— Вы хотите попрекнуть меня моею неизвѣстностью, мистеръ Рейборнь?
— Это едва ли возможно для меня, школьный учитель, такъ какъ мнѣ о вашей неизвѣстности ничего неизвѣстно, да я и не ищу болѣе близкаго знакомства съ этимъ предметомъ
— Вы попрекаете меня моимъ происхожденіемъ, — продолжалъ, не слушая, Брадлей, — вы намекаете на мое воспитаніе. На это я вамъ скажу только одно: я самъ проложилъ себѣ дорогу, вышелъ изъ неизвѣстности и изъ низкой среды, вопреки тому и другому, и имѣю право считать себя выше васъ и гордиться этимъ.
— Какъ могу я попрекать васъ тѣмъ, чего не знаю? Какъ могу я бросать камни, никогда не бывшіе у меня въ рукахъ, — это такая проблема, рѣшить которую можетъ развѣ только проницательность школьнаго учителя, — отвѣтилъ Юджинъ. — Все ли теперь?
— Нѣтъ, сэръ, если вы полагаете, что мальчикъ…
— Который непремѣнно соскучится, ожидая васъ, — учтиво вставилъ Юджинъ.
— … Если вы полагаете, что этотъ мальчикъ не имѣетъ друзей, мистеръ Рейборнъ, то вы ошибаетесь. Я другъ ему, и такимъ вы меня всегда найдете.
— А вы найдете его на лѣстницѣ,- замѣтилъ Юджинъ.
— Вы, вѣроятно, рѣшили, сэръ, идти напроломъ, полагая, что вамъ приходится имѣть дѣло съ ребенкомъ, неопытнымъ, безпомощнымъ, за котораго некому заступиться. Но я предупреждаю васъ, что разсчетъ вашъ невѣренъ. Вы будете имѣть дѣло и съ зрѣлымъ человѣкомъ. Вы будете имѣть дѣло со мной. Моя рука принадлежитъ этому дѣлу, мое сердце открыто для него.
— И, по странному стеченію обстоятельствъ, эта дверь тоже открыта для васъ, — сказалъ Юджинъ.
— Я презираю вашу изворотливую уклончивость, какъ презираю васъ самого. По низости своей натуры вы попрекаете меня низостью моего происхожденія, и это дѣлаетъ васъ еще презрѣннѣе въ моихъ глазахъ. Но если вы не воспользуетесь моимъ посѣщеніемъ и не измѣните вашего поведенія, то скоро увидите, что со мной шутки плохи, хотя всѣ ваши выходки противъ меня лично я оставляю безнаказанными, не считая ихъ достойными вниманія.
Съ внутреннимъ болѣзненнымъ сознаніемъ своей неразвязности по сравненію съ Рейборномъ, обнаружившимъ такую завидную непринужденность, Брадлей, послѣ этихъ словъ, повернулся и вышелъ, и тяжелая дверь, какъ дверца печи, заслонила собою красный огонь и бѣлокалильный жаръ его бѣшенства.
— Курьезный сумасшедшій! — сказалъ Юджинъ ему вслѣдъ. — Онъ думаетъ, что всѣ должны были быть знакомы съ его матерью.
Мортимеръ Ляйтвудъ продолжалъ смотрѣть въ окно, къ которому онъ отошелъ изъ деликатности. Юджинъ окликнулъ его, и онъ сталъ тихими шагами ходить изъ угла въ уголъ.
— Любезный другъ, я боюсь, что мои нежданные гости обезпокоили тебя, — сказалъ Юджинъ, закуривая новую сигару. — Если теперь тебѣ вздумается пригласить на чай леди Типпинсъ, я заранѣе обѣщаю любезничать съ ней.
Продолжая ходить изъ угла въ уголъ, Мортимеръ отвѣчалъ:
— Юджинъ, Юджинъ, Юджинъ! Все это очень грустно. До чего я былъ слѣпъ, какъ подумаю!
— Слѣпъ? Ты — слѣпъ? Ничего не понимаю, — проговорилъ его невозмутимый пріятель.
— Что говорилъ ты мнѣ въ ту ночь, когда мы были на рѣкѣ въ тавернѣ? — продолжалъ Мортимеръ, останавливаясь передъ нимъ. — Помнишь, о чемъ ты спросилъ меня тогда? Ты спросилъ, ощущаю ли я въ себѣ мрачное сочетаніе предателя и подлеца при мысли о той дѣвушкѣ.
— Да, что-то въ этомъ родѣ я какъ будто въ самомъ дѣлѣ говорилъ.
— Что же чувствуешь ты, думая о ней въ эту минуту?
Юджинъ не далъ прямого отвѣта, но, пустивъ раза три дымокъ изъ сигары, замѣтилъ только:
— Не смѣшивай положеній. Во всемъ Лондонѣ нѣтъ дѣвушки лучше Лиззи Гексамъ. У меня въ семьѣ между моими нѣтъ никого лучше ея, да и въ твоей семьѣ нѣтъ никого лучше.
— Допустимъ. Что же слѣдуетъ?
— Ну вотъ, — проговорилъ Юджинъ нерѣшительно, глядя вслѣдъ своему другу, когда тотъ направлялся въ другой конецъ комнаты, — вотъ ты опять заставляешь меня разгадывать загадку, отъ которой я отказался.
— Юджинъ, не собираешься ли ты увлечь и потомъ бросить эту дѣвушку?
— Милый другъ, — нѣтъ.
— Такъ, можетъ быть, ты намѣренъ жениться на ней?
— Милый другъ, — нѣтъ.
— Такъ что же ты намѣренъ сдѣлать?
— Милый другъ, я ничего не намѣренъ дѣлать. У меня нѣтъ никакихъ намѣреній. Я не способенъ къ намѣреніямъ. Если бъ я составилъ какой-нибудь планъ, я тотчасъ же и бросилъ бы его, утомленный процессомъ составленія.
— Ахъ, Юджинъ, Юджинъ!
— Милый мой Мортимеръ, не говори ты со мной этимъ тономъ грустной укоризны! Что же я могу сдѣлать другого, какъ не сказать прямо того, что я знаю, и не сознаться прямо въ невѣдѣніи того, чего я не знаю. Какъ бишь поется та старинная пѣсенка, что такъ печально звучитъ подъ личиной веселья? Такъ, кажется:
Прочь, прочь съ печалью и тоской!Уныло въ колоколъ не бейПро жизнь и глупости людей,А весело, весело пой: тра-ла-ла!
Не станемъ пѣть тра-ла-ла, мой милый, — это не имѣетъ смысла, а споемъ лучше пѣсенку про то, что мы загадокъ отгадывать не будемъ.
— Продолжаешь ли ты видѣться съ этой дѣвушкой, Юджинъ, и правда ли то, что говорили эти люди?
— Я охотно даю утвердительный отвѣтъ на оба вопроса моего досточтимаго и ученаго друга.
— Что же изъ этого выйдетъ? Что ты дѣлаешь? Куда ты идешь?
— Мой дорогой Мортимеръ, право, можно подумать, что школьный учитель оставилъ здѣсь по себѣ какую-то допросную заразу. Ты безпокоишься оттого что у тебя нѣтъ во рту сигары. Возьми вотъ эту, сдѣлай милость. Закури ее отъ моей, которая въ совершенномъ порядкѣ… Такъ. Теперь окажи мнѣ справедливость: обрати вниманіе на тотъ фактъ, что я дѣлаю все отъ меня зависящее для самоусовершенствованія и что я уже показалъ тебѣ въ надлежащемъ свѣтѣ всѣ хозяйственныя орудія, о которыхъ ты прежде, недостаточно углубившись въ этотъ вопросъ, готовъ былъ въ своей опрометчивости отозваться неуважительно. Сознавая свои недостатки, я окружилъ себя моральными вліяніями съ тою именно цѣлью, чтобы ускорить въ себѣ развитіе домашнихъ добродѣтелей. Предоставь же меня этимъ вліяніямъ, такъ же, какъ и благотворному вліянію общества моего друга дѣтства.
— Ахъ, Юджинъ, — проговорилъ съ чувствомъ Мортимеръ, стоявшій теперь рядомъ съ нимъ, такъ что оба они очутились въ облакѣ дыма. — Я бы оцень хотѣлъ, чтобы ты далъ мнѣ отвѣтъ на мои вопросы: что изъ этого выйдетъ? что ты дѣлаешь? куда ты идешь?
— Другъ мой, — отвѣчалъ Юджинъ, слегка отмахивая отъ себя дымъ, чтобы лучше показать выраженіе искренности на своемъ лицѣ и въ своей манерѣ,- другъ мой, повѣрь мнѣ, я бы сейчасъ же отвѣтилъ тебѣ, если бъ могъ. Чтобы быть въ состояніи это сдѣлать, я долженъ сперва разгадать несносную загадку, давно мною оставленную. Вотъ гдѣ эта загадка: Юджинъ Рейборнь — вотъ она передъ тобой! — И онъ постучалъ себя по лбу и по груди. — Погадай, погадай, дитятко родное! Нѣтъ не отгадать тебѣ, что это такое… Нѣтъ, клянусь жизнью, не отгадать! Рѣшительно отказываюсь!
VII
Дружеское предложеніе
Система занятій мистера Боффина съ его ученымъ человѣкомъ, мистеромъ Сайлесомъ Веггомъ, настолько измѣнилась съ измѣнившимся образомъ жизни мистера Боффина, что Римская имперія обыкновенно разрушалась и падала теперь уже по утрамъ въ высоко-аристократическомъ домѣ, а не по вечерамъ, какъ прежде, въ павильонѣ. Бывали однакоже случаи, когда мистеръ Боффинъ, спасаясь въ павильонѣ послѣ сумерекъ и, усѣвшись на свою старую скамью, слѣдилъ за конечными судьбами порочныхъ и изнѣженныхъ властителей міра, стоявшихъ въ эту пору на своихъ послѣднихъ ногахъ.
Если бы Веггу хуже платили за его работу или если бъ онъ былъ способнѣе ее исполнять, такіе неурочные визиты мистера Боффина были бы ему только лестны и пріятны; но въ его положеніи слишкомъ щедро вознаграждаемаго надувалы они только раздражали его. Это вполнѣ согласовалось съ правиломъ: недостойный слуга, кому бы онъ ни служилъ, всегда врагъ своего господина. Даже люди высокаго происхожденія и съ благородной душой, оказавшись почему-либо непригодными на своихъ высокихъ постахъ, всегда и неизмѣнно протестовали противъ своего принципала, грѣша или ни на чемъ не основаннымъ недовѣріемъ къ нему или бездушной требовательностью. А что справедливо относительно общественной дѣятельности, то въ равной мѣрѣ справедливо и относительно частной жизни людей.
Когда Сайлесь Веггъ получилъ наконецъ свободный доступъ въ «нашъ домъ», какъ онъ привыкъ называть то зданіе, передъ которымъ столько лѣтъ сидѣлъ съ своимъ лоткомъ, и когда онъ увидѣлъ, какъ и слѣдовало ожидать по естественному ходу вещей, что оно не сходится съ тѣмъ планомъ дома, который былъ имъ построенъ въ воображеніи, то, какъ человѣкъ дальновидный и хитрый, онъ, чтобы поддержать свои прежнія розсказни и выпутаться изъ нихъ, принималъ на себя, говоря о «нашемъ домѣ», покорно-грустный видъ и сѣтовалъ о минувшемъ, какъ будто домъ и онъ съ нимъ вмѣстѣ претерпѣли крушеніе въ жизни.
