— Ебись в рот, Сайм.
— Экономь деньжата, Барри. — Саймон двинулся дальше. — Этот смуглый — Хлёст, молочные и непищевые продукты. Говорит, учится бизнесу во Фрисковском, а на самом деле торгует стволами у Кровавых.
— А Саймон хочет стать Великим Драконом в Клане, — сообщил Хлёст.
— Веди себя, не то не помогу с магистерским высером.
— Дисером, — поправил Хлёст.
— Как скажешь.
— А ты, Сайм, чем занимаешься? — спросил Томми.
— Ищу идеальную длинноволосую блондинку. Должна работать косметологом, а звать ее надо, чтоб Арлина, Карлина или Дарлина. Габариты бюста у нее должны быть ровно вполовину меньше коэффициента интеллекта, и требуется, чтоб она видела Элвиса когда-либо после его смерти. Не встречал такую?
— Нет, довольно строгая спецификация.
Саймон сделал шаг и оказался совсем нос к носу с Томми.
— Не скрывай от меня, я предлагаю денежное вознаграждение и видеозапись того, как она пытается утопить меня в лосьоне для тела.
— Не, правда, ничем не могу тебе помочь.
— В таком разе, я работаю на банках.
— Когда фургон должен быть?
— Через полчаса, двенадцать тридцать.
— Тогда на пару фреймов время есть.
Официальных спортивных правил боулинга индейками не существует. Боулинг индейками не признается ни НАСС,[8] ни Олимпийским комитетом. Не проводятся профессиональные турниры, спонсируемые Птицеводами Америки, и для боулинга индейками обувные компании не изготовляют спортивную обувь. Портреты даже лучших игроков никогда не оказываются на упаковках «Пшеничное», а их самих не приглашают в телепрограмму «Сегодня вечером». Вообще-то, пока «И-эс-пи-эн»[9] не отчаялась до того, что начала заполнять ночные слоты вещания профессиональными чемпионатами по луговым дротикам, чередуя их повторами футбола по австралийским правилам, боулинг индейками оставался совершенно секретным видом спорта и не выходил из темного атлетического подполья — наравне с бейсболом почтовыми ящиками и переворачиванием коров. Невзирая на такую нехватку официального признания, возвышенная и благородная традиция «катания индюка» еженощно практикуется ночными сменами грузчиков в супермаркетах по всей стране.
Клинт у Животных выступал официальным установщиком. Поскольку в игре неизменно делались ставки, религиозные воззрения Клинта не давали ему играть, но участие — хотя бы частичное — от него требовалось: оно обеспечивало, что Клинт не настучит руководству. В конце ряда сельхозпродукции он треугольником установил десятиквартовые бутыли «Слоновой кости». Ограничителем служила мясная витрина-холодильник.
Выбрав в морозилке себе по птице, остальная бригада выстроилась в дальнем конце прохода.
— Давай, Том, — сказал Саймон. — Поглядим, что ты можешь.
Томми сделал шаг вперед и взвесил в правой руке замороженную индейку — ощутил, как на коже поет ее ледяная мощь.
Странное дело — в голове у него заиграла тема из «Огненных колесниц».
Он прищурился и выбрал цель, затем совершил необходимый разбег и скользом запустил птицу по проходу. Бригада хором ахнула: четырнадцатифунтовый свежезамороженный в собственном жиру снаряд здоровой и аппетитной пользы врезался в бутыли жидкого мыла, как товарняк в кордебалет пьяных старушек.
— Страйк! — провозгласил Клинт.
Саймона повело.
Трой Ли сказал:
— Не бывает таких мастеров. Не бывает.
— Повезло, — сказал Саймон.
Томми подавил в себе улыбку и попятился с линии.
— Кто следующий?
Вышел Саймон — всмотрелся в даль прохода, где Клинт устанавливал кегли. Под его левым глазом трепетал нервный тик.
Странное дело — в голове у него играла тема из «Хорошего, плохого, злого».
Индейка оттягивала руку. Саймон едва ли не чувствовал, как в ней напряглись все потроха — Сердце-Обличитель[10] в исполнении «Упитаптицы». Он шагнул к линии, отвел индейку широкой дугой назад и со взрывным воплем послал ее вперед. Индейка взлетела в воздух на реактивной тяге, пронеслась три четверти прохода и лишь потом совершила тачдаун — пробила строй бутылок и врезалась в основание мясной витрины. Металл не выдержал, провода порвались, полетели искры, и повалил дым.
Свет во всем магазине мигнул и погас. Гигантские компрессоры, питавшие холодильники, взвыли умирающими авиалайнерами и заткнулись. Повеяло озоном и горелой изоляцией. Миг темного безмолвия: Животные стояли бездвижно, потея и словно бы дожидаясь смертоносного рокота крадущейся к ним подводной лодки. Аварийные аккумуляторы зажгли огоньки в конце каждого прохода. Бригада смотрела то на Саймона, стоявшего на линии, разинув рот, то на индейку — обгоревшая до черноты, она торчала из бока витрины-рефрижератора невзорвавшимся артиллерийским снарядом.
Затем все глянули на часы: до прихода дежурного управляющего утром им оставалось на ремонт и комплектацию полок ровно шесть часов и сорок восемь минут.
— Перерыв! — объявил Томми.
Они сидели на ряде продуктовых тележек за магазином, опираясь на стену, курили, ели, а в случае Саймона — врали.
— Это еще что, — говорил Саймон. — Вот я в Айдахо работал, так мы вилочным погрузчиком протаранили контейнер с молоком. Двести галлонов молока на полу. Засосали все «Маг-Ваком» и снова разлили по пачкам за десять минут до открытия, и никто ничего не заметил.
Томми сидел рядом с Троем Ли, собираясь с мужеством попросить об услуге. Впервые после приезда в Сан-Франциско он здесь ощущал себя на месте, и удачу испытывать не хотелось. Но все равно теперь это была его бригада, хотя для устройства сюда он и насочинял в резюме.
Томми решил все же нырнуть.
— Трой, только не обижайся, но ты знаешь китайский?
— Два диалекта, — ответил тот, набив рот кукурузными чипсами. — А что?
— Ну это… я, понимаешь, в Чайна-тауне живу. Как бы вместе с пятью китайскими парнями. Только не обижайся.
Трой прижал ко рту руку, словно дерзость Томми привела его в ужас. После чего вскочил прыжком кунгфуиста, курлыкнул, как Брюс Ли, и сказал:
— С тобой живут пять китайских парней? С тестоликим и круглоглазым варваром-свинопсом? — Он ухмыльнулся и полез в пачку за добавкой чипсов. — Только не обижайся.
Томми весь вспыхнул от смущения.
— Прости. Я хотел спросить… в общем, мне нужен переводчик. У меня там какая-то странная херня творится.
Трой скакнул на свое место на тележках.
— Не вопрос, чувак. Сходим утром, после работы — если нас, конечно, не уволят.
— Нас не уволят, — сказал Томми с уверенностью, коей вовсе не ощущал. — Профсоюз…
— Иисусе, — перебил Томми Трой и схватил его за плечо. — Только глянь. — И он кивнул в сторону форта Мейсон за магазинной парковкой. Оттуда к ним шла женщина. — Поздновато она гуляет, — произнес Трой; а потом закричал Саймону: — Сайм, юбка по курсу!
— Фигня, — ответил Саймон, проверив время на часах. А затем посмотрел, куда показывал Трой. И впрямь, через парковку к ним шла женщина. Даже на таком расстоянии он мог определить — фигуристая.
Саймон слез с тележек и поправил черный «стетсон».
— Разойдись, ребята, эта рыжая здесь по делу, а дело у меня вот тут. — Он похлопал себя по промежности и моряцкой походочкой направился к женщине.
— Добровечер, милая, ты потерялась или стремишься к совершенству?
Джефф, сидевший рядом с Томми напротив Троя, наклонился и сказал:
— Саймон — мастер. Ему телок перепадает больше, чем всем «Сорокадевятникам», вместе взятым.
Томми ответил:
— Похоже, сегодня у него не очень клеится.
Они не слышали, что Саймон говорил женщине, но очевидно было — слышать этого она не желала. Попыталась отойти от него, но Саймон заступил ей путь. Она рыпнулась было в другую сторону, но он и там ее перехватил — все время улыбаясь и забалтывая.
— Оставь меня в покое! — крикнула женщина.
Томми соскочил с тележек и побежал к ним.
— Эй, Саймон, полегче.
Тот обернулся, а женщина двинулась прочь.
— Мы только начали знакомиться, — сказал Саймон.
Томми остановился и положил руку ему на плечо. Голос он понизил, словно бы делился тайной.
— Слушай, мужик, нам много чего предстоит. Я не могу себе позволить терять тебя на всю ночь, пока ты будешь объяснять этой малышке смысл жизни. Мне твоя помощь нужна, чувак.
Саймон посмотрел на Томми так, словно тот перед ним только что заголился.
— Правда?
— Прошу тебя.
Саймон хлопнул Томми по спине.
— Все под контролем. — Он снова повернулся к магазину. — Конец перекура, чуваки. Пора гайки закручивать.
Томми проводил его взглядом, потом пустился за женщиной.
— Извините!
Она обернулась и с подозрением уставилась на него, но дождалась, когда подбежит. Томми перешел на шаг. А подойдя, поразился, до чего она красивая. Немножко смахивала на Морин О’Хару в старых фильмах про пиратов. Включились его писательские мозги, и он подумал: «Эта женщина могла бы разбить мне сердце. Я мог бы разбиться об эту женщину и сгореть в ней. Я мог бы ее потерять, запить по-тяжкому, писать глубокомысленные стихи и сдохнуть в канаве от туберкулеза из-за этой женщины».
