Хорошо мы жили, душевно. А потом стал я замечать, что скучно Шурупику. Оставлю я ему крошки на столе, а утром смотрю – он уже из соседних квартир друзей пригласил на эти крошки, опять пир устраивает на весь дом. Ну, мне не жалко, разве я стану для лучшего друга какие-то там крошки жалеть! Но только обидно, конечно, – он у меня единственный друг, а я у него – не один. Целые толпы его друзей-тараканов ходят ко мне с вечера до утра, а некоторые даже – стал я замечать – просто поселились с Шурупиком на кухне. Чужие тараканы, не мои, заняли кухню и так отвлекают Шурупика по разным делам, что мне с ним и поговорить нельзя, занят он, всё новых и новых тараканов расселяет по углам, за холодильником, за газовой плитой, за кухонным шкафчиком. Даже стало страшно заходить на кухню.
Рассердился я тогда, выпил водки для храбрости и захожу на кухню, говорю громовым голосом:
– А ну-ка, братцы-тараканы, марш отседова! Дайте мне с моим другом Шурупиком наедине поговорить! Выходи, Шурупик, на мужской разговор!
Вижу: выползает мой Шурупик из-за плиты, смотрит на меня и ждёт, что я ему ещё скажу. А я и говорю:
– Ты меня уважаешь? Нет, – говорю, – ты меня не уважаешь! Понавёл сюда гостей, а меня – лучшего друга! – бросил.
Молчит мой Шурупик, стыдно ему стало.
– Ага, – говорю, – стыдно стало? Правда глаза колет?
И вдруг вижу: пошевелил мой Шурупик усами, как будто носом шмыгнул, и побежал куда-то за кухонный шкафчик. Думаю, зачем он туда побежал, интересно? Неужели просто струсил от та-кого мужского разговора?
Но тут из-за кухонного шкафчика выглядывает эдакая остренькая мордочка с глазками-бусинками. Кто бы вы думали? Мышка! Маленькая-маленькая, и смотрит на меня – испугаюсь я или не испугаюсь? А я тоже смотрю – испугается она меня или не испугается? Долго так смотрели мы друг на друга, прямо друг другу в глаза – знакомились. А потом она шукш-шукш – просеменила в угол к пакету с мусором, схватила какую-то там крошку и – назад, за шкафчик.
Открыл я холодильник, достал кусочек сыра, отломил краешек и положил на пол возле шкафчика. Потому что мышки больше всего на свете любят сыр. Особенно голландский. Ну, в Америке с голландским сыром нет проблем, даже швейцарский можно запросто купить в любом магазине, так что моя новая подруга мышка Сусанна теперь каждый вечер имела замечательный десерт, как какая-нибудь итальянка. Все итальянцы после любой еды любят сырами закусывать. Вот и моя мышка Сусанна перешла на итальянский рацион.
Стали мы теперь втроём дружить, я, таракан Шурупик и мышка Сусанна. Сидим по вечерам, балагурим – я чай пью, Шурупик по стенкам ползает, вечернюю гимнастику делает, а мышка Сусанна возле моих ног сыром угощается. Скушает всё, встанет на задние лапки, передними умоется перед сном и – до свидания, за свой шкафчик. И очень я был Шурупику благодарен за то, что он меня с Сусанной познакомил.
А скоро у нас ещё один жилец появился – попугай Костя-одессит. Об этом попугае вообще нужно отдельный рассказ писать, но пока я вам коротко скажу: мне его соседи-итальянцы подарили. Старенький попугай, грудка уже голая почти, пёрышки выпали, и никаких слов он не говорил, кроме «кхе-кхе эсса». Может быть, по-итальянски это что-нибудь другое значит, но я решил, что это он по Одессе скучает, потому что иногда у него получалось: «Эх, Одесса!» Вот я и решил, что он в молодости жил, наверное, в Одессе, а потом улетел в дальние страны, но всю жизнь вспоминает: «Эх, Одесса!» И я назвал его Костя-одессит.
И так славно мы жили-поживали тёплой компанией, как вдруг нежданно-негаданно со мной беда приключилась. Влюбился я с первого взгляда. В одну замечательную тётю. Красивую – ой! И пригласил её к себе в гости.
И вот, представляете, приходит она в мою квартиру и что же видит? На кухне толпы тараканов живут, как у себя дома. Главный над ними Шурупик – как хочет командует, по ночам целые парады устраивает, сам на кухонном столе сидит, как на трибуне мавзолея, а внизу – тараканьи войска маршируют, и маленькие букашки за большими тараканами бегут, как солдаты за танками. А в углу, возле ящика с мусором, мышка Сусанна совершенно спокойно сидит себе на задних лапках, сыр кушает и смотрит на мою гостью своими чёрными глазками. А на холодильнике клетка с Костей-одесситом, он кряхтит перед сном: «Эх, Одесса!»
Представляете, какое это произвело впечатление на тетю, в которую я влюбился?! Она от возмущения даже покраснела вся, даже заплакала.
– Как же, – говорит, – ты можешь в такой грязи жить?! С мышами, с тараканами! Всё, – говорит, – ухожу от тебя! Или я, или тараканы! Выбирай!
Ну? Что мне делать? Ужасное положение. С одной стороны – друзья, а с другой – такая красивая тётя. Как быть? Пробовал я её уговаривать: «Мол, чем тебе мои тараканы мешают? Что тебе моя мышка Сусанна? Я, – говорю, – тебе буду отдельный сыр покупать, а мышке отдельный». Ни-че-го не помогает! Заупрямилась, и всё тут.
– Или, – говорит, – я, или – тараканы. Ты, говорит, знаешь, как меня зовут?
– Знаю, – говорю, – Эмилия.
– Вот, – говорит, – а Эмилия в переводе с греческого – Божественная. Ну, как же, – говорит, – я, Божественная женщина, могу с мышами и тараканами жить? Ну, – говорит, – ты сам подумай!
И действительно, я подумал, ерунда получается: Божественная женщина как может жить с тараканами? Вздохнул я глубоко-глубоко, взял своего попугая Костю-одессита и отнёс к соседям.
– Извините, – говорю, – он по ночам так кряхтит и так по своей Одессе скучает, что моя Божественная женщина слышать этого не может.
Потом позвал мышку Сусанну, накормил её последний раз лучшим швейцарским сыром и говорю:
– Прощай, дорогая Сусанна, придётся тебе новую квартиру искать, потому что теперь моя Божественная женщина наведёт в квартире такую чистоту, что я уже никаких крошек не смогу тебе на кухне оставить. Она очень строгая и будет за мной в оба глаза следить. А ты же видела, какие у неё глаза – я от этих глаз просто голову теряю.
Ничего мне Сусанна не сказала, а просто повернулась гордо и ушла.
Теперь пришла очередь тараканов. Пошёл я в магазин, купил несколько бутылок спрея от тараканов, вернулся домой, посадил Шурупика в старый спичечный коробок, в котором я из Советского Союза пуговицы привёз, а потом закрыл все окна и распечатал все бутылки спрея. Открыл краники и – наутёк. Думаю, пусть все тараканы сами из квартиры разбегаются, а мы с Шурупиком на пару убежали. Не мог же я действительно своего самого первого американского друга бросить на погибель вместе с другими тараканами!
Через несколько часов вернулись мы с Шурупиком домой, он в спичечном коробке сидит, а я всю квартиру подмёл, полы вымыл и позвонил своей Божественной женщине:
– Всё, – говорю, – выполнил я твою волю, приезжай в гости.
И вот приехала она, поцеловала меня:
– Молодец, – говорит, – умница! Больше на пол не сори, тараканов не разводи, тогда я буду у тебя жить.
Ну, что мне делать? Не сорю теперь, сыр возле кухонного шкафчика на полу не оставляю и не кормлю попугая. А только целыми днями ухаживаю за своей Божественной.
Но иногда поздно вечером, когда уснёт моя Божественная, я тихо-тихо ухожу на кухню, включаю «Голос Америки», открываю спичечный коробок, и сидим мы с Шурупиком вдвоём, как бывало. Чай пьём, по душам разговариваем.
Только вы, пожалуйста, не говорите об этом ни-ко-му! Пусть это будет наш секрет. А то скажет кто-нибудь моей Божественной женщине, она тогда у меня и Шурупика отнимет.
Самые-самые северные истории
Трёхлетняя Кати, пятилетний Джонатан и семилетняя Эмили живут в Шотландии.
А трёхлетняя Александра живёт в штате Мичиган, США.
А я живу в Нью-Йорке.
Кати, Джонатан, Эмили и Александра говорят по-английски, а я говорю по-английски очень плохо, хотя я уже совсем-совсем взрослый.
Даже Александра и Кати говорят по-английски куда лучше меня, хотя им всего по три года, а мне аж 44!
Правда, я неплохо говорю по-русски, но ни Кати, ни Джонатан, ни Эмили, ни Александра по-русски ничего не понимают.
Как же мне быть, если я хочу с ними подружиться? Очень мне с ними дружить хочется!
Особенно потому, что дети – это самые-самые лучшие друзья. Дети даже если обижаются, то потом быстро забывают и прощают. И с ними снова можно играть во всякие весёлые и интересные игры.
А вот если взрослые обижаются или ссорятся, они это очень долго помнят и уже никогда не прощают. Я это по себе знаю.
Поэтому иметь дело со взрослыми очень скучно – всё время нужно думать, как бы их не обидеть.
