Иногда становится, иногда нет.
– Я закончу работу, Биллингс. Только сначала надо убрать задержанных.
– Слыхал я, что вы размякли. Похоже на правду.
Я приподняла бровь в его адрес.
Зебровски отошел от полисменов в форме, которых инструктировал, чтобы они охраняли вампиров. Здесь он был старшим по званию представителем РГРПС.
– Биллингс! – окликнул он его почти жизнерадостно, – Анита пристрелила трех вампиров, когда они стреляли в нас. Я в одном поучаствовал, но смертельные выстрелы во всех троих сделала она. Куда уж жестче ей быть?
Лицо его было открыто и дружелюбно, и голос тоже. Он знал, каково терять своих людей.
Биллингс обернулся к нему – ему любая мишень годилась.
– Пусть она закончит эту чертову работу!
– Она закончит, – ответил Зебровски, делая рукой успокаивающий жест. – Закончит, как только мы тут немножко разгребем толпу.
– Ну нет! – Биллингс ткнул пальцем в сторону скованных вампиров. – Пусть посмотрят, что с их дружками станется. Пусть знают, что их ждет! Пусть видят! Пусть, мать их так, видят, что будет с ними, с гадами, со всеми и с каждым! Чтоб знали гадские кровососы: копов в Сент-Луисе убивать нельзя! В нашем городе – нельзя! За это они сдохнут к хренам, и пусть Блейк сделает свою гадскую работу и покажет этим сукам, что их ждет впереди!
Последние слова он выкрикивал, нагнувшись к самому лицу Зебровски, так что даже очки ему слюной забрызгал.
– Пошли, Рей, выйдем пройдемся.
Зебровски взял его за руку, попытался отвести от мертвых вампиров и от меня.
Биллингс (которого, видимо, звали Рей) выдернул руку и подобрался к закованным коленопреклоненным вампирам. Они среагировали как люди – отшатнулись, на лицах страх. Господи, они все так недавно умерли, что лица еще остались человеческими.
Один из охранявших группу полицейских в форме встал перед ним – несколько неуверенно, но выполнил свой долг.
– Лейтенант…
Биллингс оттолкнул его так, что тот отлетел на два шага и чуть не упал. Рука его легла на рукоять дубинки, но бить лейтенанта он не мог. А разница в пять дюймов роста и добрых полсотни фунтов веса в пользу Биллингса не оставляла полисмену шансов – при невозможности применения спецсредств. Блин.
Биллингс ухватил ближайшего задержанного здоровенными руками и вздернул на ноги. Это был один из подростков, и Биллингс не больше верил в то, что это ребенок, нежели я.
– Биллингс! – заорала я.
Если он и слышал, то никак этого не показал.
– Рей! – крикнул Зебровски.
Еще кто-то закричал, но он никого будто не слышал. Рука отошла назад, кулак нацелился, и я вдруг оказалась рядом, повиснув на его руке. Не знаю, кто из нас был больше удивлен, что я успела остановить его удар: он или я. У меня хватило скорости успеть до того, как он ударил задержанного, но не хватило, чтобы встать перед ударом, и не хватало веса, чтобы не дать ему размахнуться. Я взлетела в воздух, движимая силой замаха, качнулась, как качается ребенок на руке отца. Точность я ему сбила, потому он не попал по мальчишке. Отпустив вампира, который упал на пол, потеряв равновесие в цепях, Биллингс развернулся – я все еще висла у него на руке. Другая рука зачерпнула горсть моих волос, будто он хотел запустить меня через всю комнату, и я просто среагировала. Сделала то, что хотела очень давно, с той секунды, как тонкое красное пламя его гнева меня коснулось – я этот гнев поглотила. Всосала его через мускулистую выпуклость руки, за которую держалась, сквозь вцепившиеся мне в пальцы волосы, сквозь все его тело, такое большое и твердое рядом с моим таким маленьким.
Я выпила его гнев до дна под его тяжелое и громкое дыхание, слышное сквозь грохот сердца и шум крови, и я, глотая густой красный огонь его ярости, чуяла так близко запах его кожи: пот и аромат страха, таящийся под любым гневом. А еще я чуяла пульсирующую кровь под горьковатой сладостью его гнева, и Биллингс был как кексик с черной горечью шоколадной глазури, которую надо слизать до теплого влажного кекса, а там жаркая жидкая серединка, где ждет шоколад еще гуще и слаще, как спрятанный клад, от которого еще вкуснее станет гнев. Надо только прокусить эту сладкую, чуть солоноватую кожу на его запястье, прямо рядом с моим ртом, где бьется пульс почти у меня под руками, обхватывающими его бицепс.
Пальцы Биллингса отпустили мои волосы, рука опустилась, я встала на ноги. Глаза у лейтенанта были широко раскрыты, он обескураженно хмурился, будто пытается что-то вспомнить. Вид у него, когда он мягко меня поставил, был смущенным.
– Где мы? – спросил он.
Я все еще держала его руку, хотя это скорее уже было похоже на держание за ручки, а не на борьбу.
– Мы в старой пивоварне, – сказала я, и мне не понравилось, что он не помнит, где мы. Сразу возник вопрос, чего он еще не помнит. Что я с ним сделала? Мне случалось питаться чужим гневом, и никаких провалов ни у кого не наблюдалось.
Он своей большой рукой взялся за мою, заморгал на вампира, который так и валялся у его ног.
– Почему эти люди в цепях?
Бог ты мой, он не помнит, что это вампиры. Значит…
– Лейтенант Биллингс, что вы помните последнее?
Он нахмурился, глядя на меня, и видно было, как он пытается сосредоточиться. Рука, держащая мою, напряглась. Глаза смотрели с легким испугом, и он просто покачал головой. Черт…
Подошел Зебровски, с ним был Смит и еще несколько полицейских в форме.
– Рей, – сказал Зебровски, – надо пойти пройтись.
– Пройтись? – переспросил Биллингс.
– Ага, – сказал он и тронул Биллингса за руку, к которой он еще прижимал мою руку.
Биллингс кивнул, но не отпустил меня.
Зебровски потянул его за руку, зовя с собой, и Биллингс сдвинулся, но продолжал держать мою руку.
– А она с нами может пойти?
– Не сейчас. – Зебровски посмотрел на меня, совершенно недвусмысленно спрашивая взглядом: что я с ним сделала? Я пожала плечами, зная, что он мое выражение лица тоже поймет. Может быть, он и поверил, что я понятия не имею, что случилось с лейтенантом.
Биллингс не хотел отпускать мою руку, и это тоже было нехорошо. Я не только питалась его гневом, а сделала что-то еще. Намного больше сделала, чем намеревалась.
Зебровски потянул настойчивее и увел-таки Биллингса с собой, но губами сказал мне: «Потом».
Действительно поговорим потом, явно придется. Черт и еще раз черт.
Понятия не имела, что я сделала с этим здоровенным лейтенантом.
– Спасибо, – сказал вампир с пола.
Я посмотрела на него. Глаза серо-голубые, сейчас больше серые. Короткие светлые волосы разлохмачены, будто непослушные кудри, с которыми даже короткая стрижка справиться не может. Казалось, что у него слишком много волос для такого маленького лица – или слишком мало лица для такого количества волос. Джинсовая куртка и футболка рок-группы, не заправленная в джинсы, плюс кроссовки – все это делало его похожим на сотню других подростков, если бы не странная прическа и странное слишком тонкое лицо. Я сообразила, что оно выглядит голодным, будто он недоедает, и поняла, что это значит: сегодня он голоден. Он был мертв так недавно, что кожа еще не утратила загара, бывшего в момент смерти, и он не казался слишком бледным, но я знала, что сегодня он не кормился кровью. Хотя бы этот не поучаствовал в разжоре копа, которого мы нашли со следами десятков клыков.
Я посмотрела поверх него на остальных коленопреклоненных вампиров и почувствовала их голод. Ни одного из них не кормили сегодня. Все голодные, и все очень недавно мертвы, на коже еще загар держится. Свежеподнятые вампиры могут выглядеть как угодно: от трупообразных до почти людей. Чем мощнее вампир, который тебя обратил, тем больше ты будешь похож на человека, когда встанешь – в зависимости от линии крови, от которой происходит твой мастер. Тот, кто обратил этих ребят, был очень, очень силен. А вампир, который держал девочку, даже близко таким не был, и все эти вампиры голодны. Я это чувствовала, даже заразилась этим, не осознавая. Вот что заставило меня так жадно пить гнев Биллингса. Такого не должно было случиться, если только их создатель не связан с Жан-Клодом. Значит, их мастер – одной линии крови с Жан-Клодом, или же кто-то из наших вампиров, связанных клятвой крови, сотворил такой ужас? А это был ужас. Шесть из уцелевших вампиров были подростками, а может, даже и до подростков не доросли. Дети, не дожившие до второго рывка роста. Все обращены до окончания пубертата. Детей обращать запрещено, и их лица, глядящие на меня, были пограничными по возрасту, и все умерли недавно.
Блин, дважды блин!
Я глянула дальше, за спину детям из переднего ряда и увидела, что взрослые немногим лучше. Этим женщинам полагалось бы печенье печь для собрания скаутов или собирать сумки для семейного отпуска, а не стоять на коленях в наручниках, как клыкастые монстры. Некоторые были не так чтобы в хорошей форме или имели излишний вес. Что обращение в вампиры стройнит – это миф. Некоторые вампиры низших уровней остаются тех же габаритов, что были в момент смерти, застывают в той форме навеки, так что, если хочешь стать вампиром, сперва сбрось лишние фунты. Некоторые линии вампиров умеют после смерти менять свое тело. Я видала, как они наращивают мышцы в тренировочных залах, но не знаю, насколько они могут измениться после смерти. Эти вот люди добровольно пошли в вампиры или были обращены силой? Если их заставили, то преступление воистину чудовищное. И того вампира, который это сделал, я убью с радостью.
