От Новых ворот улица св. Креста приводит к костелу того же названия, сооруженному в XVI веке. Костел построен из кирпича, в традициях храмов зального типа, и единое решение внутреннего пространства подчеркивается монолитным компактным массивом всего корпуса костела с высокой, квадратной в плане звонницей. Перекрытие нефа рухнуло в 1528 году, и после ремонта был возведен новый свод, опирающийся на один круглый столб, от которого веером расходятся каменные ребра нервюр.
На стенах – полихромная роспись, изображающая «отцов церкви». На парусах свода – ренессансные декоративные мотивы. В алтаре и притворах костела – несколько великолепных произведений живописи и скульптуры XV-XVI веков, а на стенах под хорами – фрески, выполненные в 1420 году.
Костел св. Креста стоит ныне на углу площади св. Духа в несколько необычном соседстве – почти рядом с театром имени Юлиуша Словацкого. Еще в конце прошлого века никакой площади здесь не было – костел входил в огромный комплекс больничных построек XIV века, образовывавших целый квартал. Здесь размещался первый краковский госпиталь, перенесенный сюда из пригорода, из Прондника, в 1224 году. Основанный за четыре года до этого, впервые в Польше, он намного опередил учреждения подобного рода в других городах Европы. Комплекс просуществовал более семисот лет, но в 80-х годах прошлого века городской совет Кракова постановил разобрать средневековые здания, чтобы построить на этом месте городской театр. Одновременно предлагалось создать для театра «благородную оправу» в виде просторной площади. Против этого решения выступили все почитатели истории и архитектуры Кракова во главе с Яном Матейкой, который даже предлагал отреставрировать здания на собственные средства. Городские власти не дали согласия, и художник счел себя настолько оскорбленным, что отказался от звания почетного гражданина Кракова, вернув городскому совету полученный от него жезл «владыки культуры». Тем не менее в 1891 году по проекту Яна Завейского началось строительство театра, а уже 21 октября 1893 года состоялось его торжественное открытие. Помпезная пышность, купол над зрительным залом, двойные пандусы, ведущие в фойе, декор лож, лепнина, позолота и стенопись, не говоря уж об общем композиционном решении, указывают на удивительное сходство со зданием парижской «Гранд-Опера», которое, впрочем, послужило образцом для подражания не одному театру второй половины прошлого века. Занавес для театра был расписан Генриком Семирадским в 1894 году; художник изобразил на нем аллегории драмы, комедии, музыки и танца. В этом театре долгие годы работал Людвик Сольский, выдающийся актер, режиссер и многолетний бессменный директор театра. На стенах его артистической уборной до сегодняшнего дня сохранились подписи, стихи, шутливые афоризмы и шаржи, созданные друзьями Сольского – известными актерами, художниками и поэтами.
Пиярская улица уводит нас от типовых построек XIX века к выходу, к Флорианским воротам, чтобы можно было еще раз встретиться с мудрым искусством средневековых каменщиков, обладавших секретом строить просто, прочно и неповторимо.
Сердце города
Краков – единственный город, где центр его, спроектированный еще средневековым архитектором, сохраняет эту роль и в современном городе. Огромный квадрат Главного Рынка занимает центральное место в плане города. Главный Рынок стягивает в единый узел все главные улицы Кракова (самой главной улицы, как мы знаем, здесь нет). Веками площадь и прилегающие к ней улицы являются средоточием торговой, культурной и административной жизни города. Главный Рынок – это сердце города, дающее жизнь Кракову, наполняющее животворной силой его артерии-улицы, определяющее ритм пульса всего города. В этом – своеобразие Кракова, в этом – непреходящая сила его обаяния.
По сравнению с прошлыми эпохами площадь сегодня почти пуста – ведь раньше все ее пространство, за исключением той части, что покрыта ныне асфальтом и оставлена для автомобилей, было испокон веков густо застроено самыми разнообразными зданиями. Всевозможные палатки, лавки и лавочки начали строить уже в средние века, а в эпоху Ренессанса их на площади насчитывалось уже около четырехсот. Между ними образовывались маленькие живописные базарчики, специализировавшиеся на продаже определенных продуктов: был соляной базар, рыбный, пшенный, мясной и т. д. На людном, многоязычном рынке было шумно, тесно и беспокойно-богатый город привлекал к себе не только купцов и ремесленников, студентов и ученых, но и любителей легкой наживы. С «лихими людьми» город, который жил по строгим законам средневекового права и не знал такой меры наказания, как лишение свободы, был суров: либо смерть, либо изгнание из города «на сто лет и один день». В последнем случае вечером, при свете факелов, как того требовал ритуал, преступника публично пороли на рыночной площади и розгами же выпроваживали вдоль Славковской улицы за ворота, вон из города. Эта улица имела в городе зловещую славу: за Славковскими воротами, на пустыре, казнили преступников помельче, а злодеям крупным готовилась казнь на площади – чаще всего в том месте, где Славковская улица берет начало с площади. Большого «разнообразия» городские власти провинившемуся не предлагали: преступника, которого «подготавливал» к мысли о смерти ксендз в особой часовне св. Антония в Мариацком костеле (она так и называлась Часовней Преступников), выводили на эшафот, где его ждала либо виселица, либо палач с топором, отрубавший ему голову, руку или ухо, – в последнем случае это называлось «ошельмовать» мошенника. Существовал и еще страшный вид наказания: на лбу, на спине или на груди жертвы палач выжигал раскаленным железом клеймо, навсегда отбрасывавшее провинившегося в ряды отщепенцев. Впрочем, и сам палач был заклеймен презрением средневекового общества: он вынужден был жить обособленно от всех, в башне Палача, что стояла в начале улицы св. Марка – тогда улица называлась Мастерской, так как в средние века только к палачу обращались со словом «маэстро». Палач помимо своих основных обязанностей занимался еще подметанием улиц, чисткой городской клоаки и ловлей бродячих собак; время от времени он использовал также свое знание анатомии человеческого тела для лечения тех, кто не мог воспользоваться услугами доктора. Весьма характерно, что в Кракове, как и во всей Польше, палачами чаще всего были немцы – поляки гнушались этой профессии. Как бы то ни было, в монотонной жизни средневекового города, проводившего свои дни большей частью в трудах и молитвах (если не было войны), каждая казнь становилась событием, почти спектаклем для жителей средневекового Кракова.
Гораздо меньше острых ощущений давали горожанину зрелища другого рода, хотя здесь было вдоволь возможностей проявить свое прирожденное зубоскальство. Перед Списским дворцом на площади грозным предостережением преступникам возвышался позорный столб и клетка. К столбу ставили мошенников, приговоренных к публичному позорищу. С помощью железного обруча, так называемой куны, за шею или за руку преступника привязывали к столбу. Стоявшая на площади клетка предназначалась для торговок-перекупщиц, допустивших мелкое мошенничество в ценах, порядке торговли и т. д. Не было ни одного уважающего себя краковского горожанина, кто бы, проходя мимо этих примитивных орудий правосудия, не сплюнул суеверно через плечо, втайне боясь оказаться одним из возможных «кандидатов» на экзекуцию. Ведь правила средневековой торговли были весьма строги, так же как и санитарные нормы,-например, рыбе, не проданной в первый день, специальный надзиратель из ратуши отрубал полхвоста, двухдневной рыбе – целый хвост, и так далее. Однако, несмотря на эти строгости, несмотря на то, что уже в средневековье Краков имел довольно сложную систему водопровода и канализации, что площадь Главного Рынка и многие улицы уже были вымощены известняковыми плитами и крошкой, город не в силах был противостоять повальным эпидемиям, то и дело вспыхивавшим в городе и косившим горожан без скидки на сословия. Достаточно сказать, что на протяжении четырех столетий- с XIV по XVIII – Краков четырежды посещала «черная смерть» (легочная чума) и целых тридцать семь раз – бубонная чума и мор. Тогда жизнь на Главном Рынке замирала, как и во всем городе, чтобы воспрянуть с новой силой, когда гибельному поветрию приходил конец. Вновь купцы зазывали в лавки, расхваливая свой товар, вновь ремесленники демонстрировали свое высокое мастерство, вновь толпа зевак окружала очередное зрелище- бродячих комедиантов или прикованную за шею прелестницу, известную всему городу.
Уличная лавка. Миниатюра из «Кодекса Бальтазара Бехэма». 1505. Ягеллонская библиотека.
Краковский рынок с его захватывающим калейдоскопом лиц, событий, красок, полный жизни и движения, не раз привлекал к себе поэтов и художников разных эпох. Любил бродить по рынку и знаменитый королевский шут Станьчик, мудрец и скептик, искавший повода для насмешек над простаками. Рассказывают, что однаждь! он закупил у торговки глиняной посудой весь товар, договорившись, что, как только он появится в окне и взмахнет красным платочком, она немедленно побьет всю посуду. Минуту спустя Станьчик, окруженный толпой зевак, громогласно похвалялся своим искусством магии: «Даже в моем платке заключена такая волшебная сила, что стоит мне взмахнуть им – и первая же торговка начнет бить посуду», – при этом платочек был вынут, глиняные горшки были мгновенно разбиты, а толпа ошеломлена и подавлена. «Каждый так сможет, кто успеет первым заплатить торговке»,-корчась от смеха, издевался Станьчик над негодующей толпой зевак.
