По смерти князя Владимира I Святого русский престол перешел к его племяннику Святополку Окаянному, сыну убиенного Ярополка. Этот государь знаменит в нашей истории только тем, что уходил Бориса и Глеба, двоюродных своих братьев, сыновей Владимира Святославовича, которые стали первыми святыми новорожденной нашей Церкви. Святополк Окаянный просидел на престоле четыре года, а затем последний его двоюродный брат Ярослав Владимирович призвал варягов, завоевал стольный град Киев и начал править Русской землей под именем Ярослава Мудрого Кесаря, откуда и пошло великорусское слово «царь».
При этом государе было ликвидировано естественное отставание Руси от западных соседей по континенту. Около того времени, что в Китае изобрели книгопечатание, вовсю назревал раскол христианской церкви на католическую и православную, началось строительство собора Парижской Богоматери, европейские аристократы еще расписывались крестиками, за незнанием пуговиц ходили зашитыми на живую нитку, а их личная гигиена сосредоточивалась на употреблении одеколона, у нас составился свод законов, предусматривающий все мыслимые преступления, вплоть до женских драк, истязания чад родителями и оскорбления словом, грамотность получила такое распространение, что простые горожане переписывались меж собой, уже возникла литература, сложилась мудреная сословная иерархия, просуществовавшая чуть ли не до Петра, и наладились широкие династические связи с европейскими государствами: сам князь Ярослав Владимирович был женат на принцессе Ингигерд, дочери шведского короля Олафа, одну Ярославну он выдал за норвежского короля Гарольда, другую – за французского короля Генриха, и мы, как говорится, поменялись ролями со скандинавами: то наши князья к ним бегали чуть что не так, то теперь скандинавские конунги искали у нас защиты, а малолетний принц Магнус, сын Олафа Норвежского, вообще воспитывался при дворе Ярослава Владимировича, и тут из него выпестовали могучего короля. Наконец, в это царствование были окончательно рассеяны печенеги, и Русь прочно оборонилась от нового неприятеля, половцев, кочевого народа, навалившегося на наше отечество из глухой азиатской тьмы.
По смерти царя Ярослава Мудрого, создавшего самое крупное европейское государство, начинается совсем другая история, которую открывает новый приступ междоусобиц…
И вот едва я мысленно добрался до «нового приступа междоусобиц», как раздался резкий, отвратительный звонок в дверь, и я вздрогнул с испугу, да еще так энергично, что без малого не свалился со своего стула; правда, чашка, которую я все время держал в руках, должен сознаться, выскользнула из пальцев и ударилась о столешницу, но, к счастью, не раскололась – и то спасибо.
– Кого это черт несет? – безразлично спросила Вера и отправилась открывать.
Я отлично знал, кого именно несет черт: бывшего Ольгиного супруга с наточенным топором – и при мысли, что вот он сейчас ворвется и начнет рубать правых и виноватых, во мне все, понятно, похолодело. Каково же было мое облегчение, когда Вера вернулась и объявила:
– Пришел специалист по выведению тараканов.
Действительно, в кухню ввалился необыкновенно крупный мужчина, который, судя по какому-то потерянному и одновременно сосредоточенному выражению глаз, был несколько не в себе, а если и полностью был в себе, то не мог заниматься не чем иным, как только выведением тараканов. Этот человек, которого я уже мысленно окрестил Тараканьим Богом, внимательно-внимательно посмотрел на каждого из нас, как бы обременяя загадкой или вопросом, и, ни слова не говоря, вдруг начал повсеместно расклеивать маленькие таблички: лизнет ее, как почтовую марку, и присобачит.
– Что это вы делаете? – с испугом спросила Ольга.
– Как что?! – переспросил Тараканий Бог то ли с удивлением, то ли с обидой – не разберешь. – Выполняю свои служебные обязанности, за что, между прочим, мне деньги платят! Вы дезектора вызывали?
Ольга в ответ кивнула, но неуверенно, точно для нее это до некоторой степени был вопрос.
– В том-то все и дело, что вызывали! – как-то победно сказал Тараканий Бог. – Вот и в наряде записано: ответственная квартиросъемщица Вера Викторовна Короткая. Кого из вас злой рок такой фамилией наградил?
– Ну, положим, меня, – сердито сказала Вера.
– Французский король Пипин Короткий случаем вам не родственник?
– Не родственник, – сердито сказала Вера. – Теперь позвольте и вам вопрос: вы сюда пришли тараканов выводить при помощи ядохимикатов или расклеивать дурацкие объявления?
– Во-первых, это не объявления, – строго заявил Тараканий Бог, – а специальные заклинания, которые действуют на манер дудочки гамельнского крысолова. Во-вторых, химическая методика давно устарела, и ею пользуются сейчас только разные дилетанты. В-третьих, ядохимикатов нам уже третий месяц не поставляют. В-четвертых, я вообще не понимаю, зачем вам понадобилось выводить тараканов – ведь они, вроде тех же попугаев, милые и безвредные домашние существа! Вы хоть знаете, что их, как тех же попугаев, можно дрессировать?
– В первый раз слышим, – признался я. – А вообще вы сильно преувеличиваете насчет безвредности тараканов. Вот, кажется, у Чехова есть короткий рассказ о том, как технический прогресс явился в русское захолустье: в маленьком городке поставили один-единственный телефон, но в нем немедленно завелись тараканы, и он сломался – а вы говорите, безвредные существа!
– Ну, прямо с царя Гороха у нас бардак, – тихо и грустно сказала Ольга.
– И все же такого бардака, как при большевиках, – поправила ее Вера, – у нас не было никогда. Возьмите хотя бы Великую Отечественную войну: ну, слыханное ли это дело, чтобы на одного убитого захватчика приходилось чуть ли не десять русских, чтобы мы когда побеждали такой ценой!
– Вообще-то говоря, – сказал Тараканий Бог, – мы почти всегда побеждали такой ценой. Возьмем хотя бы Отечественную войну 1812 года: ведь тогда не было ни первого маршала Ворошилова, который в качестве наркома обороны совершенно развалил эту самую оборону, ни тридцать седьмого года, подкосившего нашу армию, ни сумасшедшего осетина у кормила государственного корабля, и об угрозе французской интервенции мы знали задолго, как минимум года за полтора – и, тем не менее, пожалуйте бриться: француз нас до самой Калуги гнал!…
– Да что вы стоите? – перебил я. – Садитесь к столу, раз уж такое дело…
Тараканий Бог подумал-подумал и уселся на табурет. Он немного посидел, а затем добавил:
– Про русско-японскую войну я даже не заикаюсь.
– Чайку не желаете? – спросила его Ольга и как-то несмело взялась за чайник.
– С нашим удовольствием, – сказал Тараканий Бог.
– А как насчет спирта?
– Нет слов!
– Вы что, выпиваете?
– Увлекаюсь. Правда, не каждый день. Однако вернемся к нашим баранам… Это шутка сказать: две тысячи лет как белокожий мир исповедует усмирительные принципы христианства, почти три тысячи лет как желтокожий мир учится жизни в себе у Будды – при этом, отметим, те и другие восторгаются Толстым, Достоевским, Басе, беспроволочным телеграфом, – и вдруг сотни тысяч русских и японцев, как папуасы какие-нибудь, начинают тузить друг друга из-за такой эфемерной вещи, как рынки сбыта!… О чем это говорит?
– Представления не имею, – сознался я.
– Это говорит о том, что не одни только русские – безнадежные дураки.
– Все-таки вы заикнулись про русско-японскую войну, – с улыбкой сказала Ольга.
В ответ на это замечание Тараканий Бог, как говорится, развел руками, давая понять, что-де русско-японская война это такой злободневный пункт, о котором невозможно не заикнуться.
– Дураки, конечно, дураками, – заявил я, – а литература литературой, и никогда эти две категории между собой касательства не имели. Другое дело, что история человечества – не прогресс, не смена социально-экономических формаций, не превращение количества опыта в качество жизни, а вот что она такое: ожесточенная борьба человека против конечной идеи мира. Под конечной идеей мира я подразумеваю умышленное выведение некоего фантастического существа, известного нам под именем хомо сапиенс, которое уже потому есть чудо, прямое чудо, что оно штучно, в том смысле, что оно единственный во вселенной адресат разума и добра. Но отсюда-то и проистекают все наши беды. Физически человек был сотворен из материи, из химических элементов, а дух он получил от адресанта метафизической сущности, идеальной – отсюда наша история есть ожесточенная борьба этих двух сущностей, отсюда наша история есть ожесточенная борьба человека против конечной идеи мира. И действительно: адресант учил его – не убий, напротив, возлюби врага своего, как самого себя, а крестоносцы столетиями вели войны бог весть чего ради, а инквизиция жгла на кострах инакомыслящих, знахарей и душевнобольных, адресант учил – не укради, а церковь веками эксплуатировала честных тружеников и собирала сокровища, те самые сокровища, которые «ржа истребляет, а воры подкарауливают и крадут». Но тогда, прошу прощения, и с коммунистической идеи взятки гладки, потому что на политическом уровне трудно было выдумать более благостную идею…
