Я безуспешно пытался успокоить жажду, палившую меня, надеясь, что в скором времени смогу утолить ее.
Наконец-то мы оказались на вершине второй горы. Меня охватило отчаяние. Сколько хватало глаз, не было ничего, кроме страшных темных пропастей, разделенных острыми гребнями… Но мы не могли долго созерцать эту картину, так как должны были добраться до ручья. С безразличием к опасности, которое я до сих пор не могу вспоминать без содрогания, мы бросились в глубину ущелья, нарушив его одиночество эхом падающих камней. Мы хватались за небольшие корни и ветки, и они то удерживали нас, то предательски не поддавались хватке.
В несколько минут мы достигли дна ущелья, и я опустился на колени на небольшом выступе, чтобы испить воды из ручья. Как вкусна была холодная вода! Я остановился на секунду, наслаждаясь, и опять погрузил губы в ручей. Одна капля холодной воды, казалось, заморозила каждую каплю крови в моем теле; лихорадка, которая горела в моих венах, уступила место смертельному ознобу, меня трясло, ледяной пот заливал лоб. Жажда исчезла, и я возненавидел воду. От вида сырых камней, по которым сочилась темная влага, озноб усилился, и я почувствовал, как меня охватывает неконтролируемое желание подняться наверх, к добродушному солнечному свету и больше не спускаться в ущелье.
После двух часов опасного подъема мы стояли на вершине другого хребта, и с большим трудом я мог заставить себя поверить, что мы когда-то были в черной пропасти, зияющей у наших ног. Снова мы смотрели на пейзажи, которые открывались с высоты, но они удручали нас. Теперь я чувствовал, что в нашем положении нечего и думать о том, чтобы преодолеть препятствия, лежавшие на нашем пути, и отказался от мысли достичь долины, которая раскинулась за этими препятствиями; в то же время я не мог придумать никакого способа выпутаться из трудностей, с которыми мы столкнулись.
Мысль о возвращении в Нукухиву, пока мы не уверены в том, что наш корабль отплыл, ни разу не приходила мне в голову. И могли ли мы определить на таком расстоянии, покинуло ли судно бухту? Кроме того, было невыносимо думать, что все наши усилия и болезненные старания не привели ни к чему.
Существует мнение, что когда человек сталкивается с трудностями, он более склонен смотреть на все с отвращением. Однако это не так, пока остается хотя бы надежда, что усилия будут вознаграждены…
Ближе к концу этого утомительного дня мы вошли в третье ущелье, полностью обессиленные и нуждающиеся в еде и отдыхе.
Мы уселись в наименее неудобном месте, какое только смогли найти, и Тоби извлек из одежды священный пакет. В молчании мы съели небольшой кусочек, оставшийся от утренней трапезы, поднялись и начали строить убежище, в где могли бы погрузиться в сон, в котором так сильно нуждались.
К счастью, это место лучше подходило для нас, чем то, в котором мы провели прошлую ужасную ночь. Мы соорудили из тростника подобие хижины, оставив небольшое отверстие, через которое можно было вползти внутрь.
Место нашего ночлега было защищено от ветров, но скалы были влажными и до того холодными, что едва ли можно предвидеть в таком климате; наша шерстяная одежда и тонкие штаны не спасали от холода, и мы сделали все, что могли, чтобы сделать наше жилище как можно более удобным. Мы оборвали все листья в округе и набросали в кучу посреди маленькой хижины – получилось некое подобие дивана.
В ту ночь ничего, кроме боли, не мешало мне спать. Я задремал два или три раза, в то время как Тоби крепко спал. К счастью, не было дождя, и нам не довелось испытать страданий, которые причинил бы ливень.
Утром я проснулся от звучного голоса своего товарища. Я выполз из кучи листьев и был поражен тем, как он изменился после хорошей ночи. Тоби был весел и радостен и умерял аппетит, пожевывая мягкую кору. Он рекомендовал ее мне как замечательное средство заглушить чувство голода.
Я чувствовал себя лучше, чем накануне вечером, однако не мог смотреть на свои ноги, которые так сильно болели в течение последних двадцати четырех часов, без чувства тревоги, от которого напрасно стремился избавиться. Не желая портить расположение духа своему товарищу, я сумел заглушить жалобы, которым мог бы в других обстоятельствах дать волю, и, добродушно призывая его ускорить наш банкет, подготовился к нему, умывшись в ручье. Крошечные порции мы проглотили, а затем приступили к обсуждению дальнейших действий.
– Что же теперь делать? – спросил я печально.
– Спуститься в долину! Что еще нам остается? Почему мы должны голодать, оставаясь здесь? Ваши страхи перед тайпи – это все ерунда. Невозможно, чтобы обитатели такого красивого места оказались негодяями. И если вы выбираете гибель от голода в одной из этих сырых пещер, то я предпочитаю рискнуть и спуститься в долину.
– Какой же путь ты предлагаешь? – спросил я. – Должны ли мы идти снова вверх и вниз по тем склонам, которые преодолели вчера, пока не достигнем места, с которого начали, а затем спуститься со скалы в долину?
– Не думаю, – ответил Тоби. – Долина со всех сторон окружена горами, не так ли?
– Да, – сказал я, – крутыми и очень высокими.
Мой товарищ поник головой и некоторое время пребывал в глубокой задумчивости. Вдруг он вскочил на ноги, его глаза загорелись, свидетельствуя о пришедшей в голову идее.
– Да, да! – воскликнул он. – Все ручьи текут в одном направлении и обязательно достигают долины, прежде чем потекут к морю; все, что мы должны сделать, – просто следовать по течению ручья, и рано или поздно он приведет нас в долину.
– Ты прав, Тоби! – воскликнул я. – Ты прав; он должен привести нас туда, к тому же быстро.
– Да! – воскликнул мой спутник, вне себя от радости. – Да! Это ясно как божий день. Пойдемте же – и выбросим из головы все эти глупые идеи о тайпи, и будем думать о прекрасной долине Гаппар.
– Молитесь, чтобы это была Гаппар, мой дорогой друг; молитесь, чтобы мы не обманулись, – сказал я, покачав головой.
– Аминь! – закричал Тоби, бросаясь вперед. – Это Гаппар, это не может быть ничем, кроме Гаппара! Какая славная долина, какие фруктовые и кокосовые рощи, какие заросли гуавы! Ах! Не задерживаться! Какие восхитительные фрукты, я умираю от желания попробовать их! Давай, давай, напролом! Давай!
И он бросился вдоль ущелья, как сумасшедший, забыв о том, что я не поспеваю за ним. Через несколько минут, однако, его порыв утих, и, остановившись на некоторое время, он позволил мне себя обогнать.
Глава 9
Убежденность Тоби передалась мне, я стал склоняться к тому, что перед нами действительно долина Гаппар. Я не мог, однако, преодолеть чувство трепета. Наш путь, поначалу сравнительно легкий, становился все более и более трудным. Русло ручья было покрыто обломками камней, которые образовывали препятствия для путника – небольшие водопады, глубокие котловины, целые нагромождения камней.
Больше всего раздражало препятствие, состоявшее из множества кривых сучьев, которые почти горизонтально торчали из стен пропасти, скрученные фантастическим образом и образующие что-то вроде низкой арки. Мы были вынуждены проползать под ними или обходить их по скользким, покрытым мхом скалам. Иногда мы ударялись головой о какой-то выступающий корень или ветку… Но мы боролись мужественно, твердо зная, что наша единственная надежда заключается в том, чтобы идти вперед.
К закату мы остановились на ночлег. Мы построили хижину, похожую на предыдущие, и забрались в нее, стараясь забыть о своих страданиях. Мой спутник, вероятно, спал очень крепко; но я чувствовал себя почти немощным. Тоби назначил в качестве средства от моей болезни содержимое одного из наших маленьких шелковых пакетиков, которые содержали только одну порцию. Я, однако, ни в коем случае не согласился бы на такое лечение, но он настаивал; поэтому мы разделили нашу обычную порцию и молча продолжили путь.
Пошел уже четвертый день, с тех пор как мы оставили Нукухиву, и муки голода стали особенно ужасны. Мы пытались заглушить его, жуя нежную кору корней и веток, которые, если и не позволяли насытиться, то по крайней мере были сладки и приятны на вкус.
