а по телевизору она уже кончилась.
Между тем Колотилкин с Аллой поднимались на Красную. Завидели угол мавзолея… Горбачёв, Рыжков,[25] Лигачёв… «Ум, совесть, честь». Ба, знакомые всё фронтоны![26]
Но восторг из Колотилкина и Аллы что-то не выскакивал.
«Когда-то, — думал Колотилкин, — сухорукий рыжий кормчик Coco Джугашвили указывал с крыши этой табакерки,[27] как с утёса Кавказа, на проходившие мимо в празднике толпы, говорил: «Вон бараны идут!» А что нынешние кормчики думают про нас?»
Поди узнай, про что думается на крыше табакерки-мавзолея?
Болтают себе ручками, вроде светятся лицами. Дюже счастливы? С чего они счастливы на этом кладбище?
Хоть круть-верть, хоть верть-круть, а Красная площадь разве не кладбище? Вон в табакерке в пуленепробиваемом гробу сам Ильич лежит-отдыхает после трудов праведных. А по нему ходи, топчи в веселье? А под ним в буфетах закусывают икоркой верные ленинцы, продрогши в долгие ебиляции на крыше, отсиживаются, согреваясь на горшках, разминаются в спортзале.
А за мавзолеем могила на могиле.
Склад готовой продукции.
И в стенку эсколь понапихано золы.
Что за праздничек на кладбище? Где такое видано?
Только у нас. Только у нас…
Как-то не веселится на погосте.
Колотилкин молчит. Алла молчит. И все вокруг молчат. Бредут, носы в брусчатку. Лишь подошвы ширк-ширк, ширк-ширк.
Облизывают и без того гладкие каменья.
Вдруг Колотилкин древком ткнулся в спину впереди.
— Не дерись, — мирно повернулся мужик. — Иди медленней, поворачивайся к… Да плакатину, плакатину разверни! А то Михал Сергейч не видит. А плакатина хор-рош!
Мужик кричал Колотилкину с губ в ухо — радостно-больная, захлёбывающаяся кака-фонища из кремлёвских усилителей замертво валила всякий посторонний звучочек.
— Чего? — вкрик переспросил Колотилкин.
— Плакатище твой, говорю, знатён!
И мужчина уважительно развернул получше перед самым колотилкинским носом рулон:
«Партия Ленина, прочь с дороги!»
Колотилкин ободрительно тряхнул того за плечо, стал к нему в затылок вприжим. Колотилкинский взгляд упёрся в холод траурного мавзолеева гранита.
— Михал Сергеич! — трудно, сквозь хрип одурелых динамиков кричала женщина справа. — Не хватит ли говорить со своим народом только по телевизору да из-за границы?
— Не пора ли, — поднялся новый голос, — поговорить глаза в глаза?
— Сердце в сердце?!
— Народ хочет говорить!
Всё на мавзолеевой крыше напряглось в оцепенении.
Стекленеет президентово лицо. Говорить с самим президентом? «Да вы что, товарищи?! Наш народ, понимаете, этого не поймёт! Наш народ, понимаете, этого не позволит! Начнёте тут, понимаете, всякие гнилые идейки подбрасывать!.. Нет! Поменьше митинговщины! Не дискуссировать! Понимаете глубину хода моей мысли?»
Всполошились не только нынешние трудящиеся Кремля. Всполошились и все бывшие трудящиеся Кремля — ушли за президентову спину кто в памятники, кто в красную стену.
Сурово выглядывал из-за мавзолея «друг народа в своей простоте».
Насуровили брови и кормчики помельче калибром. Брежнев, Суслов, Жданов, буфетчик Черненко (одно время занимался распределением в цк).
Наверно, в стене шевельнулся в горшке Вышинский. Был меньшевиком, подписывал арест на самого Ленина. До конца гражданской был врагом революции. А потом срочно перековался в друга. В большевика, в верного ленинца.
Теперь оба почивают-с от делов праведных рядышком, на одной площади. Один в стенном горшке. Другой лежит по-царски вольно в центре персонального зала. В экспроприированном выходном костюмишке.
Правая ладонь раскрыта, выпрямлена.
Казалось, он только что махал ею верным — прошли вот, славицу пели. Махал-шевелил из гробика пальчиками и благословляюще твердил:
«Верной дорогой идёте, товарищи!»
Левая ладонь, кажется, нервно слилась в кулак. Для неверных вот этих, надвинувшихся пёстрым войском моссоветовских колонн. Кронштадтик бы вам второй! Сразу б пошелковели! Сразу б снова возлюбили соввластъ во всей красе! А то видали?! Партия — кайся! Президент — доложи! Рыжков — в отставку беги! Скажи в шутку, кухарята могут управлять, они и разготовы всё у партии оттяпать. Но успокойтесь! Михаил Сергеевич, как и «чудный грузин», верный ленинец. За ним и второй, и третий Кронштадт не закиснет! Тбилиси видали? Вильнюс скоро увидите!
Колотилкин не понимал, чего упрямился президент. Выключи музыку и говори. Язык один. Поймём.
Но президент, похоже, был большой поклонник громкой музыки. Стоял себе наверху и принципиально её слушал.
Колотилкин увидел за горбачёвским плечом каменного «чудного грузина» и вздрогнул. Мамушка ро́дная! Чего ж не любить громкую музыку, когда в тылах у тебя сам генералиссимус! А вон маршал «бровеносец» Брежнев! А вон глава потусторонней КаГеБерии! Главная рука!
Чего не держаться петушком?
Все, думал Колотилкин, давно сошлись во мнении, что Сталин враг номер один всех времен и всех народов. Исключить из партии, убрать со «склада» у Кремля. Заклейми, партия, сталинщину и забудь.
Но партия страдает странной забывчивостью. Она всё забывает это сделать? Или всё недосуг?
Она великодушно кинула муравейкам сталинскую косточку и отвернулась. Вы гложите, а нас не мешайте в эту кашу.
Косточку вертели так, вертели эдако. А дальше что?
Ну, перебрехали всё. Дальше что?
Ждём, когда партия займётся самоочищением. Она ж вроде к тому клонила. Помните? «Партия нашла в себе мужество сказать народу правду».
За этой фразой иссякло её мужество.
Разве партия сказала, что именно она загнала в сталинские лагеря треть страны? Разве это не она уничтожила многие десятки миллионов человек ради эфемерного коммунизма? Или, может, это не она убивала? Может, Ежов, Берия, Ягода и особенно Сталин были беспартийные? Может, и Свердлов, и Троцкий, и Бухарин, и Ворошилов тоже были беспартийные или какие-нибудь сочувствующие? Может, вовсе не КПСС, а дед Мазай или его зайцы загнали нас в дремучее болото голода?
Почему партия не покается? Не осудит своё чёрное прошлое? И самых всех «верных ленинцев» — Сталина, Жданова, Ворошилова… — не вымахнет из своих доблестных рядов? Почему не очистит Красную площадь от партийной шушеры? Почему вообще не уберёт с Красной кладбище?
Очиститься от скверны!
Докажи, что к прошлому хода нет и начни жить с чистого шага! Тогда тебе поверят. За тобой пойдут. И перестанут, как сейчас, от тебя бежать.
В горячих мечтаниях Колотилкин так разбежался, что даже сам подивился своему аппетиту.
А подивившись, прижух.
Да как же партия расстанется со своим складом готовой продукции у Кремля, если этот склад единственный её капитал? Ведь те, мёртвые, залитые невинной кровью, её опора! Страхом перед теми она зажала страну в чёрном кулаке. Вот и сошлись в одной упряжке мёртвые и живые.
Мёртвые подпирают живых трупарей на мавзолее. Мёртвые бандиты дали им жизнь, теперь подпирают собой.
