Ещё ощущая резь под ребрами и жар во всем теле, я открыла глаза, досмотрев последний эпизод из ранее не виденных. Значит, мы оба совершали в прошлом грех самоубийства. Он выпил яд, предназначенный мне, чтобы не отпустить меня одну, а я упала на меч в другой жизни, когда увидела, что его пронзила вражеская стрела. — Меня отравила кузина, — откуда-то зная это, вдруг сказала я. Возможно, пройдя через тот свет, я захватила с собой кое-что из сокрытого. — Она хотела выйти за тебя замуж сама, и надеялась, что после моей смерти ты обратишь свой взор к ней. Интересно, её разоблачили? — Не знаю, — пожал плечами Лухань. — Я умер на минуту позже. — Мы трагично выдержали минуту молчания, после которой, вдруг, я звонко рассмеялась, показавшись себе безбожницей и хамкой. — Боже, какая это всё глупость! — Не выдержав, подскочила я и заходила по комнате, поглядывая на улицу. До заката около часа. Надо бы собираться домой. — Говорить о смерти, при всех этих обстоятельствах… она праздник, по сравнению с той жизнью, которая нам даётся! Всё слишком зыбко и неясно. Допустим, какой-то там Высший Небесный высоконравственный и чересчур моральный Владыка не даёт нам соединиться физически — и это в мире, полном свободного секса, разврата и тупых извращений! — Но почему нам ни разу не довелось даже пожениться? Обвенчаться, дойти до алтаря, до заключения брака. Самое далеко зашедшее, что между нами было — это поцелуи! — Я тоже обратил на это внимание, — согласился Лухань и встал с пола, подойдя к подоконнику. Он знал, что я скоро уйду и уже начинал томиться одиночеством и скучать по моему присутствию. Когда он приближался к источнику света, то становился ещё невидимее, лучи застили и он тонул в них. — В заднем флигеле особняка есть домовая часовня. Как ты думаешь, что если попытаться?.. Я остолбенела. Это то, чего я хотела сквозь века, но в этот раз… как обвенчаться с приведением? Пойдет ли на такое хоть один священник? Эта мысль поработила моё сознание. — Давай разберемся с этим завтра? — испугавшись, что увлекусь и опять забудусь за удовольствием в компании Луханя, попросила я. — Мне пора, а после школы, как обычно, приду. И ты покажешь мне часовню.
* * *
Холодные плиты пола ухали под нашими… то есть, только под моими ступнями, выпуская под невысокий купол крылатое эхо. Заалтарный витраж пропускал цветные блики в проход между левыми и правыми рядами сидений, предусмотренных в католических храмах, смешивая розоватый и синеватый луч в фиолетовый, а между голубоватым и желтым светом образуя зеленые наплывы. Мы оказались между скамьями, пройдя неф с короткими колонками, которые и колоннами-то не назовешь, после присущей соборам колоннаде, виденной мною в других местах. Здесь было величественно и вместе с тем по-домашнему. Лухань остановился на шаг впереди, разглядывая деревянное распятие прямо по центру, с облезшей позолотой и двумя красными пятнами на теле Христа, из положенных четырех. Кровяные подтеки из краски на одной руке и под ребрами забрало время. Времени присуще забирать всё, кроме, как выясняется, любви. Я много раз задавалась вопросом, что же сильнее, жизнь или смерть? И вот, выходит, люди не всё знают о главных составляющих этого Космоса. Есть любовь, и плевать она хотела на временно-пространственные законы. Она не подчиняется измерениям, она вне их, выше их. — Подойдем? — указал Лухань на алтарь, оставшийся без покрова, без каких-либо ещё принадлежностей. Пустая кафедра для проповедей перед паствой. Из стада только два невинных агнца, принесенных в жертву несовпадению. Я тронулась, и мы оказались там, где когда-то велась служба. Воображение подкинуло фоном грегорианское пение, оно бы подошло к случаю, если бы ещё и орган заиграл. Есть ли он тут? Я завертела головой, не находя. — Знаешь, есть фильм, мюзикл и книга, кажется, "Фантом оперы". — Заметив, что Лухань встал на колени перед алтарем, я повторила его действие. Он внимательно меня слушал. — Главная героиня думает, что имеет дело с фантомом, призраком, которого слышит, и даже иногда видит, но никак не может убедиться, что он существует. Но в конце оказывается, что он всё же человек, и иллюзией была его иллюзорность. — К сожалению, это не наш случай, — с иронией заметил Лухань.
— Откуда знать? Что если однажды мы проснемся, и всё окажется совсем иначе?
— Скорее бы настал такой день. — С другой стороны, — возводя взгляд к потолку, где остролистно упирались в свод скромные барельефы, рассуждала я. — Вдруг наша ситуация — это награда? Ну, смотри. Когда мы оба были живы, то кто-то один или оба запросто умирали. А теперь? Ты не заболеешь, не поранишься, не умрешь, — наивно сказала я, и незаметно помрачнела. Лухань проницательно угадал причину. — Но ты всё равно не можешь знать, что я не исчезну, — изрек он. — Как и я, больше всего на свете боюсь, что с тобой что-то случится. Каждый раз, когда ты выходишь отсюда… мне хочется выть и биться о стены, но они не выпускают, не давая даже ощутить себя. Просто глухая защита, которая отталкивает. — Ничто не длится вечно, — скорее призывая такую возможность, чем веря в неё, произнесла я. — Однажды всё изменится. Разве мы спешим? Нет. Мы будем ждать, пока что-то пойдет иначе. — Дай руку, — попросил Лухань. Удивившись, я подождала в нерешительности немного, но выполнила его просьбу, подняв ладонь. — Нет, не так, — улыбнулся он, волнуясь. — Вниз ладонью, как будто бы она лежит на моей. — Он поднял свою и я, имитируя соприкосновение, повесила руку над его. В тени церквушки его силуэт очень хорошо различим, почти каждая черточка, каждая морщинка в уголках глаз, когда они щурятся, веселясь. — Ты выйдешь за меня замуж? — кратко вымолвил он. Мои ресницы вздрогнули. Он… его взгляд, его губы… Луханб… я люблю тебя, как же я люблю тебя! Но как, как я выйду за тебя замуж?! Ты понимаешь это или нет? Или, и понимая, всё равно хочешь не замечать преград, не думать о них? Я тоже не хочу, не буду разделять нас с тобой, словно ты не такой, словно мы разведены по разные стороны чего-то. Это неправда! Мы всегда вместе! Я втянула носом подобравшиеся слезы, но они просочились через глаза. Нейтрализуя их, я расплылась в улыбке, и две слезы съехали по лицу поверх неё. — Да, — ответила я, погладив поверхность его ладони. Пространство в том месте, где она подразумевалась. — Я выйду за тебя, и пусть это не получится, я всё равно твоя. Жена, супруга, возлюбленная. — Может, и не получится, но я бы хотел попробовать. — Отвлекшись, Лухань осмотрел помещение часовни. — Ты могла бы пригласить сюда священника? — Ты, действительно, этого хочешь? — Он с тревогой воззрился на меня. — А ты — нет? — Хочу. — Моё желание никак не влияло на то, как воспримется сторонним человеком вся эта история. Мы устремили взоры на распятие, единственное, что выделялось, за неимением прочей атрибутики. Витраж засвечивал его, и оно казалось темной тенью креста. Правда ли, что все несут свой крест, и он даётся по силам? А как же быть с теми, кто кончает с собой? Выходит, есть те, кто не выдерживает? Их тут же приписывают в грешники, чтобы никто не смел отрекаться от мук и тянул существование, каким бы оно не было. Нет, христианская идеология была чужда мне, но Лухань, кажется, доверял ей. Возможно, потому что жил в последний раз ещё не в двадцать первом веке. Я стала подниматься, не проникнувшись доверием к здешней святости. Но венчание — это то, что было доступно нам, как обряд вступления в брак, потому что документов у привидения нет, и печати в паспорт мне не ждать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
