Карповский рынок был небольшим. Справа от ворот стояло двухэтажное здание. На втором этаже сидела администрация. Мы сразу же поднялись туда и отыскали кабинет директора. В этот момент нас догнал какой-то невысокий плотный мужчина с реденькими светлыми волосами, тщательно зачесанными назад, и, ухватившись за ручку кабинета, открыл дверь. После этого он задержал на нас взгляд и спросил:
– Вы что-то хотели?
– Мы бы хотели поговорить с господином Барсуковым, – вежливо ответил Седой.
– Это я. А что вам нужно? – довольно бесцеремонно спросил директор, по-прежнему держась за ручку двери.
– Видите ли, мы журналисты. Хотели бы побеседовать, – сказал я.
Седой показал свое служебное удостоверение. Я показал свое, которое мне выдали сегодня утром.
– Журналисты? – нахмурился он, внимательно рассматривая удостоверения. – Не о чем мне беседовать с журналистами!
– Да вы не волнуйтесь, мы не отнимем у вас много времени. В крайнем случае, мы можем прийти, когда вам будет удобно, – примирительно заговорил Седой.
Последние слова были произнесены уже в спину закрывающему за собой дверь Барсукову. Однако Седой проявил обычную, видимо, для журналистов настойчивость и отправился вслед за директором в кабинет. Я пошел за ним.
– Я вам что сказал?! – заревел, увидя нас в кабинете, Барсуков. – Вышли отсюда, оба! Я с вашим братом-журналистом вообще ничего общего не хочу иметь!
– Послушайте, – жестко заговорил Седой, – я с вами не о вашем здоровье пришел говорить. Если вы сами не сознаете важности создавшейся ситуации, то я вам готов объяснить. Убит известный журналист Александр Бомберг. На расследование этого преступления брошена масса сил и средств. Неужели вы считаете, что разумно в этих условиях отказаться дать интервью той газете, чей сотрудник погиб? Насколько я знаю, у вашей фирмы были свои отношения с Бомбергом, и простыми они не были.
– Да, не были, – зло произнес директор.
И после некоторого раздумья сделал приглашающий жест рукой.
– Да, у нас были к нему претензии, – сказал он. – Но это не значит, что я не уважал его как журналиста и плохо относился к нему как к человеку.
Тон и поведение Барсукова менялись на глазах. Агрессивный настрой сменился корректностью и, казалось, вот-вот должен был перейти в доброжелательность. Но этого не случилось. Директор подчеркнуто вежливо объяснил:
– Я могу вам сказать следующее. Бомберг выступил в ситуации, сложившейся вокруг приватизации Карповского рынка, на стороне наших конкурентов. Статья, написанная им, создала нам немало сложностей. Но эти сложности можно скорее отнести к сфере имиджевой оценки деятельности нашей компании. Однако я уверен, что Бомберга ввели в заблуждение, подсунув ему факты, не соответствующие действительности. И удивляет, что такой журналист, как Бомберг, не предпринял никаких действий для проверки этих сведений. Хотя для этого достаточно было обратиться к нам, оппонентам. Однако это его выбор, и мы его за это не осуждаем.
– Но, однако же, вы обвинили его в непорядочности и предвзятости, – заметил Седой.
– Я вам еще раз повторяю, – уже более жестко произнес директор, – что одно дело – претензии к Бомбергу как журналисту. Это обычный и даже заурядный процесс ведения споров двумя сторонами. Другое дело – убийство человека. И я категорически против того, чтобы трепали имя нашей фирмы в связи со смертью журналиста. Более того, мы это никому не позволим. Всякий, кто захочет заработать себе авторитет на этом деле, серьезно рискует нарваться на неприятности. В общем, копайте там, где нужно, и не лезьте туда, куда вас не просят.
Концовка речи Барсукова была выдержана в том тоне, в котором начиналась наша беседа. И я понял, что пора закругляться. Видимо, ничего путного мы здесь больше не услышим. И мои мысли тут же подтвердились действиями Барсукова. Он встал и сказал:
– Господа, я считаю оконченным наш разговор. Я сегодня крайне занят.
Седой порывался еще что-то спросить, но я опередил его. Я поднялся с места и сказал:
– Нам действительно пора. Спасибо за беседу.
– Пожалуйста, – раздраженно ответил Барсуков и вызвался нас проводить.
Мы спустились на первый этаж и, пройдя мимо мясных рядов, у входа распрощались с Барсуковым. Скорее всего директор решил все-таки оставить о себе благоприятное впечатление. «С чего бы это?» – подумал я.
Еще несколько минут мы постояли у рынка, ловя машину. Потом погрузились в какую-то старую «Ниву» и поехали в редакцию. Всю дорогу мы молчали, так как обсуждать, собственно говоря, было нечего. Однако, зайдя в нашу комнату в редакции, Седой тут же спросил:
– Ну, что-нибудь уяснил для себя?
– Если откровенно, то ничего, – ответил я. – Думаю, что мы просто зря потратили время. Надо узнать сегодня вечером у Дынина, работают ли менты над этой версией…
Дверь кабинета открылась, и перед нами предстал ответственный секретарь Савраскин.
– Где материал? – спросил он.
– Какой материал? – удивленно взглянул на него Седой. – Я сегодня ничего сдавать не должен.
– Ну, этот материал в медицинскую колонку… Я не знаю, кто из вас его пишет.
Седой вопросительно посмотрел на меня.
– Я еще утром отдал его в набор. Вернее, положил в папку, как мне и сказали, – ответил я.
– А почему после этого не отдали его мне?
– А зачем он тебе должен отдавать? – спросил Седой.
– У нас новый порядок. Теперь все материалы сдаются мне с указанием имени компьютерного файла, обязательно с расширением «txt» и указанием объема в килобайтах.
– Недавно же приняли решение, что все сдается в компьютерном варианте…
– Да, приняли. Но потом отменили, – сказал Савраскин. – Потому что не все работают на компьютере, а пишут вручную или приносят тексты, набранные на машинке. Они постоянно теряются. Поэтому теперь все некомпьютерные материалы должны сдаваться мне.
– Савраскин, ты теперь каждый день технологию менять будешь? – спросил Седой.
– Если этого требуют интересы дела, то буду. И вас об этом не спрошу! – категорически заявил Савраскин. – Вы идите и ищите эту статью где хотите!
Я безропотно поднялся и отправился в секретариат. В папке «В набор» статьи не оказалось. Наборщица, которая обрабатывала мой материал, по каким-то делам отлучилась из редакции. На вопрос: «Где статья?» – вразумительного ответа мне не смог дать никто. Наконец, перерыв все, статью нашли в папке «На корректуру». После чего меня заставили отдать статью корректору, который исправил имевшиеся ошибки и отдал ее мне, чтобы я передал ее наборщице для исправления ошибок в компьютерном варианте. После этого я сообщил о своих действиях Савраскину, который высокомерно заявил мне о том, что с этого момента он держит ситуацию под контролем и что я могу быть свободен. Вернувшись в кабинет к Седому, я выразил удивление, как можно в таком простом действии, как сдача материала в набор, развести столько бюрократии. Седой усмехнулся и ответил мне:
– Как говорит ответственный секретарь Савраскин: «Главное – наладить технологический процесс».
– На сегодня с меня хватит ваших газетных технологий. Пожалуй, я пойду домой.
– Я, наверное, с тобой, – сказал Седой. – Посидим, выпьем пива.
– Хорошая идея, – согласился я.
Мы вышли вдвоем из здания издательства и отправились ко мне домой, попутно зайдя в магазин за пивом. Погода была великолепной, стоял тихий майский вечер. Теплый ветерок обдувал наши лица, когда мы шли по набережной. Каждый из нас нес в руках два пакета с «Хольстеном».
В приподнятом настроении мы вошли в мой подъезд и остановились в ожидании лифта. Поскольку лифт почему-то долго не приезжал, мы решили все же подняться на третий этаж пешком. Не успели подняться по одному из лестничных маршей, как путь нам преградили два здоровенных парня.
Поначалу этой встрече я не придал никакого значения. Парни расступились. Осознал я опасность ситуации, когда сзади глухо вскрикнул Седой. Я развернулся и с удивлением обнаружил, что Седой уже лежит на ступенях, а один из молодчиков лупит его ногами и резиновой дубинкой, которая неожиданно появилась у него в руках. Я перевел взгляд на второго. Детина осклабился, а потом ткнул мне в лицо дубинкой. Перед глазами у меня все поплыло, и я, держась одной рукой за стену, тихо сел на ступеньку лестницы.
Смутно я услышал, что один из молодчиков сказал другому:
– Этому, по-моему, хватит… Толстомордому еще наваливать будем?
Мой обидчик посмотрел на меня и сказал:
– Он какой-то хлипковатый оказался… Такой боров, а свалился от одного удара!
Я проглотил слюну и задал, на мой взгляд, резонный вопрос:
– Ребята, а что вы хотите? У нас только пиво.
– Пиво? – удивленно переглянулись парни.
– Да, пиво… «Хольстен» в банках.
Один из парней взял пакет, достал оттуда банку и открыл ее. Сделав два больших глотка, он передал банку другому и сказал:
