— Горохов обошел тело. — И что же вас смущает? — Никита Егорович явно уловил в голосе судмеда неуверенность.
— Данные измерения внутрипеченочной температуры. Я проколол под правым нижним ребром брюшную стенку и ввел щуп. Температура печени гораздо ниже окружающей среды.
— И что это значит? — Горохов оторвался от блокнота и вскинул на собеседника кустистую бровь.
— Что время смерти — больше чем три дня.
— Хм-м, — Никита Егорович погрыз кончик авторучки. — Нестыковочка, однако…
— А еще меня смущает розовый оттенок трупных пятен. Будто мальчик переохладился.
— Ночью в лесу холодно, ведь так?
— Не совсем… Последнюю неделю температура не опускалась ниже двенадцати градусов. А днем и больше двадцати иногда бывало. Вот как сейчас. В тени это, конечно, не чувствуется. И потом, если смерть наступает в результате переохлаждения, то человек, пытаясь согреться, погибает, принимая характерную позу эмбриона. Лежит на боку, подтянув колени к животу и прижав руки к груди. Этому невозможно противостоять. Я поэтому, собственно говоря, прямо здесь прокол и сделал.
— А тут поза нехарактерная совсем, — кивнул, соглашаясь, Горохов. — И вообще странная. Я бы сказал, постановочная. А розовый оттенок — может, реакция на отравление?
Мы с начальником переглянулись.
— Возможно, убили его не здесь, — согласился Штольц, — Я проведу вскрытие, возьму образцы на биохимию и гистологию. Тогда станет ясно. Вот только никак не могу объяснить, почему антропометрические показатели потерпевшего совсем не изменились за три года, будто он сохранил биологический возраст тринадцатилетнего подростка. Это прямо загадка.
Да, на такое ответа не дашь, и даже версии пока выдвигать затруднительно. Под впечатлением от таких странных обстоятельств мы, кажется, все разом забыли о недавней стычке и сосредоточенно думали.
— А родители что говорят?
— Они были здесь, — вмешался Огурцов, — пережили шок от увиденного. Подтвердили, что Витя совсем не изменился с момента исчезновения в 82-м. Даже прическа такая же осталась. Будто пропал всего лишь вчера.
Светлана зябко повела плечами. И вряд ли только от прохлады в тенистом лесу.
— Подногтевое содержимое изъяли?
— Соскобы сделали, но ногти чистые. Ни крови, ни фрагментов посторонних тканей на первый взгляд нет.
— След обуви соответствует сорок третьему размеру, — вмешался Катков, ползая с линейкой возле нечетких вдавленных отпечатков, один из которых уже заливал белой кашицей гипса местный криминалист.
— Справочку черкани про это, — одобрительно проговорил Горохов.
Алексей кивнул и переключился на криминалиста:
— Ну кто так гипс льет? Воды набухал, что до завтра сохнуть будет! Арматуру поставил?
— Какую арматуру? — сник эксперт.
— Деревня, — фыркнул Катков и сломал несколько тонких веточек, — Вот смотри, ставим палочки в гипсовую массу и сверху еще заливаем, чтобы армировать слепок, и он не сломался у тебя в руках. Понял?
Видно было, что провинциальному эксперту нечасто приходилось работать с гипсом. Скорее всего, и преступлений у них особо серьезных не было. А если и были, то в большинстве своем совершались на бытовой почве и раскрывались в дежурные сутки по горячим следам.
— Местность прилегающую исследовали? — спросил я Огурцова.
— Прочесали все вокруг с собакой, — кивнул тот. — Ничего подозрительного. Несколько туристических стоянок с прошлогодними размытыми кострищами. Следов транспортных средств тоже не обнаружено.
— Если его убили не здесь, — Горохов делал пометки в потрепанном с махровыми краями блокноте. — то, стало быть, притащили сюда на горбу. До дороги тут не так близко. Значит, либо убийц было двое, либо злоумышленник невероятно физически развит и вынослив.
— Скорее всего, один человек был, — уверенно заявил Катков. — Дорожка следов только из отпечатков сорок третьего размера обуви.
— А если у них размер ноги одинаковый? — скептически заметил Горохов.
— Нет. Хоть детальных признаков в следах и не отобразилось, но могу утверждать, что оставлены все они одной парой обуви. Задний срез подметки обувки необычный — скошенный.
— Молодец, Алексей, фиксируй там себе, пожалуйста, детально, а то нас до протокола осмотра не допускают, — последние слова Горохов проговорил язвительно, с хитринкой поглядывая то на Огурцова, то на Звягинцева.
— Извините, Никита Егорович, — пожал плечами последний. — Мы никак не хотели перекладывать на вас это дело. Понимаем, что ваш профиль — серии. Просто случай крайне необычный.
— Что-то вы, Семен Афанасьевич, недоговариваете, — Горохов был стреляный воробей и не поверил словам прокурора. — Мало ли по Союзу диковинного происходит. А тут — срочный вызов.
— Да, вы правы, — понизил голос тот и тихо добавил, чтобы не слышали присутствующие, кроме меня. — Мальчик этот просто уже не первый.
— Как так! И вы молчали? — слишком громко удивился Никита Егорович.
— Прошу вас, тише, — прокурор потянул следователя за локоток в сторону, подальше от посторонних.
Я навострил уши и подошел к ним поближе, вклинившись в их тет-а-тет.
— Месяц назад нашли еще одного подростка. В лесу, недалеко от этого места, — Семен Афанасьевич коротко махнул рукой в сторону чащи. — Тот пропал не так давно. Полгода назад. Труп обнаружили также без телесных повреждений. Пацану двенадцать было. Мы думали, замерз в лесу. Тогда еще прохладнее гораздо было. Но одежда на нем чистая. Не бродил он долго по чащобам. Март у нас ненастный был, хотя до минусовой и не опускалась температура. Думали, заблудился и замерз. Вот только он тоже за полгода не изменился. Но мы тогда на это внимания не обратили. Списали все на шок родителей. Сами понимаете, что полгода — срок не такой большой, чтобы поверить в такой казус.
Я нахмурился. Вроде бы, все так. Но это если говорить о взрослом. Вот у этого Семена Афанасьевича, наверное, тоже дети есть. Меня так и подмывало спросить его, неужели его сын или дочь за последние полгода совсем не изменились? Впрочем, я воды не баламутил и помалкивал.
—Почему дела не объединяете? — возмутился Горохов.
— Так не было дела, отказной материал. Ложкин, погибший мальчик, часто убегал из дома. Скитался по вокзалам, дачам. У каких-то сомнительных друзей ночевал. Родители даже не сразу заявили, когда он исчез. А когда труп нашли, он также лежал по стойке смирно. Штольц вскрытие проводил, сказал, что смерть наступила от переохлаждения. Уснул в лесу на земле и все. В крови никаких ядов и препаратов не обнаружено. Рутинный, можно сказать, был случай, хоть и не рядовой.
