«Но это была просто шутка. Бог мой, какие же вы чувствительные натуры! Почему вы все воспринимаете всерьез? Если хочешь, я попрошу у нее прощения, но уверяю тебя, я совсем не хотел оскорбить ее!»
«Видишь, вот об этом я и говорю. Ты не придаешь словам никакого значения. Я для тебя тоже чувствительная натура?»
«Перестань, малышка, я же шучу».
«Настанет ли когда-нибудь тот день, когда ты перестанешь шутить?»
Сейчас, двадцать лет спустя, этот день настал. Но Рахиль не была уверена, что Лео это заметил: она подозревала, что со временем то, что она полагала простой игрой, стало способом, при помощи которого ее муж и все его друзья старались отдалить проблемы или разделаться с ними окончательно. И все было бы не так уж плохо, если бы на голову Лео не обрушилось действительно серьезное бедствие, а он из-за своего глупого легкомыслия даже не догадался о масштабах этого бедствия (или, по крайней мере, сделал вид, что не догадался).
Поскольку Рахиль знала, что новости о преступлении просто сразили мужа наповал, ее удивляло, что он говорит об этом так легко. Он как будто подавлял в себе тревогу дома и на людях и при этом сознательно не придавал значения обстоятельствам, которые так волновали ее. Более того, он мог пошутить над происходящим. Поэтому в последнее время, даже заметив, что Лео страдает от бессонницы ночью, а днем вздрагивает при малейшем шорохе, как будто боясь нападения, Рахиль делала вид, что она верит в показное легкомыслие и безразличие мужа. Один бог знает, как ей хотелось встряхнуть его. Сказать ему, что да, положение дел серьезно, но поправимо. Сказать ему, чтобы он прекратил изображать из себя шута, что это неуместно.
Как в то утро несколькими днями ранее, когда во время завтрака Лео начал подшучивать над Филиппо, который только что допил свой несквик и попросил отца подбросить его до школы. Лео, получивший накануне очередное уведомление из суда, сказал ему: «Что, сопляк, ты не боишься сесть в одну машину со злостным преступником?»
Допустим, дети что-то знали или догадывались. По крайней мере Филиппо. (Накануне он спросил кое-что у Рахили, очевидно побуждаемый расспросами товарищей.) Хотя мать с самого начала старалась держать ребят подальше от всей этой грязи, какие-то слухи не могли не дойти до них. Но к чему были эти шутки? Зачем вовлекать в свои судебные разбирательства детей, причем используя двусмысленные намеки, которые могли их особенно ранить. А правда заключалась как раз в том, что Лео хотел заставить волноваться ее и сыновей. Просто потому, что он сам был очень обеспокоен происходящим и, не признавая этого, хотел выпустить пар на своих близких. Когда Филиппо спросил его, зачем он говорит такие вещи, Лео спрятался за одну из тех фраз, которые якобы призваны успокоить тебя, но на самом деле достигают ровно противоположного эффекта: «Ничего-ничего, я пошутил. Все в порядке».
Ненадежность мужа, столь раздражавшая Рахиль, проявлялась именно в такие моменты. Он притворяется, что все хорошо, и именно это делает ситуацию невыносимой. Он желает казаться безразличным, в то время как полностью сосредоточен на проблеме. Он делает вид, что его ничего не волнует, а сам только и думает об этом. Лжет, что ему нисколько не стыдно, а сам не спит от стыда. Отрицает, что ему страшно, а сам дрожит от страха.
Учитывая все обстоятельства, только Риты и Флавио здесь и не хватало. Вечер с самыми опасными и непредсказуемыми друзьями. Запахло жареным. И Рахиль не знала, кого ей стоит опасаться больше — Лео или этой парочки. В одном она не сомневалась: кто-нибудь из них точно устроит спектакль, и она всей душой желала этого избежать. Нет, она не была готова к такому вечеру. Вот почему в субботу утром, когда еще было время все отменить, она спросила у Лео, можно ли перенести встречу с друзьями… Она все сделает сама. Ему ни о чем не надо будет думать. Она позвонит Рите, чтобы…
«А зачем тебе это делать?»
«Э-э, знаешь, во-первых, я устала, я не спала сегодня ночью. Кроме того, Тельма сегодня плохо себя чувствует. Не могу же я заставлять ее готовить».
«Что с ней? Температура? Опять болит горло? Хочешь, я посмотрю ее». Как будто речь шла об испорченной бытовой технике или заболевшей лошади.
«Да нет, нет, она не может, потому что у нее… Ну это, по женской части».
«Она взрослая женщина и должна бы уже привыкнуть к подобным вещам. Это не должно мешать ей исполнять свои обязанности».
«Но в этот раз…»
«Что в этот раз?»
«Мне кажется, что ей особенно тяжело».
«Это она тебе сказала? Она жаловалась, говорила, что не может готовить?»
«Нет, но послушай, разве о таких вещах говорят?»
«Но ты со своей необычайной интуицией…»
«Да, какие-то вещи понимаю сразу. Она выдохлась. Знаешь, как плохо она переносит жару. И вообще, извини, ты сам не устал принимать гостей каждый вечер? Ты их приглашаешь несколько недель подряд. Может, хоть один вечер…»
«Что ты имеешь в виду?»
«То, что я сказала. Вот уже несколько недель подряд ты кого-нибудь приглашаешь на ужин. Создается такое впечатление, что ты не хочешь провести хотя бы вечер только со мной и сыновьями. Как будто нас недостаточно».
«И в чем причина, по-твоему?»
«У меня нет ни малейшего представления. Возможно, я сейчас говорю как жена, которой недостает внимания. Ладно, шучу. Я знаю, что ты обожаешь, когда к нам приходят. А мне нравится, когда ты доволен. Я знаю, что летом ты любишь есть на террасе, тебе нравится белое вино, нарезанные персики… А я стараюсь во всем угодить тебе».
«Прошу тебя, только не начинай перечислять все, что ты делаешь для меня. Что не так? Говори по существу. Чем тебе сегодня не угодили мои самые дорогие друзья, с которыми я не виделся целую вечность? Ты не хочешь, чтобы они путались под ногами?»
«Я не понимаю, о чем ты говоришь!»
«Ты прекрасно понимаешь. Жара и месячные служанки тут ни при чем».
«Не будь грубым, пожалуйста. Я этого не выношу. Если ты хочешь, чтобы я тебе сказала то, что думаю на самом деле… что ж. В общем, я думаю, что каждый вечер ты зовешь людей к нам на ужин, чтобы показать, что последние события тебя не волнуют и именно поэтому ты только о них и говоришь, шутишь, смеешься. Ты даже стал пить больше, чем обычно. Смысл послания: „Смотрите, профессор Понтекорво в порядке. Он непоколебим. Он не сломлен“.»
«Итак, месячные служанки, как я погляжу, это только предлог, придуманный ответственной женой, чтобы защитить безнадежного мужа-алкоголика от самого себя. Мужа, которого ты даже немного стыдишься».
«Только не разыгрывай драму».
«Это ты, изобретая невероятные истории, только бы не сказать, что думаешь на самом деле, разыгрываешь драму».
«А если бы я тебе сказала, что думаю не только о тебе, но и о себе? И мне совсем не хочется видеть на ужине эту женщину, которая будет веселиться, что бы с нами ни происходило!»
«Эта женщина? Веселиться? Так вот что ты о ней думаешь? Какая-то женщина, которая всегда веселится? Меня поражает, как ты могла общаться все эти годы с такой ведьмой».
«А что еще можно сказать про женщину, которая устроила праздник, когда ее отцу дали три года. Подумай, какой бы прием она устроила, если бы бедняге дали пожизненное!»
«Оставим в стороне тот факт, что определение „бедняга“ менее всего подходит отцу Риты… Уверяю тебя, что ты ошибаешься. Рита меня любит, она нас любит. Не говоря уже о Флавио. Он единственный друг, которому я полностью доверяю. Он единственный человек, который готов сделать все для меня. Он бы обиделся, если бы в такой момент я держал его в стороне».
«Ах, вот что тебя беспокоит больше всего. Боишься обидеть своего друга, оставив его в стороне…»
«Я не сказал, что только поэтому… Но и поэтому тоже… И потом, если Рита попытается…»
«И если она попытается, то что?»
«Я ее поставлю на место, черт возьми! Хотя этого никогда не случится. Флавио и Рита знают меня слишком хорошо, чтобы думать, что вменяемые мне обвинения обоснованны».
«Именно это меня и волнует!»
«Что это?»
«Если ты действительно так думаешь, если таковы твои доводы, я с тобой согласна, дорогой, клянусь. Только у меня впечатление, что ты не делаешь всего того, что необходимо».
«НЕОБХОДИМО ДЛЯ ЧЕГО?»
«Нет, если ты начинаешь кричать, прекратим этот разговор».
«Хорошо. Я больше не кричу. Скажи мне, объясни, чего я не сделал, что было необходимо?»
«Ты воспринимаешь ситуацию недостаточно серьезно, любимый. Как обычно. Ты оказался в таком положении из-за своей доверчивости. И мне кажется, что это не послужило тебе уроком. Ты по-прежнему продолжаешь слишком доверять другим. Это удивительно. Ты просто удивительный человек. Но это очень опасно и непрактично. Слишком много доверия к ближним. Слишком веришь в истинность уверений. Я говорила тебе тысячу раз. Ты самый большой оптимист, какого я когда-либо знала. Твоя доверчивость, твоя доброжелательность достойны всяческих похвал…»
