Ему понравилось место, в котором Лина купила трехкомнатную квартиру — в письме она отчиталась перед ним, на что преимущественно уходят деньги, переделенные на ее имя.
Дом стоял в глубине тенистого дворика и имел один подъезд. Лина жила на пятнадцатом, предпоследнем, этаже. Лифт, как ни странно, был чист и исправен.
На площадке адвокат свернул налево — здесь было лишь две двери, абсолютно одинаковые, наглухо зашитые светлым деревом, — и нажал кнопку звонка.
Дверь распахнулась. Миновав тесноватый коридор, он прямо прошел вслед за Линой в большую прихожую.
Лина захлопнула дверь ногой, потому что на руках держала темноволосую двухлетнюю девочку в пестрой пижаме. Малышка тут же подняла голову с плеча Лины и с любопытством взглянула на мужчину. Глаза у нее оказались светлыми, серыми с голубизной, мутноватыми со сна.
Адвокат, потоптавшись, сложил свои свертки в шаткое кресло в углу прихожей и сбросил плащ.
— Сейчас, — сказала Лина, — я одену эту упрямицу, а вы проходите, Дмитрий Константинович, в комнату. — Она локтем распахнула стеклянную дверь, и адвокат шагнул в гостиную.
Он был несколько растерян. Эта поездка в общем-то не входила в его планы. Однако с Линой его связывало не просто многолетнее знакомство, а главное — адвокат очень хотел повидать мальчика, рассчитывая так или иначе дождаться его прихода: не могла же Лина выставить его так скоро. В каждом письме она сухо сообщала сведения о сыне: учится так-то, болеет тем-то, интересуется такими-то вещами — но не больше. Лина всегда была сдержанно-молчаливой: и в семнадцать, когда они только познакомились, и теперь, перешагнув рубеж тридцати.
Она изменилась, отметил адвокат, помещаясь в одном из чересчур мягких кресел у стеклянного журнального столика в Дальнем конце гостиной. Во второе на миг присела Лина, чтобы спросить, что он станет пить — чай, кофе, сок…
Исчезла ломкая угловатость высокой худощавой девушки, какой он знал ее в молодости. Не осталось следа того чугунного оцепенения, которое он физически ощутил, посетив ее в камере после того, что случилось. Обошлось и без сумрачного взгляда, которым Лина одарила его в прошлый приезд. Теперь эта женщина смотрела на него спокойно и уверенно — она была на своей территории.
— Кофе, пожалуй, — сказал адвокат, усаживаясь поудобнее и как бы давая понять, что не намерен чересчур скоро покинуть столь чистый, уютный и гостеприимный дом. — Возьми, Лина, там в прихожей конфеты и фрукты. Нарды я отдам мальчику сам.
— Я же сказала, что он будет довольно поздно…
Дмитрий Константинович усмехнулся и пожал плечами, Лина коротко вспыхнула, но, сдержавшись, встала, через короткое время перед ним была развернута хрустящая полотняная салфетка и поставлена фаянсовая сервизная чашечка с растворимым кофе. Лина вновь села и молча придвинула поближе сахар и сливки, но на невинный вопрос адвоката: «А мы не выпьем глоток шампанского в честь нашей встречи?» — вскочила и со стуком водрузила на стол черную бутылку из пакета, который перенесла в комнату из прихожей. Ей пришлось вытащить оттуда и нарды — и это было сделано так, что адвокат понял: присутствие игры в этой комнате ей неприятно. По мере того как в женщине росло раздраженное возбуждение, в нем родилось и с каждой минутой крепло чувство, похожее на злость. Так что бокалы они подняли без особой приязни друг к другу.
Теперь он узнавал прежнюю Лину, хотя внешне она была бесконечно далека от той девочки, с которой он познакомился у своей приятельницы-танцовщицы на одной из бессчетных вечеринок, куда хозяйка его то и дело приглашала. Разбитная приятельница давно исчезла, а Лина волей обстоятельств осталась и заняла в его душе куда более значительное место, чем он предполагал поначалу. Однако, как и прежде, сквозь ее враждебное отчуждение пробиться не было никакой возможности.
Все тот же взгляд исподлобья на красивом и замкнутом лице, все та же прямая спина и губы, готовые вот-вот выговорить: «Убирайтесь к черту!»
Тогда, в камере, он спросил ее:
— Лина, скажи, почему ты это сделала?
— Ты все равно не поймешь этого, — ответила она сквозь зубы, и исхудавшее, серое от бессонницы лицо ее стало похожим на лицо отчаявшейся, окончательно утратившей разум фанатички.
— На чем же я как твой адвокат должен строить защиту, если ты молчишь?
— Мне все равно, — сказала она, кривясь и неловко перемещая на тюремной койке свое тяжелое, ставшее грушевидным тело, — мне плевать на все, и я вас не приглашала…
— И на это? — Он кивнул на ее живот. И тогда она вскочила и крикнула:
— Убирайся к черту!
Сейчас они сидели в светлой комнате, и в паузе между словами было слышно, как где-то рядом шумно передвигает игрушки ребенок. Дмитрий Константинович потянулся налить еще шампанского, однако Лина резко поднялась и вышла, оставив дверь открытой.
Он скользнул взглядом по мебельной стенке напротив и в который уже раз подивился стандартности современного интерьера — все тот же ряд хрустальной посуды, все тот же цветной телевизор в нише, случайные книги и пыльные искусственные тюльпаны. Взгляд его остановился на письменном столе у окна.
Рядом располагался узкий зеленый незастеленный диванчик, над которым низко висели настенный светильник и полка с книжками. Приглядевшись, на столе он увидел фотографию улыбающейся Лины и стопку учебников, пластиковый стакан с карандашами и фломастерами; на прислонившемся к балконной двери стуле висел детский вязаный свитер, вывернутый наизнанку. Детали свидетельствовали, что Иван живет в этой комнате, и сердце адвоката дрогнуло…
Лина вошла с девочкой на руках, взяла, нагнувшись, апельсин из пакета и, усадив ребенка на колени, стала осторожно срезать ножом кожуру.
— Дай мне, — сказал Дмитрий Константинович, — порежешься. Всегда ты делаешь то, что другим в данной ситуации кажется неудобным и невозможным.
Лина взглянула на него и, усмехнувшись, отдала нож и апельсин.
— Ты писала мне, что вышла замуж, но о девочке ничего не сообщила. Как ее зовут?
— Катя… А разве одно исключает другое? Я имею в виду появление ребенка. — Ну почему же…
— Я подумала, — сказала Лина, скармливая долькy девочке, — что вы как-то свяжете мою новую жизнь с нашим… финансовым соглашением. — Она спустила дочь с колен, и девочка побежала к стулу, где висел свитер. Aдвокат проводил ее взглядом.
— Видишь ли, Лина, — проговорил он, — ведь соглашения никакого и не было. Я лишь выполнил волю Марка. И хотел бы напомнить тебе, что, пока мальчику не исполнится восемнадцать…
— Знаю, — перебила женщина, и адвокат умолк, словно ,вновь наткнувшись на стену, которую, как ни старайся, пробить невозможно. — Еще в прошлый раз вы, Дмитрий Константинович, мне все растолковали совершенно вразумительно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
