И мысль о том, будто христиане делают добро в надежде на награду, может возникнуть лишь у того, кто не знает слов Христа: «…когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать».
Церковь – это больница. Врач в этой больнице – Христос. А христиане – всего лишь больные, старающиеся точно исполнять предписания Врача. Выздоровление, в известном смысле, действительно можно рассматривать как награду за решимость отправиться на излечение.
Но ведь спасение – это единение человеческого духа с Духом Божиим. И если человек делает добро, не имея в виду этой цели, то, наверное, есть смысл вспомнить о том, что слово «корысть» употребляется в русском языке и в значении – «польза». Бескорыстное творение добра может оказаться для человека – бесполезным, если не приводит его к Источнику всякого добра.
Самая страшная болезньТертуллиан писал, что душа человеческая по самой природе своей христианка. Ведь Бог создал людей по подобию Своему. Поэтому стремление делать добро является естественным свойством и потребностью любого человека, независимо от его религиозных убеждений. Это и есть тот самый нравственный закон в человеке, который так удивлял Иммануила Канта. И людей, стремящихся следовать этому естественному закону добра, очень много. Несмотря на поврежденность Образа Божия, человек бережно хранит в себе искорки природного добра, интуитивно понимая, что это самое ценное его достояние.
Так изможденный долгими странствиями в пустыне путник дорожит флягой с последним запасом воды. Вода эта – мутная и плохо пахнет, но для путника она ценнее всех сокровищ мира. И вдруг за очередным барханом перед ним открывается огромное озеро, наполненное удивительно чистой и свежей водой. И что же делать этому путнику? Он может кинуться к озеру из последних сил, бросая все, что мешает бежать, чтобы быстрее окунуться в спасительные прохладные волны. Но может решить для себя, что вода у него еще осталась, и будет идти вдоль берега, пока не кончится его скудный запас. А потом умрет от жажды, так и не прикоснувшись к прозрачной воде, которая плескалась у самых его ног.
Христос сказал: «Кто жаждет, иди ко мне и пей». Сказано это о жажде добра, о стремлении к истине, как – к высшему благу. И тем, кто творит добро ради самого добра, Господь обязательно открывает Себя. А вот примет ли человек Христа как своего Спасителя или посчитает для себя достаточным просто следовать Его Заповедям, как еще одному из множества этических учений – это дело личного выбора каждого человека, будь он хороший или плохой. Но когда человек считает Христа – Богом, и все же надеется спастись собственными добродетелями, тогда он и вправду рискует остаться вне спасения, даже если является членом Церкви. Потому что самая страшная болезнь человеческого духа – уверенность в собственном здоровье.
Александр Ткаченко, «Фома» № 4 за 2006 год
О том, почему каждому образованному человеку необходимо узнать Православие
Сейчас говорят и знают в основном, о буддизме, о йоге. О политике. О науке. О спорте. О вещах очень или не очень далеких… Но что мы знаем о том, что всегда было и есть РЯДОМ с нами? Что мы знаем о Православии?
Мы (я буду говорить «мы», потому что Православие не учит делить живых людей на своих и чужих, на спасенных и не спасенных, не ставит крещеного выше некрещеного; каждый может погибнуть, и каждый может обрести спасение) – мы жаждем свободы. Это главная ценность современной цивилизации – свобода. «Пусть мне ничего не навязывают, пусть мне покажут, и я сам стану выбирать все лучшее» – вот наш девиз.
Что же, пусть будет так. Но из чего выбирать и что выбрать? Если, например, выбор заключается в том, чтобы выбрать между Кока– и Пепси-колой, то это, согласитесь, не более чем профанация выбора. Или если наша свобода предполагается в пределах двух измерений, и никак не хочет учитывать третьего – то это свобода… ползать по плоскости.
Наконец, если решая вопрос «как жить», мы заранее отказываемся рассматривать православный ответ как одну из серьезных альтернатив – то, значит, и выбор наш является менее свободным.
Какая же это свобода выбора, если у нас с вами знаний о вере отцов значительно меньше, чем о тибетской Шамбале?
Кто-то из нас скажет: «Да знаем мы эту самую веру! Знаем мы эти свечки, иконы и поклоны, эти стращания адом за «грехи» и обещания райских кущ.
А все-таки – знаем ли? Помним ли?
Россия, начало 20-х годов. Один из тысяч эпизодов тогдашней жестокой действительности: на краю братской могилы выстроены сорок арестованных. Это сорок «церковников» – как их тогда называли – совершенно разных по возрасту и образованию людей.
Работник ВЧК приставляет к голове очередного «церковника» револьвер и спрашивает: «Есть Бог? Если скажешь «нет» – мы тебя отпустим». И вот каждый из этих, в жизни своей очень разных людей, коротко отвечает: «Есть»… Их расстреляли.
Но зачем они решили умереть? Допустим, все они примитивные, дремучие фанатики, верящие всяким «бредням». Но ведь почему-то из-за этих «бредней» безоружных, и, по существу, ничем не способных помешать новой власти людей понадобилось арестовывать, допрашивать, охранять, держать в камерах, а потом расстреливать!
В то время обвиняли либо в «контрреволюционной деятельности» – за призыв сохранять личную, веру в Бога и воспитывать в Православии детей. Либо – «за сопротивление изъятию церковных ценностей».
С первым обвинением, как говорится, все ясно. А что касается второго. Многие ведь и сегодня считают священников и клириков просто хитрыми (или не очень хитрыми) приобретателями – типа отца Федора из «Двенадцати стульев». Такие люди, конечно же, есть среди тысяч священнослужителей.
Но о. Федор, который кажется таким «типичным» батюшкой, вряд ли стал бы так упорствовать в богословском споре, если спор этот окончится не обретением стула с бриллиантами, а «пулей в лоб»?
Однако в сотнях, да теперь уже тысячах известных случаев мучительства и уничтожения священников, диаконов, просто верующих – все они оказались готовы погибнуть не за богатства, не за капиталы, а за свою веру.
Вот другой пример. Профессор Войно-Ясенецкий (с 20-х годов – архиепископ Лука), замечательный хирург и ученый и, одновременно, священнослужитель, был в 30-е годы арестован. Он выжил, вновь оперировал и даже удостоился Сталинской премии за книгу «Очерки гнойной хирургии». И тем не менее, и до, и после своих злоключений профессор упорно отказывался приступать к операции без молитвы и крестного знамения! И более того – упорно не желал выступать на научных конференциях и лекциях в мирской одежде! – Почему?
Хорошо ли мы понимаем причины, заставившие людей делать выбор в пользу Православия?
Когда-то в древности жил (не у нас – в Сирии) христианин Авраамий. Он пошел проповедовать свою веру жителям одного языческого поселка – а они его избили и вывезли вон. Авраамий лишь только чуть-чуть поправился – снова пошел в поселок, и его избили буквально до полусмерти и пообещали в следующий раз просто убить. Но прошло недолгое время, и старец опять был в поселке – чтобы рассказать людям о своей вере или умереть от их рук. И тогда язычники задумались: что же это за вера такая, что человек готов умереть ради возможности рассказать о ней? Решили выслушать Авраамия. Выслушали. Стали спрашивать еще и еще. Стали обдумывать каждое слово… и, в конечном итоге, приняли христианство.
У тех язычников были свои, собственные «боги», много полезных и удобных «богов», на все случаи жизни. Мы чем-то похожи на них. Наша свобода – это многобожие, поклонение сотне кумиров сразу. Нам нравится и Христос, и Будда, и Лев Толстой, и Маркс, и Ницше.
В нашем «пантеоне» много личностей и теорий, часто взаимоисключающих – ведь мы современные, образованные люди, мы смотрим на вещи широко.
Но вот мы, знатоки философий и сторонники свободы выбора, вдруг отвергаем Православие! Не потрудившись вникнуть в его суть, вопреки собственной же логике (ведь выбор наш из-за такого «вычеркивания» становится неполным.
Это же явный изъян нашей «свободы»! Мы читаем «навороченные» книги о культах Востока, продираемся сквозь тома Марксова «Капитала»… а прочесть жизнеописания святых (причем уже есть замечательные книги о подвижниках XX века!), открыть труды если не древних «отцов Церкви», то хотя бы наших современников – нам почему-то кажется «ненужным», «неважным», лишним…
И в храм войти нам помешает что или кто угодно, включая «злую старушку» – это поистине опаснейшее существо, перед которым меркнет жуткий образ современного рэкетира!
Ну давайте же, наконец, вдумаемся: разве особенность церковно-славянского языка, «красивости» духовной литературы, отсутствие навыка к восприятию иконы или, наконец, пресловутое раздражение на «злую старушку» – настолько серьезные причины, чтобы отказаться познать веру, которая говорит нам о смысле жизни и готова ответить на вечный и главный вопрос «зачем мы живем»?
