- Наверно, вместе поедем. Глотни еще и ложись, - сказал Курчев и вдруг заметил, что дневального нет в дежурке.
Море по-прежнему покачивало проходную, но качка была уже зыбкой, а море - смутным. И все это - и море, и качку, вернее, память о прошлогоднем море и прогулочном катерке, - стала вытеснять тревога. Сначала она вывернулась исчезновением истопника, потом невесть откуда взявшейся Валькой (а собственно, откуда ей было взяться, как не с бетонки) - и теперь Валька, раскрасневшаяся, в цыганском платке и дешевом пальтишке с цигейковым воротником, всунулась в разогретую дежурку и неуверенно улыбнулась Курчеву.
- Ну, чего тебе? - ласково, но машинально отмахнулся Борис. Ему не хотелось, чтобы исчезло море, море, которое было лучше всего. Лучше романа с переводчицей и лучше реферата и надежд на аспирантуру, которым вряд ли сбыться. Море - было море. И тут всё. Ничего доба-влять к этому не стоило. Море ничего не требовало. Только ты требовал, чтобы оно не исчезало, такое вечернее, уже даже не зеленоватое, а абсолютно синее и прозрачное. Волны, мягкие и гибкие, совсем сквозные, и между ними взлетают иногда неестественные и удивительные дельфины. Но даже можно без дельфинов. Даже без дельфинов лучше.
Только бы длить и длить тот вечер и морскую прогулку до дальней бухты и назад, и лежать на свернутых спасательных матрасах, глядеть на переводчицу, с которой у тебя еще ничего нет и поэтому можешь ожидать самого замечательного, необъяснимого, мечтать и даже не верить в мечту.
Он глядел сейчас в Валькино лицо, почти не думая о нем, потому что тревога нарастала, но что это за тревога, он, хотя уже как будто и знал, все равно не догадывался.
- Ты занят? - спросила девушка. Она с робким бесстрашием стояла в дверях дежурки, а за ее худенькой спиной проходили офицеры и штатские, смеялись, толкали ее, кто-то даже на ходу обнял, а она всё смотрела на Курчева, а он на нее, но думал не о ней.
- Ты занят? - повторила девушка. - А то пойдем. - Только глухой не услышал бы, чего стоила ей эта просьба. - У нас сегодня знаменитый Сонин борщ. Она специально не ходила на объект, - смутилась девушка, потому что знала, что не только из-за одного борща маркиров-щица осталась дома.
Но Курчев услышал другое. Как запальным шнуром вдруг все соединилось перестарка Сонька, почтальон Гордеев, комполка Ращупкин, малопонятный разговор дневального по телефону и теперь еще исчезновение самого дневального.
- Бежим! - вытолкнул он девушку из дверей. - Присмотри, - крикнул через плечо сонному Гришке, забывая, что Гришка уже - штатский!
- Ты не очень там, - вздохнул тот вслед, но Курчев не обернулся.
Приминая яловыми сапогами снег, он неловко бежал наискось по плацу, нарочно пятная его нетронутую гладь следами сорок третьего номера. Девушка покорно бежала за ним, не понимая, что же произошло. Легкая и стройная, она боялась обогнать тяжелого лейтенанта. Хотя целова-лись они всего один раз, да и то несерьезно, спьяну, она его уважала и пугалась, как старого и склочного мужа.
Домик монтажниц торчал четвертым слева на последней от штаба улице.
- Как бы не разбежались! - соображал на бегу лейтенант. Несмотря на злобу и ярость, а возможно, как раз из-за них, голова у него работала необычно четко.
"Сволочи! Гады сознательные!" - оралось внутри. А в мозгу метрономом выстукивало: "Задержать!.. Задержать!.. Задержать!.."
- Атанда! - крикнули в дворике монтажниц, когда Курчеву оставалось до него шагов тридцать.
- А-а-а! - заорал он, словно подбегал не к штакетнику, а к окопному заграждению. - А-а-а!.. - рука сама потянулась к кобуре - и вот уже с наганом в руке, сам не зная как (на трени-ровках в одних трусах и то бы не перескочил!) он перемахнул метровый штакетник. Но левая нога подвернулась. Выбросив правую руку с револьвером, он растянулся на усадьбе монтажниц. Шапка слетела, и голова нырнула в сугроб.
- Стой, - закричал он, смахивая шапкой снег с лица. От домика к дальнему забору бежали двое. - Назад! Стрелять буду! - заорал он и увидел еще троих. Все были без шинелей. Задыхаясь и прихрамывая, он побежал наперерез. Девушка Валя - он успел заметить - обошла штакетник и вошла в калитку. Ему было стыдно, что солдаты, несмотря на его истошный крик, убегают на ее глазах. Но не только в том было дело.
- Назад! - снова крикнул он осевшим голосом и тут же, наперед зная, чем это пахнет, вытянул руку, выстрелил в воздух. Эхо раскололось над чистеньким снежным военным посел-ком и наверняка докатилось до ушей особистов. Солдаты остановились. Теперь близорукими глазами Курчев разглядел всех пятерых. Самым рослым был сержант Хрусталев, черноволосый красивый парень. Троих солдат лейтенант знал лишь в лицо. Пятым был истопник.
- Смотри, Боря, чего сделали!.. - раздался Сонькин вопль, и она сама, растрепанная, в разорванном сарафане выкатилась из-за угла дома. Смотри! - схватила Курчева за руку.
- Сейчас, - мягко оттолкнул маркировщицу.
- Давайте сюда, - махнул револьвером солдатам. "Только бы, подумал, - не слишком быстро прибежали из штаба. Хотя они сразу могут и не сообразить, куда бежать."
- Давай, давай, - крутил револьвером и, когда сержант приблизился, толкнул его дулом под ребро. - Пошли поглядим.
Ефрейтор Гордеев без шинели и шапки сидел на ступеньках крыльца, прикладывая комья снега к расквашенному лицу.
Валя растерянно глядела на ефрейтора, или не зная, как ему помочь, или боясь обидеть предложением помощи.
- Иди в дом, - кинул ей Курчев. - Кто бил? - Сержант и солдаты молчали. - Кто бил? - повторил жестко, понимая, что времени в обрез. Сержант, отвечайте.
Сержант не ответил, но вид у него был не запуганный, а скорее брезгливый.
- Черенков, снимите пояс с сержанта. Красномордый дневальный неловко потоптался, но с места не сдвинулся.
- Ну?
- У него кожаный, товарищ лейтенант... - пробурчал Черенков, будто действительно жалел чужую вещь.
- Поменяйся с ним. Своим свяжешь.
- Еще чего... - сплюнул сержант.
- Руки... - выдохнул Курчев, поднимая револьвер и грозясь опустить его рукояткой вниз на темя сержанта.
Сержант снова сплюнул, но руки вытянул.
- Назад, - сказал Курчев. - Всем снять ремни. Затягивай, как следует, - бросил Черен-кову.
У всех, кроме сержанта, ремни были брезентовые и легко скручивались.
- Отойди, - прикрикнул Курчев на Соньку, которая хотела помочь Черенкову.
- Так его тоже надо. Меня держал. Вон пройму порвал, - толкнула она локтем истопника.
- Шинель принеси. До казармы дойдете? - обернулся Курчев к сидевшему на ступеньках почтальону.
Тот неопределенно мотнул головой. Ему было обидно и стыдно, и кровь никак не удавалось остановить. Но больше, чем солдат и сержанта, он ненавидел сейчас ни в чем не повинного лейтенанта Курчева.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
