– Любить иных тяжелый крест. А ты прекрасна без извилин…
При этом он поглядывал на истерзанный Шариком кудрявый парик. К ночи потерявшая товарный вид прическа была отобрана у пса и отправлена на помойку. Вдова сделала из своего пуха хвостик на макушке, отчего стала походить на всклокоченного попугая с хохолком. Видимо, поэтому Галопов стал называть ее – «птичка моя».
28 июня
Сегодня был Мишкин день рождения.
У Бурундуковых для нас накрыли «детский стол» в садовой беседке. Мы с Машей пришли самыми последними, когда все уже собрались.
Миша с благодарностью взял мой альбом, а когда увидел Машин галстук в херувимах, то еле-еле сдержался, чтоб не прыснуть от смеха.
Обнаружив за столом чинно сидящих Пашку и Жердь, я чуть не вскрикнула от удивления. Или от ужаса.
Вырисовывалась идиллическая картина – три девушки и трое юношей. И все могло бы быть замечательно, если бы Денис решил воссоединиться с Жердью (оказалось, что ее зовут Лиза и ей не шестнадцать, а пятнадцать лет). Но Бубенцов радостно занял место рядом со мной, а Пашка не менее радостно – рядом с Лизой. Маша с Мишей восседали во главе стола.
Мишина бабушка постаралась на славу: стол украшали разнообразные канапе, фрукты и маленькие корзиночки из теста, наполненные салатами. Нам даже выдали бутылку шампанского. Лиза пить не захотела, сказала, что ведет здоровый образ жизни. Маша решила было поддержать Жердь, но, увидев, что сейчас все шампанское выпью я с мальчишками, передумала. Когда шампанское закончилось, Денис, словно фокусник, достал из-под стола бутылку с каким-то мутно-зеленым ликером.
– Ну, кто здесь не за здоровый, а за здоровский образ жизни? – спросил он, хитро подмигивая мне.
Мы весело общались, и если бы не противный смех белобрысой Лизы, вечер пошел бы вполне пристойно.
Начало смеркаться, и бабушка вынесла торт со свечами. Он был восхитительно красив в лучах заката. Мишка задул все свечи. Торт разрезали, и ароматные, покрытые воздушным кремом куски легли нам на блюдца. Только Лиза отказалась от своей части – она не ела сладкого после шести.
Мишка включил магнитофон и поставил диск с балладами. Заиграла моя любимая, старая как мир «Nothing Else Matters», и я поймала задумчивый взгляд Пашки. Больше всего мне сейчас хотелось потанцевать с ним. Но цепкие клешни белобрысой жерди Лизки уже тащили Пашу за собой.
– Пойдем? – робко спросил меня Денис, который, кажется, поймал наши с Пашкой взгляды.
Лиза вовсю прижималась к Полякову, я закинула руки Денису на шею, Маша с Мишей целовались, еле различимые в темноте.
Вдруг огонь заклокотал у меня в груди, начал резать горло и заколол глаза – я увидела, как Лиза поцеловала Пашу, и он не отвернулся! Вырвавшись из объятий Дениса, я побежала домой. Ноги были ватными от ликера с шампанским, по щекам текли слезы.
На полдороге к дому меня настиг Бубенцов.
– Ты из-за Полякова так расстроилась? Брось! Да ты в миллион раз красивей этой Барби! – говорил Денис, ласково вытирая слезы с моего лица. – Дурак он, Пашка! Как же я хочу быть на его месте… Не в смысле целоваться с Лизкой, а чтобы ты так на меня смотрела, как на него…
Денис осторожно дотронулся губами до моих губ. Странно, я почувствовала тепло, а не брекеты. А потом он поцеловал меня по-настоящему. Это было нежно и приятно, я совсем не сопротивлялась.
– Это твой первый поцелуй? – спросил Денис.
Я кивнула, не в силах собраться с мыслями.
– Наверное, ты хотела, чтобы все было иначе… Извини, – сказал он и отпустил меня.
29 июня
Дожить до четырнадцати лет нецелованной мне уже не удастся. Конечно, я хотела, чтобы все было иначе – с Пашкой в березняке. Да что теперь говорить, я даже смутно помню, как все вчера произошло…
Завтра я уезжаю в Москву.
Бабушка весь день хлопочет по дому, собирает мою одежду и печет пирожки в дорогу.
Я засмотрела зеркало до дыр – перемен в себе после поцелуя не обнаружила.
Прибегала окрыленная любовью к Бурундукову Машка, расспрашивала про меня с Денисом. Я сказала, что ничего не помню – пьяная была. Меньше всего мне сейчас хотелось слушать охи-вздохи Кузькиной.
Днем приплелся Денис. Я заперлась в комнате и через дверь попросила бабушку придумать что-нибудь. Почему-то мне было стыдно смотреть ему в глаза.
– Соне нужно собираться, она не выйдет, – спасла меня бабушка.
Денис уныло пошел домой. Жизнь сделала меня жестокой, но иначе поступить я сейчас не могла.
Вечером к нам зашли Галопов с вдовой адмирала. Они сообщили, что подали заявление в ЗАГС и в августе состоится свадьба. Оба счастливые, просто светятся. Вдова даже как-то помолодела без парика, а спортсмен приосанился. Лишь крысоподобный бультерьер как ни в чем не бывало изображал вселенскую лень и апатию.
30 июня
Утром приехал папа. Рассовал мои вещи по пакетам, полупустой чемодан швырнул в багажник – на все ушло 20 минут. И сказал – поехали!
Бабушка еле успела в нас борщ с пирожками перед отъездом впихнуть. Она прыгала вокруг меня и папы, причитая: звоните, на солнце много не лежите, за шведским столом не объедайтесь, много не купайтесь…
Дед молча пожал папе руку, а меня грубовато, но тепло обнял.
Я села в машину, папа нажал на газ, мы тронулись. За окнами поплыли заборы.
Когда мы проезжали участок Поляковых, я увидела Пашку, выкапывающего яму под яблоню. Пашка посмотрел на нашу машину, отбросил лопату и выбежал на дорогу.
Я покидала «Розовые зори». Паша стоял посреди дороги, в недоумении раскинув руки, и смотрел мне вслед. По мере нашего отдаления его растерянная фигурка становилась все меньше и меньше, а печаль в моей душе – все больше и больше…
Июль
1 июля
Сборы на отдых в нашей семье – это песня… Песня «А ну-ка убери свой чемоданчик».
Последний куплет «А я не уберу свой чемоданчик» всегда остается за мамой. Вместе со всеми ее чемоданчиками, сумочками, пакетиками и рюкзачками.
Тогда папа уныло закуривает и поет восстанавливающую его душевное равновесие песню Виктора Цоя «Но если есть в кармане пачка сигарет…».
Только я ничего не пою. Голос у меня сильный, а слух – абсолютный ноль. При наложении одного на другое эффект возникает поразительный – поражает сразу и наповал.
Стиральная машинка весь день стирает, потом сушит, потом снова стирает… а я сижу на ней, чтоб в коридор не ускакала. Таков мой посильный вклад в эпопею под названием «Увидеть Турцию – и умереть… под тяжестью ручной клади».
Все время думаю о Пашке. Как он мог целоваться с белобрысой Жердью? От нее же за километр разит железобетонной тупостью! Я бы никогда не смогла целоваться с человеком без интеллекта. Даже брекеты не так страшны, как ощущение, что ты прикасаешься губами к совершенно безмозглому существу! Но мужчины, видимо, устроены иначе. Они могут часами облизывать лупоглазых блондинок, оставляя без интереса их умственные способности. Следствие этой неразборчивости разбивало мое сердце!
