Лишь накануне гонки, примерно за неделю до нее, тренер заговорил о комплектовании команд.
- Ну, с юнцами у нас просто, — сказал он. — Как раз четверо.
- А я что, на своем «велодрыне» погонюсь? — мрачно возразил Володя. — У меня же машины нет.
- Машины нет? — картинно удивился Аркаша, будто впервые услыхал об этом и словно сам Володя виноват, что у него машины нет. Он сморщился, почесал в затылке и бросил небрежно: — Ладно, будет у тебя машина.
У Володи сердце забилось часто и неровно. «Наконец- то!» — обрадовался он. Тренер даже как–то стал симпатичен ему, и он сразу забыл все свои недобрые чувства к Полосухину. Он даже сам не ожидал, что так сильно обрадуется, услышав о гоночном велосипеде.
Когда ребята уже подготовили машины и собрались на тренировку, тренер в своей обычной шутливой манере — «Подь–ка сюда, вьюнош!» — позвал Володю в подсобку.
— Здесь твоя машина, — показал он на кучу разного велосипедного хлама.
— Где? — в недоумении огляделся Володя.
— А ты разуй глаза, — сказал тренер. — Из всего этого можно собрать отличный восьмискоростник.
— Из этого хлама?..
— Ах, какие мы пижоны! — насмешливо протянул тренер. — Какие мы белоручки! Вот отличная рама, — снял он со стены обшарпанную, кое–где заржавевшую, но, в общем–то, исправную раму.
- Что ж, я на одной раме гоняться буду? — пробормотал Володя.
- А это что? — достал тренер из–под кучи хлама заднее колесо с искривленным ободом и без нескольких спиц. — Повозиться здесь, конечно, надо. А как же? Без труда не вытащишь и кильку из пруда.
— А переднее?..
- Найдем, — сказал тренер. — Соломин! — крикнул он. — Ты что, переднее колесо зажилить решил? Взял — и с концом…
- Да на нем четыре спицы с мясом повырваны, — стал оправдываться Соломин. — Обод никуда не годится. Я уж его выбросить хотел.
- Я те дам выбросить! Вам–то до лампочки, а у меня оно на балансе висит. Давай, быстро смотайся за ним. Одна нога здесь, другая там.
Соломин съездил за колесом, и когда все отправились на тренировку, Володя остался в подсобке один перед ржавой велосипедной рамой, двумя покореженными колесами и грудой разных велосипедных деталей.
Уныние овладело им: многого не хватало, другое было безнадежно испорчено. От первоначальной радости не осталось и следа. Он взял в руки переднее колесо с чудовищной «восьмеркой», вырванными спицами, с пустой втулкой. Горестно посмотрел на него и с отвращением бросил.
— Сам попробуй собрать из этого хлама машину!.. — сказал он отсутствующему Полосухину. — Прыщавый сын директора катается на десятискоростнике, у Соломина и Ядыкина приличные машины, а я их, между прочим, даже на своем «велодрыне» обходил. Да и вообще полсекции обхожу!.. — крикнул он, оборачиваясь к дверям, будто там его мог слышать тренер.
Но в помещении никого не было. Только обшарпанные стены да красотки, наклеенные на них, слышали его. В резком свете голой, без колпака, лампочки красотки хищно и надменно улыбались со стен, будто насмехаясь над ним, с этими обломками велосипеда, которые, как нищему подачку, бросили ему.
— На тебе, убоже, что нам негоже! — процедил Володя сквозь зубы. — Ну, понимаю, не хватает машин. Так давайте их лучшим, кто на что–то способен, а не лысым мужичкам и не клоунам. Те могут и на дорожном кататься — никакой разницы.
Так он ворчал, отводя душу, но с обреченным чувством все- таки принялся за дело. Нашел переднюю вилку. Она была зеленого цвета, от какого–то другого велосипеда, но Володя смонтировал ее с рамой без всяких осложнений. Руль он снял со своего «велодрына». Он уже не так злился, но, разыскивая на полках подходящие шатуны, все еще брюзжал в обиде на Полосухина:
— Не любишь меня — и не надо! Я тебе не красотка, — кивнул он на стенку, — чтоб меня любить. Я, может, и сам к тебе отношусь без особой симпатии… Но ты же тренер, ты должен быть объективным и справедливым. А иначе бардак будет у тебя в секции, и везде будет бардак при таком отношении…
Терпеливо, тщательно он собрал и смазал обе втулки. А когда прикрутил колеса барашками, подобрал шатуны, поставил педали, перед ним вдруг оказался велосипед. Конечно, изуродованный, будто побывавший в какой–то катастрофе, но это была все–таки гоночная машина, хоть и без седла еще, без туклипсов, без переключателя скоростей и тормозов.
И все же настроение у него поднялось. Если постараться, то многое можно исправить, отрегулировать, и у него наконец–то будет какая–никакая, но гоночная машина. Пусть пока этот старый побитый восьмискоростник, а там поглядим.
— Там поглядим! — мрачновато- торжествующе сказал он красоткам на стенах и засучив рукава с новой энергией принялся за дело.
Ночью он долго ворочался на своей кровати, не в силах уснуть. Потом встал и на цыпочках, чтобы не будить мать, вышел в прихожую, включил свет.
Побитый, жалкий, но все- таки его личный гоночный велосипед стоял у стены. На руле в сетке–авоське висела груда запасных деталей. Володя осторожно перевернул велосипед вверх колесами, стараясь не звякать, разложил ключи и принялся дальше ремонтировать машину… Он заменил некоторые спицы, немного исправил «восьмерку» на заднем колесе, смонтировал тормозные колодки. Тряпочкой, смоченной в бензине, он протирал заржавленные части, когда дверь в прихожую открылась и мать, заспанная, в косо застегнутом халате, встала у порога.
— Ты чего это среди ночи? — испуганно спросила она.
— Не спится, мам, — оправдываясь, сказал Володя. Мать, нахмурившись, втянула носом воздух.
— А бензином–то навонял! Ты соображаешь что–нибудь? В квартире бензином велосипед моет…
— Я потом проветрю, мам…
— Ох, горе ты мое! — зябко кутаясь в халат, вздохнула мать. — Выпускные экзамены на носу, а ты игрушками занимаешься. Другие по ночам к экзаменам готовятся, а ты с железками возишься.
— Ничего, мам, нормально сдам…
— О чем ты хоть думаешь? — горестно качнула она головой. — Ты даже не выбрал еще, в какой институт поступать…
- Выбрал уже, — сказал Володя.
- Какой же?
- Институт физкультуры.
- Да что в нем хорошего! — всплеснула руками мать. — Чего ты в нем нашел?
- Ну… спортом буду заниматься. Может, стану классным гонщиком. Может, еще по телевизору увидишь, на Велогонке Мира… — скрывая улыбкой смущение, сказал Володя. — А нет, так тренером стану. Разве плохо?..
- Ох, навязался тебе этот велосипед. А если убьешься на нем? Обо мне–то подумал?.. Ты же у меня один, — со слезой в голосе сказала она. — Случись с тобой что, так мне хоть в петлю…
- Ничего со мной не случится, — возразил Володя. — Я же не на самолете летаю, не в автогонках участвую.
- Все равно, — сказала мать. — Не нравится мне все это. Готовься лучше в финансово–экономический. Вот ведь не слушаешь мать, а она тебе добра желает. Потом будешь локти кусать, да поздно…
Володя упрямо молчал, и она ушла, с досадой хлопнув дверью.
Все последующие дни, забросив уроки, книги, забыв все на свете, он тщательно исправлял и регулировал велосипед. Обнаружилось много дефектов и неполадок. Цепь была длинновата и вся обмотана ржавчиной — ее следовало хорошенько промыть в бензине, укоротить на два звона и смазать. Дольше всего он возился с ободами. Он и раньше знал, что «восьмерку», а тем более «эллипс», исправить нелегко, но только сейчас в полной мере ощутил, что это такое. Тщательно, по миллиметру подкручивая спицы, он за несколько часов напряженной работы устранял «эллипс» в одном месте, но тот обнаруживался в другом. Все тело затекло в согнутом положении, пальцы немели от спицевого ключа, тоска накатывала от такой работы, но он кренился и терпеливо, все новыми в новыми попытками приближался к идеальной форме колеса.
Никогда раньше он не увлекался техникой, ему трудно было справиться с некоторыми узлами. Но, разбирая и собирая их по многу раз, тщательно протирая и смазывая каждую деталь, каждый шарик в подшипнике, он постепенно изучил восьмискоростник как свои пять пальцев. И велосипед как будто рождался заново — все меньше было скрипов, стуков, скрежета, когда он проверял машину на ходу, все легче вращались педали, серебрились промытые бензином спицы, веселее бежала цепь, четче работали тормоза.
Единственное, что смущало Володю, — это переключатель скоростей, самый сложный и деликатный узел в гоночном велосипеде. Переключатель был стар, изношен и никак не поддавался регулировке. Его следовало бы просто выбросить и заменить новым, но другого переключателя невозможно было достать. Вот и приходилось так и эдак подгибать плоскогубцами щечки, вновь и вновь разбирать и смазывать ролики. Но толку было мало — все равно переключатель барахлил, и через каждые пятнадцать — двадцать километров нужно было подкручивать гайки, а то он мог просто рассыпаться по дороге — и тогда бери велосипед в руки и топай пешком. К тому же на малую ведущую шестерню и большую ведомую цепь не переключалась, и потому Володя мог оперировать лишь тремя скоростями.
