В микрокафе мы сели за самый дальний столик. Не без её подачи. Она не хочет, чтобы её видели со мной? Или она чувствует моё нежелание, чтобы меня вообще видели под хорошим освещением со всех сторон?
Увидела, как я морщусь от кофе. Спросила: больше по чаю или выпивке? Но тут же смутилась и извинилась.
«Ну, не часто, но иногда я пью, – сказал я. – Вот, в свои дни рождения, например. Как раз позапозавчера мне исполнилось тридцать семь, и я выпил три стакана палинки».
На её лице отразилось недоумение, даже, кажется, лёгкое недоверие. Пришлось объяснить: это венгерская водка. Из фруктов. Да, я венгр.
Я изложил ей свою великую теорию: у каждого маленького восточно-европейского народа есть свой особый алкогольный напиток, которому мы преданы всей душой и не променяем его ни на виски, ни на коньяк. Если мы отвергнем этот напиток, то растворимся среди больших народов, забудем свой язык и обычаи. И, в конце концов, исчезнем.
Она, к счастью, только посмеялась.
Формально AmHun тоже венгерская. Хотя бы по названию. Хотя бы по первоначальным денежным схемам. Концерн Wirion, священная корова современной фармацевтики, решил, что проще всего зарегистрировать дочернюю компанию в Будапеште.
Впрочем, она изначально была совсем не венгерской, и даже не американской, а, как и всё в этом чёртовом веке, транснациональной. Наднациональной. Вненациональной.
«А что Вы вообще тут исследуете, док? – спросила Ким. – Или это тайна?»
Вообще-то, тайна. Я даже что-то подписывал. Но тайны – это, так сказать, для Plebs, разве нет? Мы все здесь больше не обычные люди. Повязаны до конца жизни, и не только подписями.
«Что мы только не исследуем, Ким», – объясняю я. К тому же, смотря кто эти мы.
Здесь несколько лабораторий, и каждая исследует что-то своё. В куполе наверху, под солнцем, выращивают планктон, водоросли. Источник белка для остальных экспериментов.
Этажом ниже – «мясники». Делают еду… буквально из воздуха. В шахтах под нами занимаются биоремедиацией металлов с помощью архей. Это самые простые древние микроорганизмы. Мельчайшие микробы. Они живут в невероятных условиях, где любой сложный организм не протянет и секунды. С их помощью отделяют металлы из размолотой породы, без доменных печей и колоссальных температур.
«Вы тоже по микробам, док?»
«Практически. Только по искусственным. Делаю умные белковые машины с централизованным управлением. Которых я должен заселить в ваших кошек и посмотреть, что с ними будет».
Она усмехается: «С микробами или с кошками?»
«Со всеми».
5 марта
Вчера не успел ничего записать. Весь день орали с Франком друг на друга.
А за стенкой нам вторили кошки. Кто додумался набрать нестерилизованных? Я уже забыл, что где-то там, снаружи, время делится на сезоны. И среди них бывает, например, весна.
Франк мне все жилы вымотал. Настолько, что я решил бросить всё и оставить как есть. Но под вечер не выдержал, вернулся в лабораторию и до середины ночи перепроверял все возможные сочетания задач. Под утро отправил модели в отдел печати.
Зато сегодня наконец котам делали инъекции драгоценных нанохирургов. Пока я спал, отдел печати подготовил первую партию. Быстро работают, черти. Я был невыспавшийся и почти апатичный. А Франк бегал возбуждённый, красный, чуть не орал от радости.
Действительно, на наших глазах порезы на котах затягивались всего через пару минут после инъекции.
15 марта
Была прогулка к кошкам, а потом кофе с Ким.
Пока только кофе. Информатики обещали, что колонии биопиксельных экранов вот-вот достигнут достойного разрешения. «Прибытие поезда», показанное нам кишечными палочками, – что бы на это сказали братья Люмьер?
Уж они-то пришли бы в восторг. Какой же длинный путь мы прошли, но так и не оторвались от природы. Желатин на пластинках, полученный из костей, заменился колониями микроорганизмов, но суть осталась прежней.
31 мая
Франк вернулся с поверхности сияющий. На летучке он сходу сообщил: совет директоров выслушал его доклад. Принято решение: тестировать на двуногих. Ради чего всё и затевалось.
Не преминул покрасоваться: лично он успел найти дополнительного спонсора нашего проекта в лице какого-то саудита. Как все саудиты, бывшего кронпринца, ну, или будущего, у них там ногу сломишь в принципе наследования – сказал он. Как обычно, красуется своей агрессивной невежественностью.
Саудит, кстати же, подсказал ему набрать добровольцев для тестов. Уже отправились вербовщики.
Наверное, в современном мире нет такого слова – «вербовщик». Оно отдаёт всем набором прелестей классического капитализма: бесправность, потеря свободы, передача себя в собственность.
Кавиани
Глава 3
Линии
Целый месяц. Четыре шестерицы на новом рабочем месте.
Поверить не могу, что называю рабочим местом этот подвал. Никаких окон-экранов или хотя бы обычных окон. Голые стены и голый пол; иссохший и пошатывающийся скелет стола едва поддерживает тушу старого терминала. Трубы вентиляции неприлично вывалены под потолком всем на обозрение – не скрыты в толще стен, даже не прикрыты панелями. А ведь это компоненты самих Машин! Ересь, бесстыдство.
Даже ручек у кресла нет. Не такой я себе представлял работу чиновника.
Физическое воплощение горькой правды: всё в Городе подчиняется вертикальной иерархии. Мало стать чиновником – нужно подняться хотя бы на один этаж над головами простых граждан.
А пока что мне не выдали даже пропуск на монорельс.
Но эта правда подтверждает то, во что я всегда верил. В иерархии воплощено наше стремление вверх – туда, к Чистому Небу и Яркому Солнцу. Наше место там, а не здесь.
Может быть, это просто тоска по утраченному. Может быть, это надежда.
Надежда – развлечение для тех, кто не работает. На меня же свалилось то, к чему я готовился годами: математика. Данные статистики, объёмы продукции, доходы и расходы, имена и налоги… Теперь не архивные, а настоящие, происходящие прямо сейчас. От осознания реальности, стоящей за сухими числами, в душу впрыскивались дозы благословенного серотонина.
Впрочем, гормоны были не единственной наградой – счета за пищевые ресурсы и воду перестали быть проблемой. Бригитта наверняка уже начала хвастаться.
Терминал хрипло пискнул динамиком. Пришла ещё одна порция великого предназначения, созданного для меня Машинами. Жаль, что на колёса для моего кресла у них не хватило власти.
Я испуганно оглянулся на дверь.
Не стоит думать такие мысли прямо в здании Министерства. Не стоит думать такие мысли вообще.
Очередная рутинная работа: запрос на выдачу гранта для небольшой группы инициативных дизайнеров одежды. Разрешение на печать элементов получено, запрос на список термопластов получен…
Зачем им нужно столько денег?
Гален солгал: та экономика, которой я занимаюсь, – это не математика. В лучшем случае, арифметика. Вместо математики здесь замешано очень, очень много политики. А я с самого детства её ненавидел. Ещё с тех самых времён, когда нужно было уметь дружить с правильными Старшими против других, неправильных.
Всю политику за меня всегда решала Бригитта – обычно ударом кулака. К сожалению, одно Министерство не может ударить кулаком другое.
Вместо этого я позвонил с терминала Галену.
После краткого ожидания на экране высветилась фотография его идентификата: ещё больше волос на голове, чуть полнее щёки. Может быть, в те времена он лучше питался.
– Просто нарисуй эти числа, – треск динамика сделал голос Галена похожим на робо-консьержа, – создай и переведи им на счёт.
