Трактор сыто урчит, прибавляя ход, и мы покидаем двор хлебозавода.
Ну вот, собственно, и всё, отработали.
Там, во дворе, осталось примерно полсотни трупов. Думаю, по количеству потерь это будет теперь вторая эпическая битва после штурма гипермаркета. Мы загрузили примерно полсотни мешков. По меркам мирного времени, разумеется, это страшный эквивалент, но…
Я говорил выше, что в Городе убивают за мешок муки?
Теперь вы знаете, что это не метафора.
Глава 3
В гостях у ДНД
Если бы мы смотрели кино с нашим сюжетом, то там, очевидно, было бы так: корма прицепа стремительно удаляется к окрашенному в рассветный багрянец горизонту (камера следует сзади, чуть ниже, крупным планом наезжая временами на суровые и одухотворённые лица справедливых народных бойцов), позёмка заметает следы – а в следующем эпизоде вся толпа уже сидит в жарко натопленной гостиной и радостно уплетает свежеиспеченные лепешки. Ну и, понятное дело, едоки сыто икают и с оптимизмом смотрят в промороженное окно: муки́ полно, теперь до весны всяко разно доживём.
Увы, в реалии так хорошо не получилось.
Выехав из района, мы битый час петляли, выписывали хитрые кривые и заметали следы. Вот это последнее вовсе не фигура речи, а в буквальном смысле: привесили к прицепу волокушу, бросили в неё несколько мешков с мукой – и вперёд. Пусть теперь разбираются, на чём тут ехали да что тащили.
Уже на рассвете мы разделились. «Инвалиды» забрали трофеи и отправились домой, изображать невиновность и непричастность, а мы с Нинелью поехали с трактористом прятать муку. Иван сказал, что там всё подготовлено, и местечко для схрона, и домишко для сторожевого поста, так что нам надо будет только разгрузить и немного покараулить. А ближе к полудню, как всё устаканится, он пришлёт кого-нибудь нас сменить.
Движение вполне осмысленное: Иван на виду, товарищ активный и популярный. Кроме того, если наводка про «переезд» прошла неловко, могут возникнуть вопросы. А про нас с Нинелью никто и не вспомнит.
* * *
Вскоре трактор заехал во двор спецавтохозяйства, расположенного между городским жилым кварталом и частным сектором. Коля-тракторист заглушил двигатель, мы спешились и некоторое время прислушивались-присматривались, пытаясь обнаружить какую-нибудь враждебную активность.
Как и на всех прочих бесхозных предприятиях, здесь на славу потрудились мародёры, так что можно было даже не пытаться отыскать хоть что-то полезное. Во дворе и распахнутых настежь боксах валялся железный хлам, засыпанный снегом (и в боксах тоже намело до половины), виднелись несколько обледеневших остовов машин, у отдельно стоящего кирпичного здания без крыши целиком отвалилась стена, образовав внушительную гору битого кирпича и шифера. Наверное, снимали балки с крыши, и без механической тяги тут не обошлось, цепляли тросом к трактору и тянули.
Хм… Вполне возможно, кстати, что это Коля тут проказничал, семью дровами обеспечивал.
– Твоя работа?
– Ну… Гхм… Это мы ещё с Иванычем, дядькой моим… – Коля вдруг засмущался, как будто его поймали на чём-то категорично аморальном. – Да хлипкий домишко оказался, даже не ожидали! Дёрнули балку, а оно и посыпалось.
– Ну а дрова нормальные получились?
– Да ты что! Дрова царские, столько лет балки сохли, звенят прям…
Враждебной активности мы не обнаружили.
До городских домов далековато, между ними и спецавтохозяйством приличное скопление гаражей, а ближайшие усадьбы частного сектора можно с легким сердцем вычеркнуть из схемы.
Тот дом, что ближе всех, необитаем и как раз оборудован для сторожевого поста, две усадьбы справа выгорели, две слева – дворы тракториста и его тестя, отца супруги, в следующем доме тоже родственники, там живёт семья погибшего тракториста.
Да, со спецавтохозяйством получился курьёз. Как заглушили мотор, я спросил, что это за учреждение (воротная штанга завалена, надпись под снегом), Коля ответил «спецавтохозяйство» и с гордостью добавил, что до Хаоса он здесь работал механиком.
Я озирался по сторонам, был погружён в свои мысли и не сразу уловил суть.
– Спецавтохозяйство… Спецавтохозяйство… Эмм… Угу… Так это база спецназа, что ли? Эмвэдэшного или фээсбэшного?
– Ну да, типа того, – в тон ответил Коля. – Это база говновозов и мусоровозов. Самые нужные спецмашины. А я их ремонтировал.
Посмеялись, немного разрядили обстановку.
Дальше всё было совсем не весело. Коля загнал прицеп в один из боксов, на смотровую яму, открыл задний борт, и мы начали сгружать муку.
И вроде бы сваливать мешки из кузова не в пример легче, чем таскать и подавать наверх, но тут мне пришлось несладко. Пока ехали, я остыл, продрог и почувствовал ломоту в отвыкших от тяжёлой работы мышцах. Спина болела, как у страдающего ревматизмом старикашки.
Нинель мы по-джентльменски выставили на охрану, ворочали мешки вдвоём с Колей. Он был весел и бодр, даже насвистывал что-то и неутомимо трудился, не давая мне передохнуть. Вообще заметил, что эти местные работяги, всю жизнь вкалывающие на производстве, какие-то двужильные. Коля вроде худой, а силёнкой Бог не обидел, вон как мечет. То ли большой опыт сказывается, то ли они едят что-то получше, чем пустую уху из хека и дважды пустой «доширак».
Сгрузили быстро, в несколько ровных слоёв. Яма была подготовлена заранее, аккуратно выстлана брезентом. Мешки прикрыли таким же брезентом, Коля отвалом притолкал кучу битого кирпича, который мы равномерно набросали сверху, затем засыпали снегом.
На мой взгляд, получилось неплохо. Если ничего не подозревать и дотошно не приглядываться, со двора выглядит вполне как обычная яма, заваленная мусором и снегом.
– Нормально получилось, – с глубоким удовлетворением подтвердил Коля. – Теперь поехали, я вам «пост» покажу.
* * *
«Пост» был оборудован в пустующей усадьбе с отменным видом на двор спецавтохозяйства.
Дом разграблен, но стёкла не побили, не пакостили (типа, распоротые перины и подушки) и не нагадили нигде. Наверное, местные мародёрствовали, аккуратно, по-свойски. Не удивлюсь, если Колино семейство приложило руку к этому деянию (по аналогии с разобранной крышей в спецавтохозяйстве).
В комнате, окно которой выходило на объект, было тепло, возле печки лежала охапка мелко поколотых дров, лёгких и сухих, как порох. Наверное, с тех самых смародёренных балок.
– С вечера протопил, – пояснил Коля. – Днём не топите, дым видно будет. А до вечера не замёрзнете, дверь не открывайте, чтоб не выветривать.
– Да нас к полудню сменят.
– Ну, сменщикам передайте. Нехорошо будет, если днём – дым. Тут на вид вроде пусто, но на самом деле полно народу, и все знают, где живут, а где нет никого. Ну и начнут интересоваться, кто там рядом со мной заселился.
– Хорошо, передадим.
Я оценил позицию. Забор немного мешает. Сходил во двор, отогнул лист жести на заборе, вернулся: вот теперь нормально, объект как на ладони. С ДНД и «курками», естественно, связываться не станем, но поползновения всех прочих неорганизованных мародёров будем пресекать.
– Какова вероятность, что на объект кто-то зайдёт?
– Вероятность? А, понял… Ну, не знаю. – Коля почесал затылок. – Да никто туда не ходит. Все знают, что оттуда утащили всё, зачем ходить?
– А сюда, в частный сектор?
– А зачем?
– За дровами. Тут, наверное, полно бесхозных дач и усадеб.
– Ну, не так уж полно, но есть.
– Ну так…
– А там, за гаражами, детсад есть, оттуда пока берут. Отсюда же далеко таскать. В общем, пока в садике весь пол не выберут, сюда не придут. А там ещё на неделю дров осталось. И кстати, там крышу и беседки ещё не разбирали.
После этого Коля пообещал прислать с женой завтрак для нас и уехал домой.
* * *
Пришла Колина жена – Алёна, пригожая женщина лет тридцати, принесла нам чайник сладкого чаю, варёной картошки, соленых огурцов и несколько тоненьких кусочков сала. Тонких до прозрачности, понятно, что, образно выражаясь, от сердца оторвали.
Обнялась с Нинелью, зачем-то всплакнула. Потом притащила из соседней комнаты старое лоскутное одеяло, по-хозяйски проверила заслонку в печной трубе и, пожелав нам приятного аппетита, ушла.
Мы с аппетитом поели и вволю напились чаю. Картошка показалась мне удивительно вкусной (ну так и немудрено, после «доширака» и хекнутой ухи), а сало вообще сошло за одно из чудес света.
Я спросил Нинель, почему Колина супруга пустила слезу.
– Она племяшка Михаила, – пояснила Нинель. – Ну и вот…
Ясно. Михаил – это сердечный друг Валентины, мамы Нинели. Он погиб, когда мы ходили за бухлом, ещё до Хаоса.
Нет, это как-то вульгарно получается. Человека ведь нет, про него теперь либо хорошо, либо про футбол.
Скажем так, мы ходили… эмм… ага… Трах-тередох… Короче, как ни крути, а мы по-любому ходили за бухлом. И Михаил погиб вовсе не геройски, а потому что повёл себя как последний оболтус.
