случилось с ней буквально за несколько минут… Исчезла игривая манера разговаривать, она больше не щурила кокетливо глаза, слезы, скатившиеся с накрашенных ресниц, оставили две узенькие черные полоски на щеках.
Перед следователем сидела пожилая женщина с подобострастным выражением лица, которой, наконец, пришлось держать ответ перед правосудием.
— Я не хотела, ей-богу, не хотела им служить, они заставили, угрожали, — слова бессвязным потоком срывались с губ.
— Успокойтесь и расскажите все, что вам известно, — твердо приказал подполковник.
— Жила я в городе Ровно, в Западной Украине. Держали с мужем свою лавку. В конце 1939 года муж бежал в Германию, а потом вместе с немцами вернулся. Служил у них. Иногда домой принесет добро: костюмчики, ботинки, часы. Я к нему — откуда это все? «Не твое дело», — отвечает. Потом уж поняла, что это часть дележа добычи с убитых. Сначала страшно было, а потом привыкла, деньги люблю. Бывали у нас в гостях и немецкие офицеры. Один все ласково на меня погладывал… Когда мужа убили, незадолго до прихода советских войск, стал за мной ухаживать, обещал увезти с собой в Гамбург. Но вскоре и он за чемоданы схватился. А мне однажды сказал: «Нам нужны верные люди в России, поедешь в любой город, поможем деньгами, через несколько лет мы снова встретимся». Плакала я, отказывалась, но он дал мне обломок зеркала в оправе и сказал, что если когда-нибудь ко мне приедет человек и у него в руке будет второй обломок, сойдутся края стекла, надо будет помочь ему во всем. Я выбрала Усть-Каменогорск, туда еще до революции переселенцами уехали родители. Но, конечно, их в живых уже не застала… Жили вдвоем с Зиной, своих-то детей не было, так я из детдома прихватила, и так тянулись годы чередой. Я уж думала, что старое забыто, что это был кошмарный сон, когда почти десять лет спустя после война явился «гость». Он принес обломок зеркала, но и без этого пароля я узнала его. Постарел за эти годы оберштурмфюрер СС Карл Фогель. Глаза беспокойно шарили по сторонам, пальцы нервно крутили пуговицу потертого пиджака. Я умоляла его уйти из нашего дома, становилась на колени. Он ударил меня в лицо и, скрипнув зубами, ответил: «А ты знаешь, что я сразу пойду в органы безопасности, пусть обоих расстреляют. Как это у русских говорится, «Связал нас Бог одной веревочкой». Теперь я — Зенин Иван Сергеевич». У него оказались откуда-то настоящие документы, он поступил на работу. Потом увидел однажды в гостях у Зины Васю Клыкова и заметил: «Знаешь, Эльза, надо не только взрывать мосты в этой стране, но и портить молодых, учить их хулиганить, грабить. Ведь от вора и жулика один шаг к шпиону и предателю». Он не один час потратил на беседу с Василием, и сумел толкнуть его на кривую дорожку. Потом стал скупать краденые вещи и получил деньги на свои дела. Скоро, очень скоро попались воры, не миновал наказания и Зенин, но сумел скрыть свое подлинное лицо… Отбыл наказание, досрочно вернулся, и вместе с Василием уехал в геологическую партию. Наверное, были у него какие-то связи, но мне не говорил, не доверял. Только накануне отъезда рассказал пароль и отзыв для какой-то важной птицы. Я должна была принять этого человека и дать телеграмму в Алма-Ату, в управление на имя Зенина: «Мама тяжело больна, выезжай немедленно», а там ему должны были передать по рации. Но что-то, видно, у него случилось, не дождался телеграммы, сам приехал. А на следующий день ко мне гости пожаловал белобрысый, высокий, со шрамом на подбородке. Больше ничего не знаю…
Несколько минут в комнате стояла тишина. Подполковник Мухамеджанов, который вел допрос, просматривал опись вещей, изъятых у арестованной.
Начальник управления КГБ удобно расположился в мягком кожаном кресле возле окна, задумчиво постукивал незажженной папиросой по крышке портсигара. Майор Кузьмин аккуратно оттачивал один за другим цветные карандаши. Это было его любимое занятие, когда мысли напряженно работали над разгадкой какого-то сложного запутанного дела.
— Вы все рассказали?
— Да, да, — Эльза Павловна закивала головой.
— Припомните по порядку весь разговор с незнакомцем, не говорил ли он пароль, адреса?
— Я забыла, — виноватым шепотом ответила Пуговкина и, как тогда, в квартире, старательно шевеля губами, но на этот раз уже вслух, повторила: — Москва. Первая Мещанская, 216. Врач Камнев. «Вы ставите коронки?» «Нет, только лечу зубы».
— Подпишите протокол допроса.
Подполковник нажал кнопку звонка. В дверях появился конвоир.
— Уведите, — коротко приказал Мухамеджанов.
Эльза Павловна поднялась со стула, опустила плечи. Она сразу постарела на много лет и, шаркая ногами, вышла из кабинета.
— Интересно познакомиться с пациентами доктора Камнева, — задумчиво сказал начальник управления. — Придется попросить для этого работников Московского управления КГБ.
— Поручите это дело мне, — поднялся вдруг со стула майор Кузьмин.
— Кандидатура подходящая, — вступил в разговор Мухамеджанов, — но надо получить разрешение из нашего управления и из центра.
…На следующий день в Москве и в Алма-Ате обсудили это предложение и дали свое согласие. Москва сообщала: «В помощь Кузьмину выделяем двух опытных работников. Ждем приезда».
Пассажирский поезд Караганда — Москва, громыхая на стыках рельс, набирал скорость. Он миновал раздольные целинные степи Приишимья и Северного Казахстана, деловито перестукивая колесами какую-то мелодию, вырвался на простор Урала. Проехали сияющий вечерними огнями на холмах Челябинск, через восемь часов — Уфа. Все ближе Москва…
Павел Семенович Кузьмин тщательно продумывал все мельчайшие детали предстоящего дела. Он знал, что разведчик, как и минер, ошибается только один раз… Предстояла встреча с матерыми волками, которые прошли большую школу шпионского искусства и в достижении своих грязных целей не останавливались ни перед чем…
В квартире доктора Камнева царил полумрак. Мягкий свет большой единственной лампы, которая стояла на полу на высокой ножке, выхватывал из темноты кусок стола, покрытый бархатной скатертью, массивный буфет мореного дуба, старомодный диван с высокой резной спинкой и, как дань времени, новенький телевизор «Темп-3».
За столом сидели двое. Быть может, подействовала тихая музыка, которая неслась из приемника, или, скорее всего, допитая почти до конца бутылка коньяка, но беседа неожиданно приняла сентиментальный характер.
— Вы помните, конечно, Курт, как мы встречались с вами в годы войны у гаулейтера Эриха Коха? Он нас познакомил, вышел из кабинета, и вы через минуту схватились за оружие, когда узнали, что я американец. Вы всегда отличались близорукостью. Никак не могли догадаться, что американской разведке гораздо выгоднее дружить с вами, чем помогать Советам. А как вы были возмущены, когда я предложил сотрудничать с нами!..
