Сползя со стула на колени, я очутилась перед Луханем. Отойдя от шока, я в эти сутки оказалась более заряженной верой в лучшее, той, которая могла поддержать и на которую не повлияешь вот так безысходностью, сбивая с пути. Но его я могла понять. Семнадцать лет одиночества, ожидания, непонимания, страха и мучений. Семнадцать лет ада. Даже если он начнет орать и вести себя, как безумец, я буду терпеть и смотреть на это с любовным состраданием. — Как ты провел ночь? — отвлекла его я и он, дрогнув, повел головой в сторону. — Выспался? — Если я не могу устать, могу ли я выспаться? Я не знаю, как назвать то состояние, в которое я попадаю, как призрак. — Лухань сделал движение вздоха. Но он же не дышал, как неживое создание, поэтому подъем груди и возвращение её в начальное положение — скорее воспроизведение человеческих привычек, выражавшее эмоциональную подоплеку. — Я брожу по этому дому, пока вдруг не проваливаюсь во что-то сродни сновидению. Каждую ночь оно одно и то же. Я бегу за тобой, чтобы воссоединиться. Каждый раз это удаётся. Это хороший знак, правда? — с надеждой обратился он ко мне. Я кивнула. — Но я уже знаю, что как только всё происходит, я возвращаюсь в сознание и продолжаю пребывание в этом состоянии. А там, во сне, я всё ощущаю. Я там целый… то есть, владею самим собой, телом. Материальным. Поэтому я хитрю и предпочитаю бежать за тобой размереннее, ловить тебя медленнее… Потому что после этого солнце будит меня, всегда будит! — Лухань недовольно посмотрел на окно. — Не люблю его! Зачем оно врывается так бесцеремонно? — Хорошо тебе. Ты хотя бы во сне со мной можешь быть, — погладила я воздух там, где сидел он. Однажды я почувствую его, я знаю, я должна. Если он не обретет тканевые клетки, эпидермис, структуру, то я субстанционально растворюсь, чтобы сойтись с ним в качестве и подойти, как ключ к своей замочной скважине. Каким образом? Пока неведомо. Но это цель, на которую не жалко положить жизнь. Жизнь! А что, если я буду стареть и страшнеть, а Лухань останется неизменным? Тогда, наконец, он полюбит другую. Даже призраки могут менять привязанности, разве нет?
— Хоть какая-то компенсация, — с задержкой среагировал он. — Но есть ещё воспоминания… в них ведь ты тоже всё ощущала? И нас вместе… — Да, но когда мы были вместе достаточно? Каждый раз испытываешь только боль, разлуку, смерть… Ты заметил, что эпизоды, не относящиеся к нам обоим, не возвратились в память из тех жизней? Я совершенно ничего не могу сказать о тех девчонках, которыми была, кроме того, что они любили тебя. Знаю, как они — то есть мы — встретились, познакомились, как всё шло и чем закончилось. Но ничего несвязанного с нами. — Да, это так, — согласился Лухань. — Ты хочешь увидеть четыре оставшихся судьбы?
— Не сегодня, — отказалась я. — Я не готова. Это очень тяжело. — Понимаю. Мы погрузились в молчаливое созерцание друг друга. Иногда заговаривали, но негромко и ненадолго. Всё ещё переживали встречу, очередное обретение. Всё ещё боялись, что эта очередная находка создана для того же, что и предыдущие — чтобы потерять. Ловушка мерзкого рока. Я не могла представить, что сделаю на этот раз, если история повторится. Поднимется ли у меня рука на себя? Возможно, если я убежусь, что Лухань растворился насовсем. Иначе же буду ждать столько, сколько понадобится. И искать. Если он испытывал подобное так долго, то и я не стану облегчать свою участь. Мы всё разделим поровну.
* * *
— Я принесла книги, — устроившись на полу второго этажа, мы легли рядом на животы, и я положила два тома перед собой и Луханем. Снова придя к нему на следующий день, я немного успокоилась, что изменений не происходит. Ладно, что их нет в лучшую сторону, главное, что и в худшую нет сдвигов. — Умные книги о реинкарнации и метемпсихозе. — Я не смогу переворачивать страницы… — напомнил молодой человек печально. Укорив себя за оплошность, я посмотрела на обложки, соображая. — Тогда не получится оставить тебе их, а сейчас я буду переворачивать за обоих. — Улыбнувшись, я вселила в него бодрость, и он ответил тем же. — Итак, с чего бы начать? Мудрые люди прошлого, мне кажется, были ближе к духам и потустороннему, поэтому попробуем найти то, что нам нужно, у них. Индусы и древние греки много писали о душе, её трансформациях и закономерностях. Я спросила в библиотеке всё, что упоминает эту тему. Начну вот с этого: Плутарх, Платон, Немесий Эмесский и другие античные философы о душе. А тебе индусов. Там слишком сложно, а ты старше и умнее. — Я раскрыла книгу перед ним и пролистала все предисловия до первой страницы, придерживая её пальцами. — Как дочитаешь — скажешь. — Я распахнула и свою, уткнувшись в неё почти носом. С такой увлеченностью никогда не станешь учить уроки, не в одиночестве, не с подругой. От этих знаний зависело всё, и моё и его. И какая-то удаль невольно поселялась в мозгу, ему хотелось трудиться и доискиваться правды среди гор информации. Рядом был Лухань, неощутимый, но всё равно пребывающий тут. — Я всё, — сказал он. Отвлекшись от чтения, я перекинула страницу и продолжала держать разворот, чтобы он не захлопнулся. Минуты пошли за минутами, перетекая в часы. Исследование путаных теорий обещало нам спасение, и мы погружались в него с головой. Я перелистывала книги обеими руками, и когда Лухань прочитывал быстрее и окликивал меня, мы поглядывали друг на друга, забавляясь своим занятием, наслаждаясь присутствием друг друга. Он лучился радостью. Я была почти счастлива. Это так здорово, лежать вот так вместе, даже молча, даже не касаясь. Просто зная, что вот оно, создание, которое тебя любит, которое ты любишь. Половинка. — Речь идёт о карме, — бормотал Лухань, улавливая основную идею произведения, — кармическая цепочка превращается в бесконечно замкнутый круг. Из-за неправильных поступков, недопустимых действий и даже желаний, от которых нужно освободиться, чтобы разорвать вечное пребывание в этом мире и возвращение в него… а что у тебя?
— Тут разное… один пишет, что душа должна прожить три вида жизни, возродиться трижды, как человек, животное, и растение — они верили, что у растений тоже есть душа, — и тогда… — Ну, растениями и животными мы ни разу не были, — засмеялся Лухань в лежащие перед лицом руки, в которые он то утыкался, и оттуда торчали только любопытные глаза, бегающие по строчкам, то клал на них подбородок сверху, рассуждая. — Да и жизней случилось куда больше трех. — Хорошо, тогда другое: метемпсихоз — это духовное обновление, как бы рождение заново с целью совершенствования. Это так же называется палингенезией и обозначает, что перерождение может быть и прижизненным процессом, как повышение уровня. Прокачка персонажа, — захихикала я. — Прокачка? — недоумевающее поглядел на меня Лухань. Удивившись, что он не понял меня, я медленно осознала причину его неосведомленности. — Ты никогда не играл в компьютер, — обозначила я. Он кивнул. — Только потому, что я знаю о нем и почти всём, что творится в нынешнем мире, я подозреваю, что был на земле человеком ещё семнадцать лет назад. — Я задумчиво порассматривала его и пришла к выводу: — Я рада, что ты именно такой. Немного устаревший, — мягко обозвала его я. Он понял и засиял глазами. — Это куда лучше, чем те парни, которых я встречаю постоянно в школе. — Пауза, застывшая от того, что мы любовались друг другом. Бессловесно, эмоционально, бесконтактно. Я тряхнула волосами. — Но вернёмся к нашей науке! — Да, вернемся, — подтвердил Лухань и опять лег, глядя перед собой. — Это повышение уровня у греков смахивает на избавление от кармы у индусов. Всё сводится к тому, что надо как-то преобразовать себя благими и правильными поступками, чтобы стать лучше и заслужить после смерти чего-то хорошего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
