтей. – Я так понял, что овцы согласны и в бурю работать. Заодно избавимся от этого молочая.
Я оглянулся на заледеневшее желтоватое растение, погрызенное блеющими свидетелями, которых теперь оттеснили в загон у подножия холма. Я простоял тут уже девять часов, и солнце начало рассеивать серые глыбы восточного горизонта. Место преступления представляло собой небольшое углубление у холма, похожего на венец.
– Что думаешь?
Ти-Джей вздернула бровь, выглядывая из-за своего планшета.
– Коди Аллен Притчард. – Она опустила бровь и перевела взгляд на охотничью лицензию и удостоверение личности, прикрепленные сверху документов. – Дата рождения: 01.08.81. Запоминается.
Коди был не в лучшем виде. Тот, кто убил его, сделал это одним выверенным выстрелом. Со спины выглядело так, будто кто-то просверлил между лопаток Коди идеальное отверстие; спереди же казалось, что по нему проехалась карета. Труп лежал лицом вниз, конечности естественно вытянуты, руки по бокам ладонями к бледному небу. Меня подмывало посмотреть, короткая ли у Коди линия жизни, но его руки были уже в мешках. В отдел забрали зеленую шляпу «Джон Дир» с регулируемым ремешком и нетронутый «Винчестер» 30–30 94-й модели, найденный рядом с телом. Одежда Коди была в плохом состоянии, даже учитывая, что через него прошло больше десяти кубических сантиметров свинца со скоростью семьсот пятьдесят метров в секунду. Овцы тоже знатно его потрепали. Оранжевый жилет был порван в местах, где они пытались его съесть, рукава фланелевой рубашки превратились в лоскуты, даже ботинки выглядели так, будто их погрызли. Затем овцы на нем поспали, забирая себе последнюю энергию покойного Коди Притчарда, пока его тело остывало. И наконец, к большому неудовольствию криминалистов, труп был обосран.
Я махнул на овец у холма.
– Полагаю, вам надо допросить свидетелей.
Ти-Джей Шервин была начальницей лабораторного отдела уголовных расследований уже около семнадцати лет. Я всегда называл ее Маленькой леди, хотя в правоохранительных органах Вайоминга у нее было множество других кличек: Сучка на колесах, Злая ведьма Запада и Леди-мешок. Последняя кличка намекала на ее отдаленный от остальных отдел уголовного розыска – переоборудованный продуктовый шайеннов, который теперь все называли
