Ушел Андрей громче, чем появился. Удаляющиеся шаги его я расслышала, как и полушепот-полуугрозу:
— Не пожалейте только о сем, барышня.
Какой смысл орать, рвать на себе платье и волосы, рыдать и вопрошать — за что? Почему я в доли секунды лишилась всего, что мне было важно, чем я дорожила, что хотела сберечь, и оказалась черт знает где в разоренном имении, без денег, без каких-либо перспектив, и вместо того, чтобы думать, что делать со всем этим, как выживать, должна заниматься охотой на ведьм? Мироздание или кто там, кто решил зашвырнуть меня в это тело, было навеселе? Для меня ведьмы и магия были забавной строчкой в «Классификаторе видов экономической деятельности»…
— Ужин где? — рявкнула я, подлетев к двери, и от моего крика зашатались стены и содрогнулась сыра-земля.
Почти сразу раздались шаркающие шаги, и в конце коридора возникла Анна.
— Чуток погодите еще, матушка. Скоро будет.
Голос ее был спокойный, и мне стало немного легче. Я жестом остановила ее и подошла. Анна поклонилась, я потянула носом — там кухня. Мне нужно туда сходить. Что-то там есть нам сегодня и завтра?
— Покажи мне, что за запасы у нас, — велела я. — Лука говорил, с трудом перезимовали.
Не дожидаясь, пока Анна что-то начнет объяснять, я прошла в кухню и убедилась, что в некотором отношении понятие «голод» у барских крестьян и моих современников отличалось. Нет, здесь ничего не ломилось от разносолов и по углам не тухли невостребованные осетры, но мышам было раздолье. Вопреки моим представлениям о хранении продуктов в эти времена, запасы лежали прямо на кухне, а может, в этом мире были другие обычаи или четырехлапые любители поживиться похитрее наших, или еще какие-то причины.
— Это что… все запасы? — спросила я растерянно, оглядывая небольшие бочонки, казалось, с крупами, однозначно — бочонок с медом, я не могла ошибиться, это именно медовый потек застыл на крутом потемневшем боку, сложенные в углу стопкой овощи… Кабачки на вид, но темно-красные.
— Помилуйте, барышня, это Кузьма сегодня из амбара принес, — ответила Анна не менее потерянно. Да, еще один мой глупый вопрос, и, увы, не последний.
— Откуда это все? У нас нет денег, Анна! Откуда столько еды?
— Так вы приказали, барышня, — почти прошептала Анна, побледнев. — Как его сиятельство денег дал, вы же сами Луку в село послали… Что зимой померзло, что мышь поела, так мы доели, а вы…
Я предпочла бы это просто не слышать.
— А что в кухне было, так вы сами приказали свиньям выкинуть…
Премудрейший, почему ты настолько несправедлив и не даешь часть своей мудрости своим детям?..
— Вот что, Анна… — Я с трудом собралась с мыслями. — Здесь довольно еды нам — и мне, и вам всем. Никто не будет больше есть ничего испорченного, и вот это вот что? Мой ужин? — я указала на два источавших умопомрачительные ароматы горшка. Доходили они не в печи, а на своеобразной плите: большой кирпичный короб, обмазанный известью, накрытый сверху толстой металлической пластиной. Где-то там горели дрова — жар я ощущала и от пластины, и откуда-то сбоку. — Это много для меня одной, хватит всем. — Я подумала: нет, на пятнадцать человек мало. — Хотя бы мужчинам, детям и Степаниде. И женщины пусть едят хорошо.
Идиотка. Эта барышня идиотка. Недалеко ушла от своего разгульного братца.
Я быстро вышла, в который раз услышав вслед: «И впрямь умом тронулась». Черт с ним, со мнением обо мне крестьян. Сколько еще успела растратить эта безголовая деваха? На что? На тряпки? На экипаж? На балы?
Я выбежала во двор. Покрутила головой в поисках амбара — вон он, притаился среди деревьев, явно ведь плодоносных когда-то. Огромный сад, запущенный, поредевший, но некогда дивный, сколько здесь было — уже неважно чего. Весна, и надо садом как можно скорее заняться.
По высохшим пыльным дорожкам, по камням, попадавшим мне под ноги, я дошла до амбара и дернула дверь. На меня пахнуло сыростью, затхлостью, гниением… Нет, очень быстрый осмотр показал, что это старые запахи, но пройдет немного времени, и все, что здесь лежит, будет так же безнадежно испорчено. Дура, дура! И крестьяне не смели ей возразить, и какой-то ушлый купчина продал дурехе то, что еще не подготовлено было к длительному хранению или вовсе ему не подлежало. А может, я зря клеветала на купца, откуда ему было знать, что это все не на пир горой, а на год, потому что не предвидится больше денег практически никаких…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я была готова завыть, но и это ничего бы не изменило.
Солнце заходило, окрашивало в алый цвет облака, и на востоке на небо набегали темные тучи. Будет дождь, подумала я, а Степанида хотела искать кошель при луне. Был кошель или не был? Вечер падал на мою неприкаянную вотчину, запахло стоячей водой, робко прокашлялась невидимая первая лягушка. Подобрав юбку, я кинулась обратно на кухню, где Анна, все еще не отошедшая от моих слов, собирала мне ужин.
— Этого много! — с порога сказала я. Напугала ее? Неважно. Ни один человек не в состоянии столько съесть. — Хватит… этого, — я подошла и отставила в сторону небольшой котелок с — по виду — рагу. — Остальное раздели на всех, но сперва собери всех, и пусть перенесут все из амбара в сухое место. И не кучей все припасы сваливайте, должен быть воздух. Ну? — прикрикнула я, потому что Анна столбом замерла. — Как себе запасы хранишь, так, что ли?..
Анна мелко-мелко затрясла головой. Мне показалось, она ожидала удара.
— Вот как себе и мне сделай!
— Так… в какое место-то, матушка? — проскрипела она. — Поди, кроме старых барских комнат…
— Значит, в старые комнаты! В сухие! Кузьму кликни, — какая-то память вовремя подсказала мне, что он должен знать, как верно хранить продукты. — Я выдохнула, меня трясло, и я очень старалась не подавать виду. Я, я, я прежняя виновата в том, что здесь происходит, не меньше. Может быть, после смерти отца я еще могла что-то исправить, дать братцу от ворот поворот или, возможно, продать крестьян да хоть незнакомому мне Павлу Юрьевичу, который жизни не видел без Степаниды…
— Скажи-ка мне, Павел Юрьевич что, часто сюда заглядывает? На Степаниду засматривается? — спросила я. — Откуда слух, что он ее выкупить хочет себе на утеху?
Анна, теперь пытавшаяся что-то сотворить из уже собранного для меня ужина согласно моим приказаниям «поменьше», вздрогнула и выронила горшок. Он громко ударился о деревянный стол, расплескав горячую жижу, так, что Анна едва успела прикрыть руки грязной прихваткой.
— Помилуйте, барышня. Какой Павел Юрьевич, — проговорила она, застыв истуканом над столом, — когда Степанида от нашего барина прошлый год понесла?..
Глава шестая
Хватит, хватит с меня загадок.
Бедная Анна забилась в угол, пока я, наплевав на все существующие приличия, традиции и обычаи, быстро ела рагу, наклонившись над столом. Было горячо, я давилась и морщилась, но — вкусно, вкусно, черт побери, и хлеб был воистину хлебом, а не резиной, напичканной для удорожания злаками. Я полагала, что мне кусок не полезет в горло — как бы не так, свежий воздух, молодое тело, если бы еще я проявила хоть какие манеры, потому что так, как я, не ели благовоспитанные барышни.
Но мне было плевать.
За окном резко стемнело, я покосилась — но нет, это не вечер, просто будет гроза. Значит, Лука вернется в ближайшие минут двадцать или не вернется сегодня совсем. Как вариант, на который я бы не очень рассчитывала, он окажется в усадьбе поздно, весь вымокший и продрогший, и вряд ли будет способен внятно ответить мне на вопросы.
— Отец Петр ох ругался, да простит меня Преблагой за хулу, — бормотала меж тем Анна, глядя на меня исподлобья. — Мол, наше дело землю пахать, а не в барские спальни носы совать.
Я сдвинула брови, утерла некрасиво свисавшую изо рта капусту или что-то на нее похожее. По крайней мере, на вкус.
— Так, может, прав отец Петр? — я придала голосу заведомую резкость. Нет, мне было без разницы, с кем замужняя женщина изменяла мужу и от кого она понесла. Сплетни — куда большее зло, и если бы не досужие языки, не зависть, не домыслы, не любопытство, не желание людей покопаться в чьем-то — не всегда и грязном! — белье, не творилось бы многое из того, что твориться и не должно, ни в моем прежнем мире, ни в этом.
