Бодрствуя среди ночного безмолвия, укутавшись в плащ, Магомет услышал голос, зовущий его; когда он приподнял голову, то его озарил поток света невыносимого блеска, и он увидал ангела в образе человека, который, приближаясь к нему, развернул исписанный шелковый свиток. «Читай!» – сказал ему ангел. «Я не умею читать!» – ответил Магомет. «Читай, – повторил ангел, – во имя Бога, сотворившего Вселенную, создавшего человека из сгустка крови. Читай во имя Всевышнего, научившего человека пользоваться пером, озаряющего его душу лучом знания и открывающего ему то, чего он раньше не знал».
Тут Магомет почувствовал, что сознание его озарилось божественным светом, и он прочел написанные на свитке повеления Бога, как они впоследствии для всеобщего сведения изложены были им в Коране.
Когда он окончил чтение, посланник неба воскликнул: «Ты, Магомет, воистину пророк Бога, а я его ангел, Гавриил!».
Магомет, дрожащий и взволнованный, пришел утром к Хадидже, не зная, правда ли то, что он видел и слышал, и верно ли, что он пророк, которому велено осуществить преобразование – предмет его долгих размышлений, или же все это было просто видением, обманом чувств, может быть, даже хуже того – обманом злого духа.
Но Хадиджа смотрела на все доверчиво, глазами верующей и любящей женщины. В том, что произошло, она видела исполнение желаний мужа и надеялась, что после этого кончатся его припадки и мучения. «Радостную весть принес ты мне! – воскликнула она. – Клянусь именем Того, в чьих руках находится душа Хадиджи, что с этих пор я буду считать тебя пророком нашего народа. Радуйся, – прибавила она, видя, что он еще мрачен, – Аллах не потерпит, чтобы это послужило к твоему позору. Разве ты не любил родных, разве не был добр к соседям, милосерд к бедным, гостеприимен к странникам, верен своему слову? Разве ты не был постоянным защитником истины?».
Хадиджа поспешила сообщить о всем слышанном двоюродному брату своему Бараку, переводчику Священного Писания, который, как мы уже видели, являлся в вопросах религии домашним оракулом Магомета. Он сразу со свойственным ему пылом увлекся этим чудесным видением. «Клянусь именем Того, в чьих руках душа Барака, – воскликнул он, – что ты говоришь правду, о Хадиджа! Ангел, являвшийся твоему мужу, – тот самый, который в былое время был послан к Моисею, сыну Амрама. Эта весть истинна. Муж твой действительно пророк!».
Говорят, что горячая уверенность ученого Барака сильно укрепила все еще колебавшийся ум Магомета.
Примечание. Доктор Густав Вейль в одном из примечаний в своей книге «Mohammet der Prophet…» рассматривает вопрос о том, был ли Магомет эпилептиком, что вообще считалось клеветой его врагов и христианских писателей; но, кажется, болезнь эта была подтверждена некоторыми древнейшими мусульманскими биографами на основании свидетельства близких пророку людей.
По их словам, у него иногда внезапно появлялась сильнейшая дрожь, за которой следовало нечто вроде обморока или, вернее, конвульсий, причем со лба его струился пот даже в самую холодную погоду; в это время он лежал с закрытыми глазами, с пеной у рта и ревел, как молодой верблюд. Одна из его жен, Аиша, и один из его учеников, Зайд, приводятся как очевидцы его припадков. Они считали, что в это время он находился под воздействием откровения. Но подобные припадки, однако, случались с ним и в Мекке, до откровения о Коране. Хадиджа со страхом думала, что он одержим лихим духом, и хотела позвать заклинателя, чтобы изгнать беса, но Магомет воспротивился этому. Он не любил, чтобы были свидетели этих припадков. Харет ибн Хашим, говорят, как-то раз спросил его, какими путями получает он откровения. «Часто, – ответил он, – ангел является мне в образе человека и говорит со мной. Иногда я слышу звуки, похожие на звон колокола, но не вижу ничего. (Звон в ушах – симптом эпилепсии.) Когда невидимый ангел удаляется, у меня остается данное им мне откровение». Некоторые из этих откровений он считал полученными прямо от Бога, другие же – через сновидения. Сны пророков, по его словам, тоже откровения.
Читатель найдет, вероятно, это замечание полезным как освещающее до некоторой степени загадочную деятельность этого замечательного человека.
Глава седьмая
Магомет тайно передает другим свое учение и постепенно получает новые откровения. Возвещает их своим родным. Как последние отнеслись к ним. Восторженная преданность Али. Дурные предзнаменования христиан.
В течение некоторого времени Магомет поверял свои откровения только своим домашним. Одним из первых, открыто заявившим себя его последователем, был Зайд, его слуга-араб из племени калб. Этот юноша был в детстве взят в плен шайкой вооруженных курайшитов и путем покупки или по жребию перешел в собственность к Магомету. Через несколько лет отец его, услыхав, что он в Мекке, отправился туда и предложил в выкуп за него значительную сумму денег. «Если он предпочтет отправиться с тобой, – сказал Магомет, – то пусть идет без выкупа, если же он сочтет лучшим остаться со мной, то как же мне не согласиться на это?». Зайд предпочел остаться на том основании, говорил он, что к нему относятся не как к рабу, а скорее как к сыну. Вследствие этого Магомет публично усыновил его, и с тех пор он оставался при нем в качестве преданного слуги. Теперь, обратившись в новую веру, он получил полную свободу, но из дальнейшего рассказа мы увидим, что он на всю жизнь сохранил благоговейную привязанность к Магомету, который, по-видимому, имел особый дар внушать ее своим последователям и подчиненным.
Первые шаги Магомета в качестве пророка делались боязливо и тайно. Вражда, неприязненные действия грозили ему со всех сторон от близких родственников курайшитов из рода Хашима, все могущество и благоденствие которых зависело от идолопоклонства, а еще больше от соперничествовавшего рода Абд Шима, с давних пор смотревшего завистливо и подозрительно на хашимитов и который с величайшей радостью провозгласил бы их еретиками и беззаконниками, чтобы устранить их от должности охранителей Каабы. Во главе этой соперничествующей линии курайшитов стоял Абу Софиан, сын Харба, внук Омейя и правнук Абд Шима. Это был человек даровитый и властолюбивый, очень богатый и влиятельный, ставший позднее одним из наиболее упорных и сильных противников Магомета[7].
При таком неблагоприятном положении дела распространение новой веры шло тайно и медленно, так что в первые три года обращенных было не более сорока человек, преимущественно из среды людей молодых, иностранцев и рабов. Собрания для молитв устраивались тайно или у кого-нибудь из посвященных, или в пещере недалеко от Мекки. Но и тайна не предохранила их от неприятности. Собрания их были открыты; в пещеру ворвалась толпа, и последовала свалка. Один из нападавших был ранен в голову Соадом, оружейником, который после этого стал известен среди правоверных как первый проливший кровь во славу ислама.
Одним из жесточайших противников Магомета был его дядя Абу Лахаб, человек богатый, надменный и вспыльчивый. Сын его, Ота, был женат на Рукайе, дочери Магомета, так что они были в двойном родстве. Абу Лахаб был, однако, в родстве и с враждебной линией курайшитов, так как сам он был женат на Ом-Джемили, сестре Абу Софиана, и находился под сильным влиянием жены и зятя. Он относился неодобрительно к тому, что он называл ересью племянника, находя, что она покроет позором ближайшую родственную линию и навлечет на нее вражду остальных курайшитов. Магомет принимал близко к сердцу злобное противодействие дяди и приписывал все внушению жены его, Ом-Джемили.
Преимущественно же его печалила эта враждебность потому, что он видел, как она дурно отражалась на счастье его дочери Рукайи, влечение которой к его учению вынуждало ее терпеть упреки со стороны мужа и его семьи.
Эти и другие причины различных неприятностей угнетали и усиливали болезненное настроение его ума. Он ослаб, сделался угрюм и все более и более стремился к уединенным размышлениям. Те родные, которые любили его, замечая эту перемену, боялись, чтобы он не заболел; другие же относились к нему насмешливо и находили у него помрачение ума; и во главе последних стояла Ом-Джемиль, жена его дяди, сестра Абу Софиана.
Результатом такого расстроенного состояния ума и тела было другое видение или откровение, которое повелевало ему «проповедовать и прославлять Господа». Теперь ему предстояло смело и открыто провозгласить свое учение, и прежде всего своему роду и племени. Для этого на четвертом году своего так называемого посланничества он созвал всех курайшитов из рода Хашима сойтись на холме Сафа, близ Мекки, обещая сообщить им вести, очень важные для их благополучия. По этому приглашению все собрались в назначенное место; в числе их находился и враждебный ему дядя Абу Лахаб с Ом-Джемилью, насмешницей-женой своей. Лишь только пророк заговорил о своей миссии и сообщил о своих откровениях, как Абу Лахаб в бешенстве вскочил со своего места, стал поносить его за то, что он собрал их из-за таких пустяков, и, схватив камень, намеревался запустить его в Магомета. Но пророк бросил на него гневный взгляд, проклял руку, поднявшуюся с угрозой, и предсказал ему гибель в геенне огненной, причем с уверенностью прибавил, что жена его, Ом-Джемиль, сама принесет пучок терну, чтоб разжечь этот огонь.
