«И как, ты полагаешь, столь наивный человек, эдакий добросердечный простачок добился всего того, что он имеет в жизни?»
«Лео, сокровище, при чем тут это? Я знаю, что в своей работе ты не имеешь равных. Я это поняла еще тогда, когда ты преподавал и когда мы только познакомились. Страсть, интуиция, компетенция. Ты щелкал как орешки все тайны человеческой физиологии. Все мои подруги были в тебя влюблены. Я до сих пор с трудом могу поверить, что меня выбрал молодой, красивый, непобедимый профессор Понтекорво… Что-то мне подсказывает, будто ты выбрал меня именно потому, что у меня было меньше всего шансов. Однако невозможно преуспеть во всем. Мне кажется, что ты недооцениваешь настоящее положение вещей. И ты исключил меня из этой истории. Почему ты держишь меня на расстоянии? Почему не позволяешь помочь тебе? Что не так на этот раз? Я всегда занималась твоими проблемами, почему в этот раз нет? Почему ты не позволил мне в прошлый раз встретиться с адвокатом? Ты же можешь себе представить, как я волнуюсь, когда ничего не знаю!»
«Послушай, как ты могла подумать, что я полный идиот, наивный дурачок, безответственный человек? Адвокат из Санта-Кристины — лучший специалист. Он уверил меня, что все будет в порядке».
«О чем я и говорю! Как ты не можешь понять, что твои интересы расходятся с интересами больницы? Если нужно, твои коллеги не только избавятся от тебя, но и повесят на тебя всю вину!»
«Видишь, какая ты! Ты нисколечко не изменилась. А еще тебе не нравится Рита! И кто сейчас у нас мелочный, плохо думающий обо всех, подозрительный? И что ты вообще знаешь? Да за меня вся больница! Куча родителей бывших пациентов будут свидетельствовать в мою пользу. Заведующий кафедрой публично выступил в мою защиту в одной из газет, не говоря уже о преподавателях и ректоре. И я виноват, что все это внушает мне спокойствие? И это вполне подходящий момент, чтобы собрать вокруг друзей…»
Вот он, ее Лео, во всей красе, самый бесхитростный человек на свете. Что за странный дар так доверять другим? Только дар ли это? Или серьезный недостаток? Может, стоит этого опасаться? Великодушие ее мужа (кто-то назвал бы это качество иначе, попроще). Неспособность признать поражение. Неумение проигрывать. Непоколебимая вера в благосклонность судьбы.
Хорошо. Она была воспитана в страхе. Потому ей так была неприятна Рита во время их первых встреч — она показалась ей преувеличенной копией ее самой. Все это недоверие, осмотрительность, страх Рахили были хорошо известны. Они были привиты ей с колыбели. Иной раз она задавалась вопросом: среди стольких причин ее безграничной любви к мужу, возможно, было и то, что он казался ей чем-то вроде мягкого тонизирующего лекарства против всего того страха, который был в ней взращен годами.
Казалось, будто ее муж, по долгу службы ежедневно вступавший в борьбу с самыми иррациональными, коварными, злостными капризами человеческого тела, когда дело касалось его собственной жизни, переставал контролировать ситуацию и предавался человеколюбивому идеализму. Как такое было возможно? Разве существует более суровый урок, чем тот, который можно получить в отделении, где дети сражаются за то, чтобы не умереть? Грязные кроватки, рвота, кровь, вся эта детская боль и взрослое отчаяние… Но очевидно, это не научило его ничему. Очевидно, это не прибавило ему практичности и цинизма, которым отличалось большинство его коллег.
И ведь это Лео играл роль безбожника в их паре, разбрасываясь бессмысленными и напыщенными для Рахили словами вроде «антиклерикализм», «просвещение», «агностицизм». А если приглядеться получше, он в их семье был более религиозен. Из них двоих только он верил в Высший Порядок, благую волю, способную все расставить по своим местам.
«В сущности, нацисты проиграли. Они проигрывают всегда», — не уставал он повторять ей всякий раз, когда Рахиль говорила ему, что их окружают антисемиты. И всякий раз Рахиль спрашивала себя: разве это так? Разве нацисты проиграли, а не мы?
И сейчас, несмотря на ужасные вещи, которые о нем написали, или преступления, в которых его обвинили, Лео ведет себя так, будто ему достаточно знать самому, что он невиновен. Как будто в конце концов правда должна восторжествовать.
Все чаще Рахиль задавалась вопросом, а не объясняется ли столь странная в нашем мире доверчивость слишком благополучной жизнью, похожей на сказку, жизнью, в которой все планы реализовывались и все обещания исполнялись. Но ведь совершенство в этой жизни недостижимо.
Понтекорво были единственной еврейской семьей из известных Рахили, которая, в то время как Гитлер и его свора преследовали евреев по всей Европе, жила в Швейцарии в тепле и довольстве, а не умирала от страха, как остальные, как отец и мать Рахили. Тогда Лео было три года. И со времен той швейцарской ссылки у него в жизни все шло как по маслу. Детство и отрочество как в сказке, заботливая мамочка, превосходное образование, которое обеспечило ему чудесную карьеру в духе семейных традиций и в которой он достиг высот, не снившихся никому из Понтекорво. Если брать за образец семейство Понтекорво, их жизнь с мягкой и безболезненной сменой поколений могла бы показаться непрекращающимся восхождением к благосостоянию и счастью.
Все дело в этом? Привычка всегда побеждать? Привычка жить припеваючи? Не это ли сделало его таким слабым перед превратностями судьбы? Замечательная, в сущности, мысль о том, что в жизни достаточно вести себя хорошо, чтобы добиться лучшего, не она ли сейчас парализует его? Лео исключил из своей жизни саму идею непредвиденных обстоятельств и именно поэтому сейчас он так реагирует на надвигающуюся и пока еще не определенную угрозу?
Рахиль всегда рассказывала Самуэлю и Филиппо один эпизод, который, по ее мнению, наилучшим образом отображал характер Лео и ее собственный.
Во время медового месяца они с Лео отправились в путешествие по Скандинавии на автомобиле. Рахиль с волнением вспоминала те дни. Ей только что исполнилось двадцать пять лет, и она впервые выехала за пределы Италии. Особое очарование этому путешествию придавал двадцатидевятилетний муж, в которого она была влюблена. И не случайно: он очаровывал всех дам своей импозантной фигурой, средиземноморским обаянием и какой-то профессорской рассеянностью. Ее жизнь тогда походила на жизнь девушек из милых комедий с Кэри Грантом, которые Рахиль просто обожала. Наконец-то и для нее настала эпоха романтики. Теперь ее очередь. Во время свадебного путешествия она чувствовала себя его Марией Каллас, за чьей биографией Рахиль следила с таким интересом, перелистывая светские хроники. Лео, пусть даже неосознанно, прекрасно чувствовал себя в роли Аристотеля Онассиса — не такой богатый, конечно, зато более утонченный. Оставаясь верным мегаломании и эксгибиционистским наклонностям своей семьи, он приготовил все на высшем уровне: от невероятной роскоши гостиниц до заранее заказанных билетов в Стокгольмскую оперу, от мини-круиза по фьордам до вечернего платья, которое Рахиль нашла на кресле в стиле ампир в номере люкс «Гранд-Отеля» в Осло.
Какое чудо!
И тем не менее Рахиль вспоминала, что она не могла насладиться полностью мизансценой, предложенной мужем. Мысль о том, что Лео потратил столько денег на вещи, которые она по своему воспитанию привыкла считать бесполезными, если не аморальными, отравляла ей праздник. Рахиль была уверена, что в конечном счете они должны быть наказаны за всю эту роскошь высшей силой. Дурные предчувствия оправдались в гостинице в Монте-Карло, когда на последнем этапе путешествия перед возвращением в Рим они остались без гроша в кармане.
В те времена еще не существовало кредитных карт, а чтобы отослать деньги за границу, требовались время и всяческие предосторожности. Тогда Лео отправил телеграмму своей матушке, которая отдыхала на вилле в Кастильоне-делла-Пескайя, принадлежавшей ее брату, дядюшке Энею.
Когда испуганная Рахиль воскликнула: «Тебе кажется уместным звонить матери? Думаешь, что она лично приедет сюда и оплатит счет? У нее даже прав нет!» — Лео не проявил ни малейшего беспокойства.
«Ты не знаешь дядю Энея. Он обязательно довезет ее. Он никогда не откажется от возможности попутешествовать».
Так, вернувшись через полчаса в гостиницу с копией телеграммы, Лео сказал Рахили: «Видишь, не о чем было и волноваться!» А она посмотрела на него как на сумасшедшего. Как это не о чем волноваться? У него ведь не было ничего, кроме телеграммы. Более того, копии телеграммы. Только надежда. Что-то вроде запечатанной в бутылке записки от потерпевшего крушение или влюбленного. Бог знает сколько препятствий могло встать на пути между телеграммой и реальным прибытием спасителей. Они вообще могли не получить ее. Или получить с опозданием. Они могли попасть в аварию по дороге в Монте-Карло. Они могли… На самом деле могло случиться нечто, о чем Рахиль предпочитала не говорить своим сыновьям и что касалось матери Лео, которая невзлюбила ее с самого начала. Рахиль чувствовала, что она не вынесет победного вида свекрови, а также ее порицания, которое она обязательно выскажет невестке, не сумевшей сдержать тягу к неумеренным тратам ее легкомысленного сынка.
