Никита сдвинул брови, размышляя. Потом неуверенно спросил:
— Считаешь, маме спокойнее, когда ты о ней… так заботишься?
— Уж как умею!
— Но она… потеряла работу, ты знаешь?
— Обижаешь! Чего бы я тащилась к вам на ночь глядя?
— Значит, знаешь. И пришла ругаться.
— Правильно. Вначале поругаю, ну, для острастки, а потом предложу другую работу.
— Ты уже нашла ей работу? — Никита взволнованно ухватил Таню за руку.
— Естественно, сэр! Я не теряю времени понапрасну, как некоторые! Это я о нашей Сауле, если кто-то меня не понял!
— Ты… любишь ее?
— Ну… наверное, — проворчала Таня. Подумав, уточнила: — Как сестру, — и сердито воскликнула: — Почти семь лет с ней мучаюсь, чего ради, спрашивается?
— И все семь лет ругаешь? — хмыкнул Никита.
— Святое дело, — кивнула Таня. — Кто, если не я?
— Ну… ладно. — Никита наконец распахнул перед гостьей дверь.
Таня попыталась встать и едва не упала, так затекли ноги. Со стоном приняла вертикальное положение и показала Никите кулак:
— Ох чтоб тебя! Старость не радость…
И невольно ухмыльнулась: Китеныш прекратил разыгрывать из себя взрослого. Втянул ее за руку в прихожую и звонко закричал:
— Ма, тетя Таня пришла! Ма, ты не бойся, она совсем немного тебя поругает! Ма, зато она уже работу тебе нашла, здорово, да?
Глава 4
ПОДРУГИ
Таня решительно отправила Никиту в комнату — не хватало в самый неподходящий момент выслушивать его комментарии или — еще лучше! — защитные речи. Бессовестная Саулешка сама напакостила, вот пусть сама и отдувается.
— Надеюсь, ты не будешь подслушивать? — ехидно поинтересовалась она, прежде чем закрыть дверь.
— Очень надо! — буркнул Никита, с большим сомнением рассматривая распухшую от старости библиотечную книгу русских сказок. — Мама потом сама все расскажет.
— Кто бы сомневался, — проворчала Таня.
На кухне суетилась с медной туркой в руке Сауле, варила подруге кофе. Как ни странно, он отлично у нее получался, гораздо лучше, чем у самой Тани, может, у нее терпения не хватало?
Таня села в старое потертое кресло — она считала это место своим, когда приходила сюда, — и улыбнулась:
«Смешно, но здесь я чувствую себя дома, а из собственной квартиры порой сбежать готова, и желательно куда-нибудь подальше…»
Нужно отдать должное Саулешке: у нее удивительная способность делать уютным любое помещение. Причем совершенно не важно, есть ли в нем мебель, сколько и в каком состоянии.
Таня прекрасно помнила предыдущую Саулешкину квартиру. Подруга сняла ее в новом доме, хозяева из мебели дали всего ничего: две старые кровати с деревянными спинками, древний облупленный холодильничек, гудящий трактором, едва живой кухонный стол и несколько табуреток.
И денег у них тогда абсолютно не было. Таня только-только вернулась из Ялты и как раз ломала голову, где бы подзанять до сентября четыре тысячи рублей, долги она всегда возвращала вовремя, день в день. А Сауле неделю назад купила Никите зимнюю одежду, оставив на еду жалкие копейки, надеялась продержаться до зарплаты.
Кто же знал, что их так внезапно попросят из квартиры?
Без предупреждения за месяц, как было обещано. Просто хозяйский сын решил срочно жениться и жить с родителями не собирался ни дня.
К счастью, христарадничать по подругам Тане не пришлось. К ее удивлению, Сауле не слишком расстроилась из-за нищенской обстановки.
Она сняла с кроватей деревянные спинки и положила на табуретки. Получился столик в детской для игрушек и книжек Китеныша, столик для посуды на кухне и столик в свою комнату.
И ни секунды не жаловалась на жизнь!
Как Сауле чуть позже сказала: а на что, собственно? Две огромные светлые комнаты, в прихожей — встроенные шкафы, все чистенькое, они первые жильцы здесь…
Жаль, года не прошло, Сара Ильинична, хозяйка хором, стала жадничать. Подняла плату почти вдвое, это оказалось Сауле не по карману, пришлось съезжать.
А уж эта квартира…
Рядом с той, прежней — настоящая конура! Кухонька — от силы метров пять, совмещенный санузел и единственная комната с балконом. Сто лет без ремонта!
Зато на кухне кроме старого холодильника и обеденного стола оказался навесной шкафчик. А в комнате — огромный старинный шифоньер, им отгородили Китенышу угол. Еще — деревянная детская кровать для мальчишки и разбитый диван для Сауле. И ободранное кресло без ножки — подложили полешко, удобнейшее оказалось кресло — его даже удалось втиснуть в кухню. И трюмо с помутневшим от времени зеркалом, в тумбочке под ним можно держать документы, фотографии и всякую мелочь.
А письменный стол для сына Сауле удалось недорого купить в комиссионном.
Чудо, а не дом!
Так искренне считала Саулешка.
Мол, главное, они с Китенышем живут теперь в центре города. И, как обещали хозяева, квартира сдается не на год-два, как предыдущие, а надолго. И не очень дорого, всего за пять тысяч рублей.
У Сауле от зарплаты оставались еще три, на них вполне можно прожить. Они с Китенышем не капризные, им хватит!
Тане иногда плакать хотелось от Саулешкиного — «у меня все отлично, я вообще — везучая!».
Что бы ни случилось, у глупой Саулешки — «все к лучшему!».
Вот и тогда — ну что хорошего в переезде из шикарной двухкомнатной квартиры в эту… в этот бомжатник?!
А Сауле, казалось, ничуть не расстроилась. Первым делом привела квартиру в порядок: кухню оклеила дешевенькой белой клеенкой в мелкие розовые цветочки, ею же застелила широкий подоконник и изрезанный ножами столик, обтянула сиденья табуреток. И последний штрих — короткая, собранная в мелкую складку тюлевая полоска над окном.
«Очень мило вышло», — неохотно признала Таня.
Комната — почти пятнадцать метров! — выглядела не так нарядно. Новые обои и золотистые яркие шторы, конечно, оттягивали на себя внимание, но не могли скрыть ни убогую мебель, ни обшарпанные скрипучие полы.
У Сауле оказалась аллергия на краску. Поэтому подруги полы так и не покрасили, лишь окно с подоконником освежили да грязные исцарапанные двери в комнату и на кухню.
Китеныш, считай, вырос в этой квартире. Когда сюда переехали, ему едва два года исполнилось, он другие квартиры и не помнит.
«Выходит, они здесь уже пятый год живут? — рассеянно думала Таня, рассматривая крохотную кухню так, будто только что увидела. — Надо же, как время летит…»
Над туркой поднялась белесая шапка пены, и Сауле мгновенно выключила газ. Налила подруге кофе и робко спросила:
— Ты сегодня с сахаром?
— Нет. Я купила шоколадные вафли, неси из прихожей пакет! Да, там еще апельсины Китенышу, сунь часть в холодильник. Я два килограмма взяла, сладкие, зараза, оказались и сочные…
— Два килограмма-то зачем? — смущенно прошептала Сауле. — Один-два апельсина вполне достаточно…
— Тебя не спросила, — огрызнулась Таня. — Ты себя в зеркале-то давно видела? Зеленая, как поганка!
— Вовсе нет…
— Вовсе да! И шейка как у цыпленка, смотреть противно!
Сауле твердо произнесла:
— Мы хорошо питаемся.
— А кто спорит? — фыркнула Таня.
— Но ты…
Таня стукнула кулаком по столу:
— Ты мне диктовать собираешься — что я должна или не должна покупать, отправляясь в гости?!
Ее лицо нехорошо покраснело, светло-голубые глаза стали ледяными, и Сауле испуганно пролепетала:
— Я не хотела тебя обидеть…
— Еще этого не хватало, — медленно остывая, проворчала Таня. Промокнула салфеткой лужицу кофе и сердито добавила: — Ты мне, считай, сестра, а Китеныш — роднее родного, пусть и не сын. И я не благотворительностью занимаюсь, и не последнее от себя отрываю, тысячу раз тебе говорила!
— П-понимаешь…
— Нет! — Танины глаза сузились. — Или хочешь сказать, ты бы вела себя на моем месте иначе?
— Нет, но…
— Ага, значит, я хуже? Я, выходит, стерва эгоистичная, а ты — ангел небесный, так?!
Сауле растерянно хлопала ресницами, понимая, что с подругой сейчас лучше не спорить: что бы она ни сказала, Татьяна все переиначит, перевернет на свой лад.
А та одним глотком выпила остывший кофе. Поморщилась и вдруг воскликнула:
— О-о-о! Поняла: ты устроила этот базар, чтоб отвлечь меня?
— Ну…
— Чтоб я тебе — и вполне заслуженно, заметь! — не намылила холку?
Сауле с трудом скрыла улыбку: подруга, как всегда, все объяснила по-своему. Она на сто процентов уверена в собственной правоте. Сауле иногда казалось, что Татьяна никогда и ни в чем не сомневается. Однажды приняв решение, идет до конца.
Сама Сауле так не умела. Она вечно боялась кого-то обидеть, задеть, постоянно сомневалась в себе. Даже рисунки — а ведь Сауле забывала обо всем, беря в руки кисть! — нравились ей, только пока работала, пока не подсыхали акварельные краски. Потом же она видела лишь недостатки, переставая замечать достоинства.
