Вернувшись из-за угла, патрульные рапортовали о неудаче, ссылаясь на широко известный факт, гласящий о том, что убегающий всегда быстрее догоняющего. Расстроившемуся было подобным исходом начальнику патруля здесь же вернул настроение протянувший документы Димка. Он, как потомственный военный и преданный дорогому Отечеству сын, не стал стоять спустя рукава. Нет. Товарищ выбежал за угол и, увидев спину стремительно удаляющегося коллеги, обрамлённую ярко сверкающими пятками вперемешку с мелькающим красным носком, набрал в лёгкие воздух и членораздельно что было силы крикнув: «Товарищ Кобаленко, стойте!»
Стойте!.. Товарищ…
в общем…
сдал напарника.
Лекция 6 О ПОЧЕЧКАХ
Одна кружка пива заменяет удар по почкам.
Из аналогий
Конечно же, пробежав добрых две мили, а может, и четыре или шесть (кто же считал-то?), Ваня вернулся обратно в казарму, всё ещё голодный и слегка вспотевший. Желудок спазмировало, тонкую кишку кололо, будто аппликатором Кузнецова, а к горлу подкатила неприятная горечь. Есть хотелось настолько, что за добротный горячий ужин Кобаленко без заминки продал бы всю Родину вместе с Сахалином, Курильскими островами и Новой Землёй с омывающим её океаном. Ну а если ещё и компот с бутербродом предложат, то в придачу можно было легко слить и нескольких не очень далёких родственников.
Однако мысли о еде и обмене на продукты родителей прекратились, когда на пороге казармы Иван уткнулся в нагрудный значок «патруль». За значком хитро прятался начальник патруля, сухопутный офицер медицинской службы. Поскольку отступать не имело ни смысла, ни толку, ни времени, то беглец сдался в руки академического правосудия. Капитана же, записавшего неблагонадёжного курсанта, озарила широкая внутренняя улыбка: план на сегодня он уже выполнил. А с учётом того, что дежурному по Акамедии он доложит о пойманном беглеце, грубо нарушающем воинскую дисциплину, оставшееся время наряда можно будет провести по своему личному расписанию.
Винить же Димаса в сдаче однокурсника патрулю не имелось никакой моральной и технической возможности. Во-первых, Ванька первым бросил своего товарища. Во-вторых, Димка в те года ещё пах молодостью и чистотой души. А в-третьих, грех было не вкозлить Ваню Кобаленко при первом же удобном случае. И не один здравомыслящий курсант Акамедии не упустил бы подобный шанс. И даже самый последний курсант не упустил. Никто бы не упустил.
Товарищ Кобаленко сидел в казарме опечаленный и толком не мог понять, что его больше тревожит: то ли совершенно пустой желудок, который уже не познает прелестей пищи на сегодня, то ли предстоящий наряд вне очереди, в который его обязательно поставят за текущий проступок. Открыв учебное расписание первого семестра и определив, что в наряде он пропускает «нормальную анатомию», Ванька понял, что голод его огорчает шибче.
Тем не менее другим товарищам избежать практического занятия по изучению человеческого тела не удалось. Все как один на следующий день дружным строем направились на кафедру нормальной анатомии.
Кафедра нормальной анатомии располагалась в тихом местечке на улице Лебедева. Она делила здание ещё с тремя похожими кафедрами: кафедрами гистологии (гиста), патологической анатомии (патан) и патфизиологии (патфиз). Помещения анатомии пахли просторностью и формалином. На столах аккуратно расположились трупики, которые жаждали скорейшего участия в учебном процессе. Однако первое занятие не предполагало непосредственного контакта с умершими, а носило исключительно ознакомительный характер. Другими словами, первый урок заключался в познании истории кафедры. И начиналась эта история с анатомического музея, занимающего почти весь второй этаж. Экскурсию по кафедральному музею проводил лично начальник кафедры, полковник медицинской службы, профессор Дайворонский.
Итак, первое, что нужно сказать, — это то, что музей кафедры поражал. Каких экспонатов здесь только не было! Кунсткамера меркла по сравнению с академическим анатомическим музеем. Их даже нельзя сравнивать. Это всё равно что сравнить «Жигули» и «Тойоту» или Божий Дар и яичницу (Божий Дар — это не что-то неосязаемое, а, между прочим, город в Чехии, если кто не знает). Тем временем начальник кафедры (начкаф сокращённо) озвучивал вслух всё увиденное юными академиками.
— На этих стеллажах мы видим человеческие черепа самых различных сословий, — комментировал экскурсию он. — Вот эти, вытянутые, принадлежали дамам высшего общества. Им с детства сдавливали голову, и в итоге получался подобный продолговатый череп, что считалось весьма красиво.
— А эти чьи? — спросил кто-то из толпы, указав на черепа со скошенным лбом.
— О, это черепа воинов! — воскликнул полковник. — В живом виде данный череп смотрелся весьма устрашающе. Ну или должен был так смотреться.
Группа, оценив задумку с приплюснутой головой, перешла к другим экспонатам.
— На этих полках вы можете наблюдать различные проявления сиамских близнецов, — продолжал начкаф. — Плоды разной степени и части сращения.
Группа осмотрела стеклянные банки близнецов, к которым примыкали и циклопы (младенцы с одним глазом), и ещё другого рода аномалии. Срастались и спинами, и ногами, и даже попами. Лектор тем временем продолжал:
— Все из них, как вы понимаете, имели пороки, несовместимые с жизнью, из-за чего они либо умирали в чреве, либо рождались мёртвыми.
Группа вздыхала и молча сочувствовала порочным детёнышам и их родителям.
— А вот интересный экспонат, доказывающий, как хорошо жить в нашем с вами времени, — подозвал нас к следующей баночке с формалином профессор. — Препарат восемнадцатого века. Разрезанная матка и в ней девятимесячный плод. Из источников известно, что женщина не смогла разродиться и погибла вместе с ребёнком.
Курсанты с горечью осмотрели экспонат, в то время как полковник Дайворонский закончил:
— Тогда не выполняли кесарева сечения, поэтому так и получилось. В наши дни, разумеется, благодаря данной операции в десятки раз снизились и материнская смертность, и детская инвалидность.
Все живо представили несчастный восемнадцатый век, увидели мучившихся женщин, почему-то вспомнили отсутствие электричества и поспешили продолжить экскурсию.
А продолжение оказалось более радостным, потому как пошли образцы животных и их органов размножения. На данном этапе большинство ребят из группы резко позавидовали моржу, чей экспонат проходил по диагонали через весь стеклянный шкаф. Слова начкафа про то, что у моржа всегда такой (так как холодно), лишь усилили имевшуюся у курсантов зависть. А факт, тот факт, что моржам не грозит импотенция, перевёл чувство зависти из белой категории в чёрную.
Но играючи увлекательным оказалось только первое занятие. Дальше начались зубрёжка и тяжёлые учебные будни. И проходили они примерно по одному сценарию.
К началу первой пары, ровно без пятнадцати девять, группа из пятнадцати человек располагалась в анатомическом зале. По соседству с группой ложились три заформалиненных жмурика и кастрюля с внутренними органами. Конечно, жмурики укладывались не сами, а с помощью всё тех же академиков, как, впрочем, и кастрюля, заботливо принесённая дежурным к началу урока.
Предметом описываемых занятий являлась спланхнология — очень хитрый раздел о многочисленных внутренних органах человека. Вот именно эти органы и лежали в кастрюльке, стоявшей на длинном деревянном столе анатомического зала. Группа расселась в аккурат рядом с заветной посудиной, судорожно листая зелёный кафедральный учебник.
В девять ноль-ноль на пороге учебной обители появился преподаватель — Сергей Владимирович. Оглядев группу, будто воспитатель детского сада осматривает подопечных детишек, он сел на своё место и раскрыл заветный учебный журнальчик, в котором, как на ладони, лежали фамилии всех курсантов группы десять «Б».
Отметив отсутствующих, болеющих, нарядных и, не дай бог, умерших, если таковые имелись, преподаватель тщательно всмотрелся в список, ища первую жертву для допроса. В этот момент по группе всегда начинал ползти неприятный холодок. Все как один утыкались взглядом в пол и отчаянно молились, чтобы их персона не оказалась первой в листе опрашиваемых. Некоторые ребята, дабы отвести от себя угрозу, молча крутили в мозгу чью-нибудь фамилию, свято веря, что все мысли материальны. Откуда взялась уверенность, что они должны материализоваться непременно в мозгу Сергея Владимировича, ребятам, ровно как и науке, до сих пор не известно.
Преподаватель тоже имел определённое чувство юмора и, прежде чем назвать первую жертву, выдерживал сорокасекундную паузу. Этого хватало, чтобы начиналась зреть тихая паника. В воздухе повисала гробовая тишина, и совершенно легко можно было учуять тонкий аромат холодного курсантского пота. Если преподаватель заигрывался и передерживал паузу, то в воздухе появлялись и другие газы.
