- Вот, значит, как ты живёшь... - произнёс Ээтгон.
"Доживаю", - хотела съязвить Яавдай, но промолчала, помня, что за её спиной племя, родня, дочь, которую любящий отец и сейчас не поинтересовался увидеть. Случись недоброе - охотники, может, и уйдут, а женщины все здесь. Среди них - пять её внучек, те, что выросли и дожили до нынешнего дня, все с детьми - тоже родная кровь. Ради них можно и смириться, не поминать прогоревших обид.
- А я всё по-прежнему, - сказал Ээтгон, - один...
"Ишь, когда спохватился", - молча кивнула Яавдай.
- Я знаю, - произнёс правитель, - у нас есть внук. Где он? Я пришёл, чтобы увидеть его.
"Не отдам! - вскинулась было Яавдай, но вновь нашла силы промолчать и кивнуть безучастно. Но в душе упрёки, обвинения и просто обидные слова неслись, сменяя друг друга сплошным потоком: Ты всегда был паразитом и умел думать только о себе... Ты словно мелкозубый жирх изгрыз, источил всю мою жизнь, не дав взамен ничего. У тебя есть богатства, сила, власть над всем миром, но тебе мало этого, ты явился, чтобы отнять у меня единственного внука... ты как Ёроол-Гуй, который жрёт и гвааранза и прокисшую чавгу. Ты был и остался грабителем, великий правитель Ээтгон. Но моего внука ты украсть не сможешь..."
И Ээтгон, глухой к чужим стонам, словно божественный алдан-тэсэг, казалось, на этот раз услышал непроизнесённое.
- Я не буду его отнимать, - сказал он, - мне не нужен ещё один слуга. Мне нужен наследник. Ты же не хочешь, чтобы он стал диким охотником... наш внук достоин большего. И всему твоему роду это тоже пойдёт на пользу. Конечно, ему придётся подолгу жить у Горы, но сюда он будет приходить каждый раз, когда захочет. И только он станет решать, где он дома, а где - в гостях. Пойми, это мой внук, у меня нет другого, я не имею права покалечить его. И я прошу: забудь старое и помоги мне. Ради него.
"Не хочу!.." - мысленно простонала Яавдай, в очередной раз безмолвно кивая головой.
Снаружи раздался костяной стук - ножом о копьё - и в землянку спустился воин, один из тех, что пришли с Ээтгоном.
- Охотники вернулись, - доложил он.
Ээтгон кивнул и вышел, пригнувшись перед низким проёмом. Яавдай заковыляла следом, машинально продолжая кивать, словно разговор ещё продолжался.
Охотники стояли на вытоптанном кругу перед землянками. Они старались держаться ближе друг к другу, не зная, чего ждать от нагрянувших гостей. Цэрэги окружали их плотными рядами, и это внушало самые худшие опасения. Но, с другой стороны, оружие у лесовиков не отняли, и это вселяло надежду.
Один из охотников, отдав копьё соседу, шагнул вперёд.
- Меня зовут Ёртоон, - сказал он. - Эти люди - мои.
- Мне не нужны все твои люди, - произнёс Ээтгон. - Я приказывал доставить только тебя и твоего сына. Где он?
- Его нет. Все знают, на посвящении он сжёг детскую одежду и, значит, не мог жить долго. Вчера его забодал длиннорогий.
Какая-то женщина, из тех, что толпились за стеной солдат, невнятно замычав, повалилась на землю. Ээтгон не повернулся и даже не подумал, что это, верно, и есть его родная дочь. Он стоял, вслушивался в тишину и старался понять прозвучавшие слова.
Потом его, словно простую вещь сдвинули в сторону, и в круг вступила Яавдай.
- Полно врать, - сказала она, повернувшись к охотнику. - Всё равно не умеешь. Где ты его спрятал? Говори, ничего с ним худого не будет.
"Опять своего добился, кровосос, - думала она в отчаяньи. - Со всех сторон обошёл..."
* * *
Большое озеро, изрезавшее заливчиками топкие берега, покрытое дюжинами островов и чуть ли не до половины затянутое ковром плывуна, считалось самым что ни на есть гиблым местом. Древние болотные оройхоны были залиты ядовитой слизью, но там было нельзя утонуть, разве что полезешь в шавар и провалишься в нижний ярус прежде чем тебя зажрёт гвааранз или иной сказочный зверь. Озёрные топи, такие похожие с первого взгляда на мокрый оройхон, изобиловали бездонными окнами и ямами, чуть прикрытыми цветущей травой. Эти ловушки взяли с людей немалую плату, прежде чем охотники научились избегать их.
Ёортон ходил по зыбям уверенно, поскольку как и все мальчишки, нередко промышлял болотной птицей, не брезгуя ни свистуном-куличком, ни жирной облинялой кряквой. Таалай не отставала от него и даже то и дело пыталась вылезти вперёд, так что Ёортону пришлось одёрнуть зарвавшуюся сопливку и напомнить, кто здесь главный.
Позади мокрвивин земля вставала дыбом, там крутым кряжем громоздились каменные тэсэги, на вершинах которых в незапамятные времена выросли из занесённых ветром семян кривые, избитые непогодой деревья. Местами среди каменных стен чернели полускрытые цеплючим кустарником пещерные провалы шаваров. Одни из них были огромными и уходили в неизведанные глубины, другие оказывались так малы, что человеку не вбиться. Но все вместе они делали Заболотное Угорье местом весьма подходящим, чтобы прятаться там, ежели привалит вдруг такая нужда.
Одно время укромные каменные норы облюбовали одичавшие племена, получившие у охотников презрительную кличку "жирхи". Эти убогие существа, среди которых, должно быть, не осталось уже никого из помнящих былую цивилизованную жизнь, всё же представляли немалую опасность. Они грабили всех, не считаясь ни с законом, ни с обычаями, не щадя ни единой живой души и уничтожая всё, что сделано людьми. В свою очередь, земледельцы и охотники, люди Моэртала или Ээтгона, да и просто воровские роды, забывали свои разногласия, когда речь заходила о жирхах. Люди, переставшие быть людьми, куда опаснее самого дикого зверя.
В конце концов, "не знающие огня" были вырезаны почти поголовно, разрозненные орды уцелевших обитались теперь где-то в неизведанных краях, благо что бежать им было куда. А в мрачных шаварах Угорья и сейчас ещё можно найти человеческие костяки, изгрызенные острыми зубами пронырливых трупоедов. Настоящий, древний шавар хоронил надёжнее - там и костей не оставалось.
Ёортон облюбовал для житься пещеру с двумя узкими, едва ползком пролезть, выходами. Натаскал валежнику и сложил кострами около выходов. Когда прячешься от людей, нельзя жечь огонь, но иметь дрова под рукой - нужно. Конечно, косматый не протиснется в узкую дыру, но есть и другие опасности, от которых одиночка может оборониться только огнём. Например, набежит невесть откуда стая тощих зверей, прозванных пархами за голодную хищность и длинные усы - и всё, никто уже не найдёт одиночку, а в тесном шаваре прибавится новая кучка набело обглоданных костей.
Таалай помогала ему, и Ёортон вдруг обратил внимание, что даже когда она совалась вперёд, как в трясинах, она делала это молча, как и положено в лесу, где главное - молчание, чтобы не всполошить добычу и не привлечь плотоядного внимания сильного зверя. Таалай наломала лапника для постели и нагребла ворох сухих листьев, всё так, чтобы не оставлять слишком уж заметных следов. Надёргала в сырой ручьевине жгучих луковиц дикого чеснока и даже силки поставила на водяную тукку, но втихаря, чтобы Ёортон не увидел. Не годится женщине промышлять даже мелкого зверя, когда рядом есть охотник. Силки Ёортон, конечно, обнаружил, но промолчал - пусть девчонка тешится. Сам Ёортон изготовил полдюжины тонких дротиков - тяжёлое копьё не годится для охоты в плавнях - и сумел подбить пару молодых гусят - добыча не слишком почётная, но зато вкусная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
