– Ерунда какая. Неужели слабо?
– Сам надень, – предложил я.
– А я уже надевал. Даже выходил в ней один раз на улицу. Старушонка одна, у поворота на Барода-плейс, чуть не померла со страху.
Вранье. Но я промолчал.
Птицы и рыбки помещались в дальних комнатах. Рыбки – из Китая: оранжевые, белые и черные, пузатые, толстогубые существа с большими мутновато-белесыми глазами, торчащими как бугорки по обе стороны головы. Белые какаду – терпеливые, разумные и дружелюбные птицы – жались друг к дружке, с неподдельным интересом наблюдая за каждым нашим движением. Их только что пересадили в новые клетки, и нам надо было вычистить старые. Все поддоны были в помете, засохшие белые лепешки пришлось отскребать стамеской. Когда с клетками было покончено, стрелка на часах приблизилась к половине пятого, а нам предстояло еще задать корму рыбам и распаковать один ящик.
– Есть хочешь? – спросил Тим. – Давай я сбегаю и куплю нам пару колбасок?
– Ты ведь ненадолго?
– Одна нога здесь – другая там, – ответил он и убежал, заперев меня в лавке «для безопасности», как он выразился.
Рыбок я покормил быстро и, покончив со вторым заданием, принялся за лампы. Оттирая каждую очередную лампу, я все думал, не появится ли из нее джинн и не предложит ли мне загадать три желания. С половиной ламп я уже разобрался – и вдруг ощутил первые приступы страха. Фонарь стоял на прилавке, излучая тусклое сияние, и в его свете из всех углов и закоулков на меня полезли дрожащие тени. Каждая вычищенная лампа занимала свое место на полу рядом с остальными. Я сидел с тряпкой в руках возле ящика, скрестив ноги, тянулся за очередной лампой и думал всякие гадости про Тима Линвера. Вдруг волоски у меня на затылке медленно и неприятно вздыбились – будто кто-то провел тонким пальцем от макушки до верхнего позвонка. Ощущение это меня удивило. Не сказать, чтобы я сильно испугался. Жалюзи над витринами были опущены, и снаружи доносился привычный предвечерний шум. Я обернулся. По стенам мягко скользили тени. Чего я ждал? Ничего. До сего момента в моей жизни ни разу еще не случалось ничего, что могло бы подтолкнуть меня к вере в привидения. Я о них и не думал никогда. И даже теперь не считаю, будто лавка Джемрака была населена призраками, но что-то произошло со мной той ночью.
Прежде всего остановилось время. Помню, как посмотрел в другой конец торгового зала и увидел ту женщину с черными волосами у подножия лестницы – голую, с руками, вывернутыми назад, и ногой, вывихнутой в области колена и обращенной вверх самым жутким образом. В этот момент я сообразил, что понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как Тим отправился за едой, и который теперь может быть час. На улице стояла тишина, что само по себе было странно, – и все же у меня возникло странное чувство, будто меня только что разбудил громкий шум, хотя я не помнил, как заснул. Да и разве мог я заснуть? Сидя? Со скрещенными ногами? И куда запропастился Тим, черт бы его побрал? Глаза у японки были темные – щелочки на белом лице, а рот – едва заметная точка. В свете фонаря ее лицо будто ожило. Все индийские лампы были вычищены и выстроены двумя ровными рядами вдоль прилавка, хотя сам я не помнил, как поставил их туда. Ящик оказался возле прилавка, а перед ним стояла огромная корзина с невероятными витыми раковинами – со всех сторон из них торчали шипы, а внутренности отливали перламутром. «Свет сейчас погаснет», – подумал я. Темные грани стали еще темнее, чернее, гуще и страшнее, а раковины изгибались так нежно, что я почувствовал, как в жилке под моим левым локтем пульсирует кровь. Я встал и тупо уставился на фонарь. В лавке были собраны лампы со всех концов земли, но ни одну из них я не мог сейчас зажечь.
Куда подевался Тим? Не мог же он оставить меня здесь одного, тем более на ночь? И не потеряю ли я место в «Матросе»? Ведь я давным-давно должен был туда прийти. Мне нравилось работать в «Матросе». Я был лучший мальчик из всех, что у них прежде прислуживали: Боб Барри сам так сказал. И относились ко мне там хорошо. Лучше, чем здесь. Тим специально все подстроил: сбежал и запер меня в лавке, чтобы напугать. Но почему на улице так тихо?
К горлу подступил комок.
Почему я не встал и не принялся колотить во входную дверь что есть мочи и не закричал изо всех сил в щель почтового ящика, чтобы кто-нибудь пришел и выпустил меня, – не знаю. Кажется, я не мог двинуться с места. Во рту пересохло, а когда я попытался облизать губы, язык оказался распухшим и липким. Может, я заболел? Было довольно холодно. Где-то в глубине лавки, в одной из забитых хламом каморок или в одном из узких проходов, что-то зашуршало. Я почувствовал, как перо щекочет мне шею. Распахнутую дверь в первый коридор, за которым находилась комната с музыкальными инструментами, скрывала густая плотная тьма. Я вгляделся в эту тьму и снова услышал шелест.
Ну конечно! Птицы. Мне так не хватало компании. Здорово было бы очутиться хотя бы рядом с теми симпатичными белыми птицами в задней комнате. Даже пучеглазые рыбы – и те лучше, чем ничего. Тим наверняка скоро вернется. Я осторожно взял фонарь и шаг за шагом стал углубляться в темноту, которая мягко отступала передо мной. На секунду, блеснув золотистой глоткой, мелькнула драконья голова во всем своем странном великолепии. Я свернул направо и ощутил, как слева разверзается зияющая бездна. Там, внизу, громоздились высокие кувшины из сказок про Али-Бабу, вазы из Ниневии, безжалостные кривые клинки и хрупкие фарфоровые сервизы: золотистые ручки у чашек были такие тонкие – сложно было представить себе, чтобы их могли держать в руках люди, а не феи. Передо мной возникали демоны, идолы, резные фигурки богов и священные гонги, бамбуковые трубки, отравленные дротики… Фонарь высветил гигантские оленьи рога. Еще один поворот налево, в конце коридора, и там наконец будут птицы, но на углу надо быть осторожным и не смотреть направо: там стоят по стойке смирно доспехи, и бог знает, что там прячется, под тяжелыми шлемами.
Перед самым поворотом я заметил корабль. Приподняв фонарь, я успел разглядеть картину со странным судном: целый плавучий замок, с высокими бортами и бесчисленными орудийными башнями, высоко вздымался на гребне волны – во сне на такой корабль можно спокойно взойти и уплыть на край света.
Свет погас.
В первое мгновение мне не было страшно. Я стоял, сжимая в руке погасший фонарь, а наступившая вокруг кромешная тьма облизала меня с ног до головы, точно кошка своего котенка. С минуту я стоял неподвижно, впуская в себя темноту. А потом – испугался. Я повернулся и побежал. Все демоны ада устремились за мной, пытаясь вспрыгнуть мне на спину. Я врезался в стену, снова повернулся и побежал, остановился, хватая ртом воздух. Собственное исполненное ужаса дыхание показалось мне очень громким. Стена под рукой казалась прочной.
Пойду на ощупь, как слепые.
Я отдышался и пустился в путь, нащупывая дорогу назад. Смертельный страх не отпускал меня ни на секунду. Шаг за шагом я добрался до открытого проема – из невидимой разверстой пасти дохнуло холодом. Переступить порог я не посмел. Одному Богу известно, что таилось там, в глубине. Сколько я мог так простоять? Время застыло, я застыл, вселенная застыла. Сколько времени прошло, прежде чем я почувствовал, как душа покидает тело, словно струйка дыма, и свободно воспаряет в воздух, где миллионы других потерянных душ лелеют надежду приземлиться? Я проплыл сквозь дверной проем и вновь оказался на полу в ночи, в темноте Джемраковой лавки; подобно змее, я пытался проползти вдоль стены к месту, где можно было бы свернуть в коридор, ведущий в основное помещение.
Я нащупал нужный угол и выбрался в коридор, испытав при этом такой восторг, словно достиг вершины могучей горы. Над ухом у меня что-то пронеслось – то ли мошка, то ли комар.
Я пересек Синай дюйм за дюймом, то обретая, то теряя сознание, а когда стен не стало и держаться было уже не за что, я вытянул вперед руки и медленно пошел в пустоту. Вдруг что-то больно впилось мне в ногу. Острая неприятная боль пронзила все тело, я запнулся, полетел вниз и стукнулся головой о какой-то предмет.
