— Ты интересное существо, — произнесла Узза. — Ты мечтаешь о смерти, тебе горько и больно. Ты не видишь смысла сопротивляться не только потому, что осознаёшь наше преимущество, но и потому, что просто не видишь смысла в этом. Почему?
— Я потерял близких мне людей, — сипло ответил я. — И их смерть причиняет мне боль.
— Не понимаю, — покачала головой Узза. — Я заметила, что у тебя дисбаланс нейромедиаторов в клетках головного мозга. Это не могло стать последствием потери знакомых.
— Вы настолько хорошо знаете нашу расу? — тихо спросил я.
Узза нахмурилась и хотела было ответить, но в холл уже начали спускаться другие жильцы, и она отошла от меня. Одетые в серые комбинезоны, напуганные и притихшие, люди столпились перед Уззой, ожидая, что она скажет.
— Вчерашнее происшествие показало, что вы не способны быть разумными существами. В связи с этим мы вынуждены ужесточить условия вашего проживания. Вам было велено вести себя тихо и спокойно, не задавать вопросов и следовать приказам. Но вы решили устроить погром, стремясь узнать, где ваши дети. Вам нет оправдания. Мы не можем более доверять вам и давать поблажек, — я отстранённо подумал, о каких таких поблажках говорит Узза, но вслух ничего говорить не стал. — Именно поэтому было решено запретить вам посещать своих детей, — всколыхнувшийся было ропот тут же затих под тяжёлым взглядом Уззы. — За хорошее поведение и следование всем приказам вы будете получать поощрения. За неповиновение — наказания и лишение необходимых для вас вещей. Вам даётся три недели для того, чтобы исправиться и показать свою готовность подчиняться нам и следовать установленным правилам. Через три недели мы ещё раз обдумаем и решим, можно ли вам видеться со своими детьми. На этом всё. Всем выходить на улицу!
Люди молча вышли из парадной. На улице моросил дождь, словно оплакивая потерянный Рай.
Глава 4
Прошло три недели. Психологи уверяют, что этого периода достаточно, чтобы привыкнуть к новым условиям или выработать новую привычку. Раньше я верил в это: начиная заниматься чем-то новым, я мечтал о заветном двадцать первом дне, когда смогу с уверенностью сказать, что наконец привык к чему-то новому. И это всегда работало.
Сейчас же, проведя три недели в рабстве, я с ужасом замечал, что привыкаю к такой жизни. Каждое утро, просыпаясь от звуков сирены и голоса за окном, я ощущал, как прежняя жизнь поддёргивается серой дымкой забытья. Изменилось и моё состояние. Апатия, ранее давящая и угнетающая, теперь была слаще мёда. С каждым днём я всё слабее ощущал тревогу за моих знакомых, пропавших детей, будущего, а желание умереть растворилось будто сигаретный дым в воздухе. Порой я ловил на себе заинтересованный и изучающий взгляд Уззы, будто она была экспериментатором, а я опытным образцом.
Я стал замечать, что меня раздражают гневные разговоры соседей, их стремление всячески показать своё недовольство новым укладом жизни, каждый их злобный взгляд, брошенный на Уззу, неприятной болью отзывался у меня в груди. Меня стали избегать, а некоторые шептали в спину, что я прогнулся под захватчиков и предаю Родину. А мне было всё равно. Я привыкал к унылой серой форме, к тяжёлой работе, скудному пайку и отсутствию свободы, и это тяжёлым грузом давило на мои плечи, заставляло склонять голову, когда мимо проходили Иные.
За своё смирение я получил награду. В один из дней меня разбудил звонок в дверь. На пороге стояла Узза, а в её слегка подрагивающих пальцах была металлическая баночка с выгравированной девятиглавой змеёй.
— Здравствуй, Марк, — спокойно произнесла Узза. — Я очень довольна тобой и твоим поведением. Как я и обещала, за смирение вас будет ждать награда. В твоём случае это мазь, которая облегчит боль в правой руке.
— Спасибо, — пробормотал я.
Узза кивнула в ответ и удалилась, а я вернулся в спальню.
Рука болела не переставая, а чудесное лекарство моментально избавило от боли. Я с удивлением смотрел, как исчезает опухоль, красные линии, бегущие по всему предплечью, бледнеют, а браслет словно становится свободнее. Сама мазь больше напоминала перемолотые в пасту орехи и пахла чем-то сладким. Соседям моим такой роскоши не досталось, и они довольствовались запасами обезболивающих, которые подходили к концу. По заверению Уззы, они каждый день сканируют наши организмы, проверяя здоровье, и в случае необходимости мы сразу же получим все необходимые лекарства. А боль от браслета, по словам Уззы, должна стать хорошим учителем, поэтому нет никакого смысла помогать нам облегчить её.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
К концу третьей недели мы закончили расчищать поле, превратив его в ровный земельный участок идеальный для строительства. Узза выделила нам один выходной, в который некоторым семьям было позволено съездить навестить детей. Как оказалось, всех детей свезли на окраины города, в длинные пятиэтажные дома, в которых раньше располагались казармы. В каждой казарме жило от пяти до десяти групп, а за каждой группой следило десять Иных. Из разговоров я узнал, что дети живут спокойно, их выводят гулять, а во всё остальное время их обследуют: проводят психологические тесты, делают томографии, устраивают спортивные зачёты. Родители были встревожены, не зная, чего ожидать дальше, хотя и не скрывали своего облегчения от встречи с живыми и здоровыми детьми. Детям тоже обработали руки, поэтому те даже не обращали внимания на жуткие украшения.
Выходной пролетел, как одно мгновение, и мы снова вернулись к работе. Нам предстояло построить бараки. Нас объединили с тремя другими парадными в одну бригаду и выделили участок, на котором должен был уместиться один барак. Теперь за нами следила не только Узза, но и Иные, прикреплённые к другим парадным. Нам сразу же сообщили, что низкую женщину неопределённого возраста зовут Эттой, молодого рыжеволосого парня, похожего на Уззу, Рэмом, а лысого мужчину Игом.
— Иг — сущий монстр, — тихо прошептала мне молодая женщина, когда тот представился. — Поверить не могу, что наш Рай превратили в концлагерь.
Я не ответил, а только неопределённо пожал плечами.
На строительной площадке было шумно и многолюдно. Несколько Иных проводили краткий инструктаж и делили нас на небольшие группы. Одни выкапывали ямы для фундамента, другие свозили землю в тачках к грузовым машинам. Мне выпало рыть траншеи. Через двадцать минут у меня уже разболелись плечи и спина, а голова начала раскалываться, словно по ней изнутри били кувалдой. Сжав губы, я продолжал работать, прекрасно зная, что жалобы сделают только хуже.
Узза и Этта ходили вокруг нас и следили за качеством работы, а Рэм беседовал с Игом неподалёку. Проходящие мимо них люди втягивали голову в плечи и ускоряли шаг, стремясь как можно быстрее удалиться от них. Я хотел было расспросить у парня, работающего рядом со мной, про Ига, но тот испуганно взглянул на меня и прошептал:
— С ума сошёл такие вопросы задавать? Если он узнает…
Парень замолк и, судорожно втянув воздух, ускорился.
Мне всегда было интересно, на что способен человек в экстренных ситуациях. Как быстро он может бежать, спасаясь от преследующего его хищника, как высоко может прыгнуть или как долго продержаться под водой, если от этого зависит его жизнь. Я наблюдал за людьми вокруг меня и понимал, что страх перед болью и смертью заставляют на последнем издыхании делать шаг, а потом ещё один, снова и снова вонзать лопаты в землю, высыпать комья земли в тачки. Да и сам я, не желая попасть в опалу, пытался не думать об усталости, адской боли в мышцах, сводящих судорогами, о жажде, раздирающей горло. Невольно я вспомнил, как в подростковом возрасте в одной из книг прочитал, что человек может прожить без еды чуть больше месяца. Уже тогда я предпочитал практику теории, поэтому решил устроить полноценный эксперимент: никакой еды, из напитков только вода, утром и вечером измерение давления и температуры. Эксперимент продлился всего три дня, пока о нём не узнала мама. Мне сильно влетело, а мама тщательно следила за тем, что я читал и смотрел.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
