— Ну, что ещё?
— Господин Виноградов, вы представляете, что будет с вами, если выяснится, что вы препятствуете следствию? Находящемуся на контроле у его величества… С вашим-то количеством врагов!
— У хорошего сыщика всегда много врагов. Но поясните вашу мысль насчёт воспрепятствования.
— Я сейчас поговорю в телефон прямо при вас с фон-Плеве, вызову особую команду департамента, мы заберём Панибратова и он очень быстро расколется. Полагаю, и записочки ваши отыщутся, по которым он Сашку-офицера выпускал.
Начальник отделения задумался. Вид у него при этом был вовсе не испуганный, скорее, раздосадованный.
— Ладно, — сказал он спустя минуту. — Я же понимаю: если вы вцепились в хвост — уже не отстанете. Вас бы, по правде говоря, надо на моё место. Только намекните — я уйду без борьбы. Жалование очень хорошее!
— Давайте о деле.
— А может, лучше не стоит? Поверьте, я вас уважаю и желаю добра. Тут такие люди замешаны… Даю слово дворянина, что Сашка Макова не убивал; он был занят в ту ночь другими делами. И вам бы лучше не знать, какими. Обещайте мне не давать хода тому, что услышите!
— Я должен знать всё, господин Виноградов. До мелочей. И сам потом решу, как мне распорядиться этими сведениями.
Статский советник опять надолго задумался. Почему же он так спокоен? Здесь каторга светит, с лишением всех прав состояния. Что-то не так…
— Хорошо. Если вам угодно совать свою голову под топор, не смею вам в этом мешать. Но я предупредил! А теперь вспомните полицейскую сводку по столице на 28 февраля. Департамент её получает. Сколько там было убийств?
— Сводку той ночи? Момент… Кажется, кроме смерти Макова там ещё было одно убийство. Купца какого-то. Так?
— Именно так.
— Его зарезали в трактире «Рим», в Апраксином.
— И как артистично зарезали, Павел Афанасьевич! Сидел себе купец, потреблял ботвинью с сигами. Кругом уйма народу. И тут вдруг — раз! — линнемановской[11] лопаткой, словно топором, по сонной артерии. У всех на глазах, не тушуясь. Ударивши, убийца спокойно направился к дверям и вышел вон, никем не остановленный. Так все были поражены, что даже словесный портрет злодея не смогли потом составить! Крови натекло — страсть; я сам выезжал на место происшествия.
— А, выйдя из трактира, сей головорез отправился на Офицерскую и заселился обратно в камеру? Где никому и в голову не придёт его искать.
— Именно так.
— Вы настолько спокойно мне в этом признаётесь, господин статский советник, что, право, я обескуражен. Кто дал Сашке-офицеру приказ кончить несчастного купца?
— Терпение, господин статский советник; сейчас мы дойдём и до имён. Но сначала уточним личность убитого. Не помните фамилию из сводки?
— Смешная какая-то фамилия… Нет, достоверно не помню.
— Зелипупов, моршанский купец. Теперь понимаете?
— Зелипупов? Тот самый? — Благово стукнул себя кулаком по коленке. — Вот оно что! Ну да, конечно, тот самый. Эко вывернуло!
Уже давно, в 1869 году, в Тамбове судили секту скопцов, возглавляемую знаменитым Максимом Плотицыным. Этот обычный с виду моршанский торговец оказался, по итогам следствия, главой всего скопческого старообрядческого толка, самого богатого и самого законспирированного из расколов. Со всей России единоверцы передавали Плотицыну капиталы на развитие учения. Во время обыска полиция обнаружила подземные кладовые, доверху набитые деньгами. Дом Плотицына был подобен дворцу Аль-Рашида: по всем полкам и на подоконниках лежали в беспорядке бесценные ожерелья из драгоценных камней, золотые табакерки, перстни с бриллиантами… Всего было конфисковано денег и ювелирных изделий на сумму более десяти миллионов рублей! На суде вскрылись факты связи сектантов со многими важными тузами, даже из высшего общества. Расколо-учитель и с ним ещё 27 единоверцев отправились на каторгу. При этом оказалось, что сам предводитель секты оскоплён не был и вёл весьма скоромный образ жизни!
Позже выяснилось и другое: полиция конфисковала лишь часть скопческих капиталов. Незадолго до ареста Плотицын успел передать основные богатства своему помощнику, моршанскому же купцу Зелипупову. Последний тоже оказался под судом, но был оправдан и сделался затем новым предводителем изуверской секты. Синод довёл это до сведения государя, и Александр Николаевич лично повелел сослать начётчика в Вологду. Высочайшее повеление саботировалось несколько лет! Зелипупов вёл себя вызывательно: открыто жил в Моршанске, занимался коммерцией, наезжал и в столицы. Наконец, он в тамбовском казначействе случайно попался на глаза вновь назначенному начальнику губернского жандармского управления полковнику Новицкому, который шуток не признавал. Обнаглевший купец оказался — таки в Вологде. С тех пор прошло десять лет, в течение которых Благово ничего не слышал о Моршанском Аль-Рашиде. И вот теперь Сашка-офицер зарубил его в питерском трактире линнемановской лопаткой!
— Что, вологодская ссылка уже закончилась?
— Давно! Скопцы выкупили его у Макова за сто тысяч.
— Кто же велел убить Зелипупова? Как я понимаю, Сашка получил заказ через ваше посредничество, а вам велено было помогать.
— Истинный крест, Павел Афанасьевич. Всё расскажу, не сомневайтесь. Ведь в этом имени — моё спасение! Вы, как и пожелали, узнаете полный расклад — и после этого оставите меня в покое.
— Настолько в этом уверены?
— Настолько, настолько. Дело в том, что Зелипупов много лет ссужал деньгами… великого князя Михаила Николаевича. Ещё когда тот был наместником на Кавказе. Ссуды августейший должник, разумеется, не возвращал, но оказывал за это обер-скопцу своё покровительство. В том числе прикрывал и от полиции. При прежнем государе, своём брате, Михаил Николаевич ничего не боялся. Тогда сосланным на Кавказ «христовым голубям» был просто рай: никто их не трогал, все знали: хозяин не велит! Но государь сменился и Зелипупова взяли наконец за пищик[12]. Он и давай козырять именем великого князя: расписки показывать и даже частные письма. Отстаньте, говорит, а то нажалуюсь на вас самому! Сыщики же только смеются. Жалуйся, говорят, старый мерин, а только Александр Третий не то, что Второй. Он таких вещей не терпит; будет на орехи и тебе, и великому князю. И верно: пришёл к Михаилу Николаевичу судебный следователь и стал вопросы задавать. Представляете? Вежливо, но вопросы-то всё неудобные. Нашего фельдмаршала чуть от такой наглости кондратий не хватил. Он было на дыбы: как ты смеешь, мальчишка, я тебя в порошок сотру… Побежал к царствующему племяннику, а тот говорит: перед законом, дядя Миша, мы все равны и я тоже. Чтобы принял ещё раз следователя и ответил на все вопросы! В итоге ко мне явился генерал-адъютант Софиано.
— Леонид Петрович?
— Так точно. Товарищ генерал-фельдцехмейстера[13], правая рука Мишутки не только по артиллерии, но и по всяким более интимным делам. Ловкий господин! Софиано передал мне просьбу своего августейшего патрона: заткнуть Зелипупову рот. Я подумал — и предложил, так сказать, радикальный способ. Как раз у меня Сашка-офицер об эту пору под боком был. Великий князь, как мне передавали, спервоначалу ужаснулся. По-моему, так просто денег жалел: Сашка запросил пятнадцать тысяч. Но скопец всё не унимался, и начал давать уже весьма откровенные показания под роспись. Ему ничего другого и не оставалось: скопцов теперь не на тёплый Кавказ ссылают, а в Якутскую область… Словом, согласие и деньги были получены, дело — сделано. Если бы не вы, Павел Афанасьевич, так бы всё и осталось шито-крыто. Скажите — правда за правду — как вы узнали? Это вам Скиба сказал?
— Кто таков этот Скиба? — не моргнув глазом, ответил Благово. — В свидетели пойдёт?
— Или Миронович? Тот тоже подлец известный.
Сыщики помолчали. Благово, признаться, был обескуражен услышанным. Дядя государя, председатель Государственного совета, генерал-фельдмаршал — и заказчик наёмного убийства. Что теперь делать с такими сведениями? Виноградов смотрел на него с усмешкой и почти сочувствием.
— Да не забивайте себе голову, Павел Афанасьевич! Доложите всё Плеве, а он пусть решает.
— Плеве не полезет в такой вопрос.
— И правильно сделает! Плодить себе недругов из великих князей… Таких дураков нет. Он доложит министру. Тот на себя тоже не возьмёт. Я вам расскажу, как дальше сложится. Граф Толстой не решится докладывать государю такое мутное дело, а поедет на Миллионную, 19[14]. И там они… что? правильно! обо всём договорятся. Я никаких показаний, извините-с, не дам. Сашка-офицер примет убийство на себя — мстил-де за честь поруганной сестры — и пойдёт на каторгу, откуда вскорости и сбежит. Крайним окажется мелкая сошка Панибратов. Он во всём сознается: да, выпускал душегуба на одну ночь за мзду, ешьте меня с кашей… Его выгонят со службы, а Михаил Николаевич в награду пристроит верного человечка. Каким-нибудь смотрителем в своё имение Боржоми. В жаловании Панибратов существенно выиграет, и от столиц будет далеко. Кому от вашего дознания повезёт, Павел Афанасьевич, так это ему!
