Рефлексия предметной области экополитологии зависит как от уровня развития этой субдисциплины, так и от состояния политических исследований в целом. По оценке Ю.С. Пивоварова, в СССР возрождение традиции политического знания почти три десятилетия (1960–1989) проходило в форме борьбы за «легализацию» политической науки в качестве обществоведческой дисциплины [Политическая наука в России, 1993, с. 6]. Достижение этой цели, а вскоре – быстрый экстенсивный рост количества кафедр и специалистов в области политологии, в значительной мере обусловленный деидеологизацией системы образования и общественных наук после распада СССР, создали специфическую ситуацию, когда в короткие сроки требовалось сократить отставание от того уровня, которого достигли политические исследования в странах Запада. Но решение задачи преодоления отставания происходило в условиях резкого сокращения государственного финансирования науки, необходимости выживания для многих вузов и исследовательских институтов. Последствия кризисного этапа развития современной российской политологии ощущаются до сих пор. Однако в целом можно говорить о выходе на новый уровень развития политической науки в нашей стране, открывающий дополнительные перспективы и возможности для отечественных исследователей.
Становление экополитологии в России, разумеется, отразило отмеченные выше особенности развития политической науки. Однако продолжающаяся до сих пор институционализация экополитологии оказалась в некотором смысле более органичной. Во всяком случае, она не была обусловлена необходимостью срочного перепрофилирования ранее существовавших научных и образовательных учреждений. Тем не менее при сопоставлении эколого-политических исследований в нашей стране и в странах Запада выявляется сильный контраст. В странах Запада постоянно растущее количество национальных и международных исследовательских институтов и программ, университетских кафедр, учебных курсов, публикаций, приоритетный характер поддержки со стороны финансирующих агентств и негосударственных фондов делают исследования экологической политики одним из наиболее динамично развивающихся направлений политологии. В России также можно говорить об интенсивном развитии экополитологии, но таковым оно является лишь в сопоставлении с почти нулевым уровнем начала 1990-х годов.
В советское время исследования, обращенные к проблематике, которую сегодня с теми или иными оговорками можно назвать эколого-политологической, по большей части служили целям идеологической борьбы. Правда, «критика буржуазных концепций» во многих случаях была способом донести до советского читателя те идеи, которые расходились с официальным марксизмом-ленинизмом. Публикация переводов ряда работ зарубежных исследователей также имела большое значение для развития экополитологии. Даже несмотря на то что некоторые из них издавались ограниченным тиражом с грифом «для служебного пользования» (как, например, «Пределы роста»), эти публикации стимулировали интерес к политическим аспектам экологического кризиса.
Важный импульс становлению экополитологии в нашей стране придали активизация общественных дискуссий о последствиях индустриально-технической деятельности (в особенности атомной энергетики), подъем природоохранного движения и его политизация, формирование институтов экологической политики. Однако применительно к периоду 1980-х годов еще нельзя говорить о выделении экополитологии среди других направлений изучения взаимодействия социальных и природных систем, а также экологического движения. Преобладали общегуманитарные, философские, социологические, экономические исследования.
Становление экополитологии в России пришлось на 1990-е годы, когда формирующаяся система экологического образования, получавшая наибольшую поддержку со стороны неправительственных организаций и фондов, остро нуждалась в разработке учебных программ, в которых экополитология должна была занять достойное место. Участие России в Конференции ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро (1992) и дальнейшие шаги в сфере международной экологической дипломатии также явились факторами формирования спроса на эколого-политические исследования. В последнее время вопросы экологической безопасности все чаще рассматриваются в более широком контексте реагирования на новые комплексные вызовы стабильности социальных систем. В целом можно констатировать, что начальный этап становления экополитологии в России уже пройден, хотя еще рано говорить о приближении к уровню соответствующих зарубежных исследований. Да и само позиционирование экополитологии в структуре политической науки еще нельзя назвать завершенным процессом.
С одной стороны, специфика предмета экополитологии создает вероятность того, что эта субдисциплина займет в структуре политической науки особую нишу, мимо которой будут благополучно проходить большинство политологов, для которых экологическая проблематика – сколь бы велико ни было ее значение само по себе – является в лучшем случае периферийной темой научных интересов. С другой стороны, именно предметная область обусловливает дальнейшее усиление междисциплинарности экополитологии. В этом контексте экополитология заслуживает внимания с точки зрения методологической рефлексии и науковедческого анализа политологии.
Однако, как представляется, вопрос о соотношении специфической предметной области экополитологии и традиционных проблем политической теории имеет общедисциплинарное значение. Здесь важно выявить принципиально новые моменты в постановке и интерпретации традиционных проблем политической науки, которые связаны не только с предметной спецификой экополитологии, но и с особенностями взаимодействия политических акторов в контексте угроз окружающей среде и социальному развитию. И в то же время необходимо понять, насколько значимой была политизация экологических рисков, в чем состояли ее причины, какие социальные институты и акторы сыграли в данном случае решающую роль, какие это имело последствия. Далее можно спорить о том, достаточно ли оснований говорить о появлении теоретической экополитологии [Костин, 2005, с. 154] или же все эти новации лишь придают дополнительный импульс развитию политической философии и исследованиям глобальных процессов. Следует также иметь в виду, что относительно высокая степень институционального развития экополитологии в странах Запада вовсе не означает, что окончательно «закрыты» вопросы о ее дисциплинарных границах и ключевых исследовательских проблемах [Dauvergne, 2005, p. 8].
Если мы согласимся с тем, что экополитология – это проект, далекий от завершения, что в качестве субдисциплины политической науки она еще не успела закоснеть и превратиться в монумент самой себе, то тогда следует допустить плюрализм методов и подходов, моделей репрезентации ее предметной области. Очевидно, что экополитологию можно «выстраивать» по-разному: на основе систематического изучения институтов экологической политики, ее акторов, анализа эколого-политических дискурсов и т.д. Но все-таки именно «выстраивать», а не пытаться предлагать заинтересованной аудитории (экспертам, активистам экоНПО, сотрудникам природоохранных ведомств, студентам) «все и сразу». Когда же авторы ряда опубликованных в России в последние годы монографий и учебных пособий пытаются охватить не только политологически релевантные сюжеты, но и экофилософию, экологическую этику, основы экологической теории, проблематику международных отношений, глобальные проблемы и некоторые из концептов глобализации, то лишь из деликатности это все можно называть «творческим хаосом». Но об экополитологии как об отрасли политической науки можно будет говорить уверенно лишь тогда, когда из этого хаоса родится хоть какой-нибудь порядок, основанный на четком представлении о концептуальных рамках и методологии.
Однако здесь, особенно в вопросе о концептуальных рамках экополитологии, есть опасность впасть в другую крайность. Отстаивая идентичность субдисциплины, можно поддаться соблазну абсолютизации предметной специфики и пытаться именно на ее основе очерчивать концептуальные рамки экополитологии. В частности, хотелось бы высказать сомнение в том, что концепция устойчивого развития может рассматриваться в подобном качестве5. Как представляется, задача экополитолога состоит в критическом рассмотрении концепции устойчивого развития, как и любой другой теоретической конструкции из арсенала экологической политики, но не в форматировании своей исследовательской работы в соответствии с ключевыми положениями Доклада Брундтланд или Повестки дня на XXI век. В противном случае экополитолог неизбежно превратится в идеолога экологической политики. Соответственно, экополитология станет всего лишь политологическим направлением комплексного проекта создания Sustainability Science (что по-русски можно перевести как устойчивоведение), который продвигают ряд исследователей, прежде всего У. Кларк и Н. Диксон из Гарвардского университета [см.: Clark, Dickson, 2003].
