А спустя два года, в 1820-м, Петр Ильич записался во вторую гильдию. Как уже говорилось, для этого следовало объявить состояние от 20 000 до 50 000 рублей и заплатить причитающийся процент. В 1821 году он был равен уже 5,225 %, то есть купец должен был платить минимум 1045 рублей в год, а максимум – 2612 рублей.
Вообще, такой рост ставки гильдейского сбора привел к тому, что к концу второго десятилетия численность российского купечества сильно уменьшилась. До 1812 года во всех трех гильдиях числилось 124 800 человек. Но после окончания войны с французами правительство, дабы ликвидировать дыры в бюджете, взвинтило размер сбора почти в три раза: с 1,75 до 4,75 %. Ставка эта для многих оказалась неподъемной, и торговые люди начали выбывать из купечества, заявляя, что не имеют достаточно капитала для оплаты сбора. К 1816 году число российских купцов снизилось до 82 600 человек, а к 1820 году – и вовсе до 67 300 человек, почти вдвое. Петр Ильич же не только не вышел в мещане, он перешел на гильдию выше, что делали очень немногие. Девяти из десяти купцам в то время вполне хватало прав, которые давала третья гильдия. Только семь человек из ста записывались во вторую и три человека – в первую гильдию. Поэтому для такого шага требовались серьезные основания.
А для Петра они должны были быть в три с половиной раза более серьезными, ибо к тому времени его семья выросла с двух до семи человек. Первым Анна подарила мужу сына. Произошло это в 1813 году. Мальчика назвали так же, как и отца, – Петром. Следующей в 1814 году была дочь Ольга, за ней год спустя – сын Павел, далее в 1816 году – дочь Елизавета и, наконец, в 1817 году – еще одна дочь, крещенная Любовью.
Так чего же отец столь почтенного уже семейства получал во второй гильдии, чего не мог получить в третьей? Какие такие дополнительные права имели купцы второй гильдии, что за них в казну надо было платить больше 1000 рублей в год, сумму, на которую вполне нормально могло жить несколько семей?
Во-первых, купцы второй гильдии могли уже принимать должности бургомистров, как тогда назывались мэры, ратманов[53] и членов судоходных расправ[54]. Интересно, что, если купца избирали или назначали на какую-нибудь из этих должностей, он не мог от нее отказаться и обязан был, кроме торговли, верой и правдой служить царю и Отечеству еще и на этом посту. Взамен, правда, его освобождали от всяких других общественно полезных занятий. Кроме того, купцы второй гильдии получали право ездить в коляске, запряженной парой лошадей, и освобождались в случае уголовного преследования от телесного наказания. Все это было, конечно, соблазнительно, но вряд ли Петр Ильич решил сменить гильдию в расчете на эти льготы. Скорее тут тоже был экономический расчет. Именно в экономическом плане членам второй гильдии дозволялось в год провозить через таможню товара на сумму до 300 000 рублей, притом что разовая стоимость одного груза не должна была превышать 50 000 рублей. Они могли заключать подряды и контракты как частные, так и казенные на сумму до 50 000 рублей (в третьей – до 20 000). Скорее всего, именно это привлекало Петра Ильича. Чем крупнее контракт, тем больше от него может быть прибыли. Значит, контракты в 20 000 рублей для 43-летнего купца были уже малы, и ему требовалось большего. Между тем на 20 000 рублей можно было купить под Москвой большое и хорошее именье с несколькими деревнями в придачу.
Уменьшение численности купечества весьма закономерно привело к тому, что денег в казну стало поступать меньше. И уже в 1821 году правительство пошло на ожидаемый неразумный шаг и подняло ставку сборов еще на полпроцента, что в годовом эквиваленте для купца второй гильдии в зависимости от объявленного капитала составляло от 100 до 250 рублей прибавки. Купцы третьей гильдии отныне должны были платить в казну от 380 до 418 рублей в год. Такие поборы мало кого вдохновляли, и численность купечества закономерно продолжала падать. Это, естественно, не могло не волновать правительство, и в 1824 году министр финансов Российской империи граф Канкрин[55] провел в жизнь новую гильдейскую реформу. Размер гильдейской пошлины был уменьшен в зависимости от гильдии в 1,4–2 раза. После этого платы членов второй гильдии упали до 880–2200 рублей в год, что примерно соответствовало уровню 1812 года. Купцам третьей гильдии повезло еще больше: их платежи в два приема были доведены до того, что было в далеком 1807 году. Вместе с тем для остальных торгующих сословий, мещанства и крестьянства, налоги были увеличены. И народ опять повалил в купечество. Уже в 1825 году в гильдиях состояло 77 500 человек, и число это год от года росло. И росло именно за счет купцов, состоявших в младшей, третьей гильдии. К 1830 году расклад был таким: 92,6 % состояло в третьей гильдии, 5 % – во второй и только 2,4 % – в первой.
Пока купец занимался меховым производством и торговлей, жена продолжала дарить ему детей. В 1821 году у нее родился третий сын, нареченный Владимиром, а дальше идут сплошь девочки: в 1822 году – Наденька, в 1824-м – Машенька и в 1826-м – Верочка.
В Российской империи к купцам отношение было всегда особенным. Это были уже не мещане и крестьяне, к которым дворянство относилось если не с презрением (нет, такого особенно не было), но с каким-то пренебрежением, как к людям, лишенным от рождения какого-то важного органа, который сам отрасти не может. Но это были и не дворяне, элитный класс. Купечество было чем-то средним, вроде как и скрепляющим, а вроде и разъединяющим. Все понимали, что без них Россия не может существовать, и все же воспринимали их как некий чужеродный организм. Купцы ко всем относились равно и старательно выполняли свои общественные обязанности, одной из которых было благотворить. Торгующий человек независимо от того, как идет торговля, всегда и всеми воспринимался как денежный мешок, из которого нужно брать и давать деньги, кроме прочего, еще и на социальные нужды. Аристократам, у которых расходы чаще всего превышали доходы, давать было не из чего, мещанам и крестьянам, у которых расходы были невелики, но и доходы их несильно превосходили, – тоже. Оставались купцы. У них деньги были, и на них в деле меценатства была вся надежда. И они эту надежду оправдывали в полной мере. Тем более что только с помощью обильного благотворения купец мог обратить на себя внимание властей. Именно за благотворительность купцам вручали ордена и давали почетные и отнюдь не бесполезные звания.
Первые из дошедших до нас сведений о благотворительности именно Сорокоумовских относятся к 1830 году.
Во время эпидемии холеры, с сентября 1830 года по январь 1831 года, в Москве приложением к газете «Московские ведомости»[61] выходили специальные «Ведомости о состоянии города Москвы». Ее главным редактором был тогда еще мало кому известный адъюнкт этико-политического отделения Московского университета Михаил Погодин[62], а подписывал каждый номер секретарь временного медицинского совета доктор Маркус. В приложении печаталось все, что имело какое-то отношение к эпидемии: обзоры, справки, рекомендации, объявления и т. д. В № 15 от 7 октября 1830 года (вторник) в ряду прочих объявлений напечатано: «…Временная Якиманская больница попечениями сенатора Брозина и доктора Броссе открыта октября 5-го числа. В пользу ея пожертвовали: первой гильдии купец Сазиков[63] 25 кроватей со столиками и денег 300 рублей, второй гильдии купец Сорокоумовский шесть кроватей со столиками, бельем и всеми принадлежностями, коллежский советник Коновалов 200 рублей ассигнациями. В помощники вызвались: титулярный советник Петр Делло и кандидат университетский Вадим Пассек». Спустя 4 дня в № 19 указывается, что «во временную Якиманскую больницу пожертвовали действительная статская советница Засвицкая пять полуим-периалов[64], московский купец первой гильдии Бородин 500 рублей ассигнациями. Сими пожертвованиями, прежде всего г-м Коноваловым и купцами Сазиковым и Сорокоумовским сделанными, устроена больница на 26 кроватей, а полученные [на сей предмет из казны] 3000 рублей по сие время остаются в целости». В № 57 от 18 ноября 1830 года: «…от неизвестного 60 кренделей [через] Сорокоумовского…» И наконец, в № 86 от 17 декабря 1830 года в напечатанной докладной записке курировавшего больницу сенатора Брозина: «В пользу Якиманской временной больницы вновь пожертвовано… через помощника моего Сорокоумовского от неизвестного на раздачу служащим при больнице солдатам один червонец».
Вряд ли стоит сомневаться, что таинственным неизвестным, передавшим в больницу 60 калачей и червонец (месячный заработок высококвалифицированного рабочего), был не кто иной, как тот, через кого передача была сделана, – купец второй гильдии Петр Ильич Сорокоумовский.
