В 1992 году в Великобритании вышла книга Эймона Даффи, профессора Оксфордского университета, «Сокрушение алтарей. Традиционная религия в Англии. 1400–1580 гг.»[139]. Этот историк не занимался специально исследованием ведовства, но критическая направленность его книги по отношению к труду К. Томаса и к традиционным работам по английской Реформации, исходящим из протестантских ценностей и оценок, очевидна уже из самого заглавия. В своей работе Э. Даффи отрицает наличие «глубокой пропасти между „народной“ и „официальной“ религией», которую усматривали его предшественники. Кроме того, он отказывается от термина «народная религия», и вместо этого предлагает говорить о «традиционной религии», желая тем самым подчеркнуть не архаическое и статичное в религии, а «всеобщий характер религиозной культуры, который коренился в наборе наследуемых и разделяемых [всеми людьми] верований и символов, оставшимся бесконечно гибким и многообразным»[140].
В рамках актуальной проблемы народных представлений о ведовстве написана работа Д. Уиллис[141], основанная на использовании гендерного ракурса. Исследовательница сделала новаторскую попытку рассмотреть указанную проблему через призму восприятия женщины в народной культуре. В отличие от своего более раннего предшественника Ж. Мишле, видевшего в ведьме социальную бунтарку[142], Д. Уиллис считает женщину сосредоточием традиционной культуры, хранительницей ее основ. Предметом пристального внимания исследователя стали гендерные роли и модели поведения женщин, связанные с выполнением таких основных функций, как приготовление пищи, рождение детей, ведение хозяйства, уход за больными и умирающими и т. д. Знания, лежащие в основе этих действий (долгое время являвшиеся сакральными для мира мужчин) и, прежде всего, знание о деторождении, оформленное в такое традиционное явление, как повитушество, стало по ее мнению, основой гендерных конфликтов, оформлявшихся в обвинения в ведовстве[143].
Социо-культурной проблематике посвящена работа Р. Бриггс[144], сделавшего предметом своих исследований мир соседских взаимоотношений и процессы социальной коммуникации в контексте ведовства. Историческому анализу был подвергнут широкий спектр социальных и межличностных конфликтов, возникавших на почве соседско-бытовых отношений, а также личные интересы и движущие мотивы, лежащие в их основе. Внимание историка также было обращено к таким явлениям как общественное мнение, молва и слухи, игравших ведущую роль в генерации подозрений в ведовстве.
Крупное региональное исследование 90-х годов XX века принадлежит перу Дж. Гейза, исследовавшего знаменитый английский процесс против ведьм 1662 года в Бери Сент-Эдмондс[145]. Принимая разделение культуры на официальную и народную, автор рассмотрел этот случай в двух контекстах: официально-судебном и популярном. При этом особое внимание он уделил диалогу культур в контексте ведовства. Особая заслуга автора заключается в скрупулезном анализе памфлетного текста, посвященного выше указанным событиям.
Новым явлением в зарубежной историографии 90-х годов XX века стали работы, написанные с привлечением психоаналитических теорий. Хотя, строго говоря, первооткрывателем в этой области был не кто иной, как основатель психоанализа З. Фрейд, использовавший материалы автобиографии баварского художника Кристофа Хайнцмана, считавшего себя одержимым дьяволом, для обоснования новаторской теории шизофрении[146]. В книге «Эдип и дьявол», вышедшей в 1994 году, Л. Роупер[147] рассматривает источником обвинений в ведовстве материнство. Автор подчеркивает важность иррационального и бессознательного в истории, и поднимает вопрос о роли телесности в культуре. По его мнению, кризис в гендерных отношениях существовал на протяжении всего средневековья, но в период Реформации он проявился в гендерном измерении греха и антагонизме общества по отношению к незамужним женщинам, ставших излюбленным объектом для обвинений в ведовстве. В своей работе Роупер исследует, в основном, обвинения, исходившие от женщин, доносивших на представительниц своего же пола. Изучение документов и причин обвинений привело автора к выводу о наличии латентных конфликтов в отношениях жертвы и обвинителя. Частыми жертвами обвинений в ведовстве становились сиделки и кормилицы, находившиеся подле ребенка на протяжении всего послеродового периода матери, и на плечи которых зачастую перекладывалась обязанность прислуги по дому. Сознание матерью собственной частичной неполноценности, наличие рядом человека, ответственного за кормление ребенка и исполняющего функции хозяйки по дому, следующие зачастую вслед за удалением кормилицы естественные для грудных младенцев болезни ребенка, приводили к тому, что комплекс неполноценности матери, сопряженный с бессознательными ревностью и страхом по отношению к бывшей кормилице, прорывался наружу в виде обвинения последней в ведовстве. В своей работе Л. Роупер обращает внимание на психологию женщин в контексте веры в ведьм, на внутренний мир их переживаний и мировосприятие. В этом же концептуальном русле написана статья Д. Уиллис[148].
Важное обобщающее исследование по ведовству в рассматриваемый период было проведено Стюартом Кларком[149]. Предметом специального изучения автора стало интеллектуальное восприятие ведовства в Западной Европе в конце XVI–XVII веках, анализ ученых идей и концепций современников «охоты на ведьм». В центре внимания Кларка — процесс «рационализации» демонологии, ознаменовавший собой завершение средневековой традиции и формирование нового этапа в развитии этой отрасли знания. Как показывает его исследование, развитие естествознания, светской науки и экспериментальной философии только отчасти поколебало веру в ведьм, отчасти же вызвало ее трансформацию, суть которой заключалась в адаптации к новому «рациональному» мышлению. Ценность работы С. Кларка заключается в том, что ее результаты снимают традиционное противопоставление «просвещение»-«суеверие», заложенное еще историками либеральной школы, и делают саму проблему — почему раннее средневековье, отрицавшее колдовство как суеверие, оказалось «просвещеннее», чем позднее средневековье — окончательно устаревшей. Как показал автор, вера в ведьм не парадоксально, а гармонично вписалась не только в традиционную, но и в интеллектуальную культуру раннего Нового времени.
Одним из наиболее авторитетных исследователей современности считается американский ученый Брайан Левак, начавший свои научные изыскания в конце 8о-х годов XX века. Его перу принадлежит несколько обобщающих трудов и большое количество специальных статей, посвященных отдельным сюжетам и аспектам ведовства[150]. При этом область научных интересов Б. Левака, по его собственному признанию, ограничивается исключительно «охотой на ведьм»[151]. Его работы направлены на объяснение главного для него вопроса: почему европейская «охота на ведьм» имела место быть? Поэтому круг своих исследовательских задач он сконцентрировал вокруг выяснения причин возникновения и прекращения «охоты», ее движущих сил, интеллектуальных и правовых оснований, социального состава, динамики, географии, хронологии и других «классических» аспектов этой темы. Хотя Б. Левак комплексно подходит к изучению феномена, и признает важность изучения ведовства, как совокупности верований и представлений о ведьмах, последнее еще не нашло в его исследованиях специального освещения.
Провести историографический анализ всей научной литературы о ведовстве, появившейся в 90-е годы XX века в зарубежной исторической науке, в данной работе не представляется возможным, потому что счет ей идет на сотни единиц, и эта задача может быть решена только в специальном историографическом исследовании, а не обзоре к настоящей книге. Однако некий общий срез этого важного периода в истории изучения ведовства может быть проиллюстрирован масштабным событием, которое произошло в 1992 году — публикацией двенадцатитомного собрания всемирных исследований по ведовству под редакцией Брайана Левака[152], представляющей итог нескольких всемирных научных конференций. Эта важная в истории изучения ведовства публикация, с одной стороны, стала своеобразным научным итогом длительного исследования данного предмета, показав, какие результаты были достигнуты в разработке тех или иных проблем, сюжетов и аспектов этой обширной темы; с другой стороны, она сформулировала новые проблемы и задачи, стоящие перед исследователями ведовства, а также обнаружила исследовательские пробелы и «мертвые зоны», обойденные вниманием специалистов. Необходимость систематизации истории изучения ведовства и выявления тенденций в этой сфере обусловила появление историографических статей[153].
