— Что ж, в таком случае, наверное, лучше приготовить это. — И Сикон сдернул ткань с даров моря, лежащих на кухонном столе.
— И что же у нас тут такое? — пробормотал Менедем, воззрившись на разделочную доску, а потом сам ответил на свой вопрос: — Креветки. Очень симпатичный кальмар. Угри. И… родосская морская собака. О, восхитительно, просто восхитительно!
Он говорил почти так, как мог бы говорить о гетере, которая наконец сбросила нижнюю тунику из косского шелка и позволила взглянуть на свою наготу.
— Нынче вечером нам позавидуют боги! Ведь все, что мы им уделяем, — это бедренные кости, завернутые в жир… И невозможно угадать, какое мясо люди принесут домой после жертвоприношения. Но что касается рыбы… Вот тут ты всегда знаешь, что получишь!
— И сколько за это заплатишь, — сварливо проворчал Сикон, как будто потратил свои собственные деньги, а не хозяйские.
Менедем также ничуть не сомневался, что повар припрятал кое-что из купленных продуктов, чтобы насладиться деликатесами самому. Кто со времени создания мира хоть раз видел тощего повара?
Но все это было не столь важно. Менедем хлопнул Сикона по плечу.
— У тебя есть все, что нужно. Уверен, нынче вечером мы сможем гордиться твоим искусством!
— Нынче вечером я и сам смогу собой гордиться, — с достоинством ответил Сикон. — А еще я надеюсь, что кто-нибудь из гостей недоволен своим поваром и он наймет меня, чтобы приготовить несколько трапез. Ибо каждый обол, который я сую за щеку, приближает меня к тому моменту, когда я смогу заплатить выкуп и обрести свободу.
— Если это и впрямь когда-нибудь произойдет, боюсь, все в нашем доме умрут с голоду, — сказал Менедем.
Однако его ничуть не удивило замечание повара: как и большинство рабов, Сикон работал лучше в надежде однажды получить свободу.
Удостоверившись, что ужин не пострадает от недостатка припасов, Менедем вернулся в андрон, дабы уведомить об этом отца.
— Морская собака? — воскликнул Филодем, едва выслушав донесение сына. — Он что, хочет нас разорить? Можно съесть этот деликатес однажды и умереть счастливым, но кто может позволить себе вкусить его дважды?
И все-таки отец Менедема вряд ли был недоволен. Он не принадлежал к числу опсофагов — тех, кто на пирах поглощает изысканные закуски так, будто это хлеб, — но любил хорошо поужинать, как и любой мужчина. Включая и Менедема.
— А еще Сикон купил угрей, — сказал юноша, и у него даже потекли слюнки.
— Проклятый повар хочет нас разорить, — повторил Филодем. — Хотя…
В юности он был таким же красивым, как и его сын, но годы давали себя знать: губы Филодема стали слишком тонкими, нос — острым, а глаза — холодными и жесткими. Когда он обратил эти полные горечи глаза на Менедема, тот приготовился получить удар, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как отец в последний раз его бил.
— Хотя Сикону вряд ли удастся нас разорить, — закончил Филодем. — Вы с Соклеем уже его опередили. Купить павлинов — это надо же додуматься!
— Если птицы выживут, мы получим большую прибыль, — возразил Менедем.
— А если они по дороге подохнут? Вы с тем же успехом могли бы выкинуть три с лишним мины серебра на вино, женщин и… морских собак, — ответил отец. — Ты ведешь себя так, будто мы не знаем, что делать с деньгами, а не зарабатываем их тяжким трудом.
— Так я пойду и скажу Химилкону, что он может оставить этих проклятых птиц себе? — спросил Менедем.
Как он и ожидал, отец покачал головой.
— Нет-нет. Ты заключил сделку. Теперь ты не можешь ее расторгнуть.
Филодем был хитрым торговцем, но в то же время отличался большой щепетильностью.
— Ты заключил сделку! Но хотел бы я, чтобы ты ее не заключал…
— Подожди, пока не увидишь павлина, отец, — сказал Менедем. — Вот увидишь, как он распускает хвост, тогда поймешь!
— Я уже видел перо, которое ты принес. И могу представить, на что похожа вся птица, — ответил Филодем.
Его манеры были такими чопорными, что Менедем не сомневался — вряд ли отец добился в жизни того, чего хотел. Филодем, со своей стороны, был почти уверен, что вырастил никудышного сына.
— Хотел бы я знать, каковы эти птицы на вкус, если их сварить и нафаршировать оливками, — продолжал Филодем.
— Понятия не имею, — ответил Менедем. — Но подозреваю, что, если мы и впрямь решим это выяснить, морская собака покажется тебе ужасно дешевой.
— Ха! — Отец встал.
Он был худым, гибким и все еще сильным для своих лет.
— Нам лучше уйти отсюда и дать слугам приготовить андрон к предстоящему ужину.
Действительно, рабы уже начали вносить ложа, на которые скоро возлягут по двое Лисистрат, Соклей и другие гости. Слуги поставили ложа по углам андрона. Филодем не ушел: он распоряжался приготовлениями до тех пор, пока все не было расставлено в точности так, как он хотел.
Менедем, слушая отцовские приказы, с трудом заставлял себя не хмуриться. Точно так же, как отец обращался сейчас со слугами, он обращался и с сыном — до тех пор, пока тот не возмужал… И даже сейчас в тоне Филодема нет-нет да и проскакивали былые нотки — подобное случалось в моменты забывчивости или когда он думал, что это пройдет незамеченным.
Когда все семь кушеток оказались на своих местах, Филодем оставил слуг в покое и переключился на сына.
— Надеюсь, ты уже позаботился о приходе флейтисток и акробатов? — спросил он раздраженно. — Хорош будет симпосий после пира, если мы не сможем предложить гостям развлечений!
— Да, отец, я обо всем позаботился, — заверил его Менедем. — Гилл послал за Евноей и Артемис. Обе они хорошо играют на флейтах, и обе должны оказаться хороши в постели.
Отец презрительно фыркнул.
— Вот почему я предоставил эти заботы тебе. Не сомневался, что уж в этом-то ты разбираешься.
— А почему бы и нет? — с улыбкой спросил Менедем. — По мне, так гораздо лучше смеяться над комедией Аристофана, пить вино и любить флейтистку, чем сидеть, нахмурясь, и желать, чтобы меня сослали куда-нибудь подальше, где я мог бы заняться написанием исторического труда, как делает мой братец Соклей. — Он щелкнул пальцами. — О чем, бишь, я собирался сказать? Ах, да! Об акробатке. Ее зовут Филина, и я видел ее выступление, прежде чем велел Гиллу привести девушку. Она умеет скручиваться, как заплетенный косой хлеб. Ты наверняка сможешь проделать с ней такое, от чего обычная женщина сломалась бы пополам.
— Боги да хранят семейное наследие от похотливого сына, — изрек Филодем. — Ты истратишь все фамильные деньги на флейтисток и акробаток и оставишь своим детям лишь долги.
